Ваш час ещё не пробил.

Empty spaces what are we living for Abandoned places - I guess we know the score On and on, does anybody know what we are looking for... Another hero, another mindless crime Behind the curtain, in the pantomime Hold the line, does anybody want to take it anymore. (с) Queen - The Show Must Go On.

      Ей не просто было мириться с этим странным и изменчивым миром. Совсем не просто. Ещё тяжелее взрослеть, принимая трудные решения, которые, в конце концов, надломили её. Типичная судьба самоубийцы, что простирает руки к Смерти. К нему одному с мольбой убить, забрать куда угодно…. лишь бы подальше отсюда, от серой этой действительности. И вот она уже не слышит никого, одержимая идеей уйти. Навсегда. Насовсем. Без возврата. Ведь другой жизни у неё не будет, а если и будет, то она не вспомнит эту. Лезвие скользит по нежной коже, оставляя за собой алую дорожку. Одна рука, вторая. И вот уже её скрывает темнота, затягивает как болото, кружит. Или это кружится голова от попытки встать с края ванной, чтобы поднять одеревеневшие руки из чаши, наполненной тёплой водой? Отражение в зеркале. Бледное худое лицо, тёмные длинные волосы, уложенные в изящную причёску, карие глаза… в них нет слёз, ни сожаления. Только опиумный туман. Так легче и проще, когда не чувствуешь боли. Никого не жаль. Ни себя. Ни Франца-Иосифа. Ни юного Рудольфа. Ни всю Австро-Венгерскую империю вместе взятую. Пусть всё катится в Ад! А потом скажут, что императрица так и не оправилась от удара, потеряв возлюбленную дочь Софию. Но это не так. Оправилась. Она чудовищная мать… Отвратительная самой себе. Стареющая женщина без цели, потерявшая желание жить. Всё вдруг улетучилось, уступив место череде серых дней, депрессии, обязанностям и требованиям – последние чаще применялись к ней самой. — Хелена бы лучше справилась с ролью императрицы… зря Франц выбрал меня. Свекровь бы была счастлива. Я явно не та, я ему не нужна. Я не могу. Не выходит. Я не достойна… Даже диадема упала с моей головы, как предвестие беды. — Какой самообман — холодный, почти бесстрастный голос у самого уха. Он заставляет дрожать любого. Этот шёпот…. Он действительно говорит с ней! Сиси уже слышала этот голос не раз и прекрасно знала, кому он принадлежит. Смерть обняла её за плечи.       Светлый будуар исчез. Осталось лишь ощущение ледяных рук. Даже сквозь красный атлас платья Элизабет чувствовала эти пальцы, сжимающие её плечи почти нежно. Бережно. Так, как он держит каждого. И стоило закрыть глаза, откинув голову назад, чтобы полностью погрузиться в неизвестность, дать холодным губам прикоснуться к шее... Там, где бьётся под тонкой кожей жилка. Это касание словно успокоительное для сердца, что готово было вырваться из груди. Тише, тише… слабее пульс. Кровь окрасит воду в алый цвет её наряда. — «Он так ей к лицу – так, возможно, скажут близкие и слуги, когда меня найдут бездыханной» — иронизирует про себя Сиси с улыбкой, вдруг понимая, что боится. Его. Этих вот объятий. А ведь было успокоилась в решимости идти до конца. Дёргает плечом, в надежде сбросить неумолимую длань, распахивая глаза, и снова видит темноту. А Смерть держит, разворачивая к себе лицом, чтобы заглянуть в душу. Увидеть, как на дне её сознания плещется волнами ужас. Императрица Австро-Венгрии ведь для него всё ещё та маленькая девочка, которая была так неосторожна в прошлом, так и не извлекшая из сложившейся ситуации нужного урока. — Пойдёшь со мной? — усмехается, приподнимая в насмешке светлые брови, зная заранее, каким будет ответ. — Нет! — неожиданно для себя выдаёт императрица, выворачиваясь из-под его рук, но он успевает ухватить её за запястье, чуть повыше раны. Его рукам привычнее держать оружие, коим является его знаменитая коса, нежели касаться её изящных пальцев, перепачканных кровью. — Не ты ли так любила жизнь, что захотела с ней расстаться? — снова едкая ухмылка. — Помнишь, что я говорил? Ты сама станешь искать меня. — Голубые глаза сверкают в полумраке светом мёртвых звезд. Надменный. А она не знает, что ему ответить. Впервые. Он так прав… Она его за это ненавидит, ведь чуть сама себя не предала. — Я так была слепа! — вырваться нет сил. Он притянул её к себе так тесно, что это едва ли вязалось в её голове с какими-либо правилами приличия. Сиси бы вспыхнула от стыда, если бы могла. Ударила бы его и оттолкнула, если бы он позволил… — Конечно — самодовольный и сильный. — Безусловно! — он просто издевается над ней, закружив в танце. Она тщетно пыталась освободиться, но чем больше попыток предпринимала, тем более ощущала себя безвольной куклой. Темно. И различить во тьме возможно лишь его, облачённого во всё белое. Кипельное. Режущее глаз. Оттого и противоестественное в этом мраке. — Пустота… Для чего мы живём? — вопрос обращённый к Сиси и в никуда одновременно. Словно Смерть песню себе под нос мурлычет, как кавалеры на приёмах, застенчивым барышням-дебютанткам: «раз, два, три… раз, два, три». — Ещё одна героиня, ещё одно безрассудное преступление. Вы люди не знаете меры, не цените данную вам ИМ жизнь! — он оттолкнул Элизабет прочь от себя, так, что она не удержалась на ногах и упала. — Что бы ни случилось, я всё оставлю на волю случая. — Он выплюнул эти слова ей в лицо. Бесстрастно, хотя мог бы и с презрением. — Шоу должно продолжаться, императрица. Ваш час ещё не пробил.       Элизабет видела, как он приблизился, опустившись перед ней на одно колено, погладив по щеке. Его ладонь уже не казалась Сиси ледяной. В этот, наверное, момент она поняла, что плачет. Что показывает Смерти свою слабость, свои слёзы, то, что всегда считала непозволительным показать кому-либо. Было ли в этом его жесте извинение или это всего лишь жалость? — Что угодно только не жалость…— прошептала сухими губами в тайной надежде, на то, что если он здесь и сейчас её поцелует, то все её страхи уйдут вместе с жизнью. — Ignosce mihi* — и лёгкий поцелуй в висок, разрушающий очарование бездны. Дарующий ей сиюминутное разочарование и забвение о том, что произошло с напутственным — Слишком рано. Она очнётся на полу, глотая горечь слёз с явным осознанием того, что Смерть она боится. Что на самом деле хочет жить, чтобы там себе не говорила. Не он толкнул её на гладкий паркет будуара в танце, она сама упала, когда ослабев, ноги перестали держать. Всё было миражом. И было ли вообще? Опиумные грёзы? Воображение… Никто не хочет умирать по-настоящему. — Мартина! – слабо позвала Сиси свою горничную. — Мартина! Помоги мне встать! __________________________________________________ • — Ignosce mihi* — прости меня (лат).