По-разному, чертовски по-разному.
Медленно.Быстро.
Оберегающе тихо.Бездумно громко.
Краснея от простого касания кончиками пальцев.Страстно и беспорядочно срывая одежду в тёмной комнате.
Никто не знал, до чего всё дойдёт.
***
― Мы ведь не торопимся, правда? ― Конечно, ― Мисти улыбается, и Трейси очень хочет зарисовать это. ― Опять ты пьёшь кофе? ― вздыхает и чуть хмурится. Какая это чашка за день? Он пожимает плечами и садится рядом с ней. Сегодня Трейси необычно молчалив. За все годы их общения Мисти не замечала такого поведения за ним. Но что-то заставляет её промолчать, не задавать вопросов на этот счёт. Пускай всё идёт своим чередом ― этот принцип не подводит её уже долгое время.***
Перед глазами мелькают картинки из прошлого. Вот они вместе пьют кофе на веранде, и Мисти впервые не говорит, как это вредно; вот они неспешно идут по вечернему парку, доедая мороженое и увлечённо говоря обо всём, что приходит в голову; вот они смеются над чем-то незначительным... вот подходит его паром, и он в последний раз оглядывается в сторону её родного города.***
Мисти не может ничего сказать, раз за разом перечитывая оставленную записку. Год исследований в другом регионе? Перерыв в отношениях? Нет. Нет, нет, нет. Стоп. Не может же быть такого? ― Не может же?.. ― тихо шепчет сама себе. Может, она просто не так прочитала? Текст плохо видно, когда слёзы пеленой застилают глаза. Сминает лист с неровным почерком, бросает в корзину. Резко выдыхает, закрывает дверь. И лишь теперь даёт волю эмоциям.***
Мэй, конечно же, всё это помнит. И то, как приходила к ней домой и носила всякие сладости, чтобы поднимать настроение; и то, как долго пыталась вызвать улыбку на её лице; и то, как вздрагивала, слыша почти безжизненное «Спасибо». После того случая Мисти спряталась в своеобразный кокон. Твёрдый такой, чёрный, у него края довольно острые. А то как же: он сделан из осколков былого счастья. Мэй больно резала об него руки, пытаясь вытащить подругу оттуда, достучаться. Показать ей, что всё может быть иначе.***
― У меня кое-что есть для тебя. Мэй чуть поднимает уголки губ, наконец-то слыша живые нотки в её голосе. Мисти прячет руки за спиной. ― И что же это? А она показывает небольшую коробочку тёмно-красного цвета. Отдаёт подруге и улыбается, видя, как в её глазах блестит огонёк. Чёрные байкерские перчатки и того же цвета бандана с красной полосой. Именно то, что она любит, что ей было так нужно. Мэй хочет сказать спасибо, но не успевает, оказавшись в объятиях. Широко распахнув глаза, едва не роняет коробочку, даже отчего-то задерживает дыхание. Улавливает тихий шёпот, хмурит брови, прислушивается: ― Спасибо, ― неразборчиво шепчет Мисти, ― за всё.***
Мэй до невозможности хочет ещё хоть раз услышать её голос. Мэй хочет вернуть всё назад. Мэй хочет забыть этот день. Она не хочет, чтобы кто-то другой касался её плеча, тихо успокаивая и говоря, что всё будет хорошо. Она не хочет в очередной раз слышать ложь.***
Шум мотора заглушает всё вокруг, отдаваясь в голове. Этот звук Мэй любит больше всего на свете. Хотя нет, не всего. Вкусно поесть, пожалуй, ничуть не хуже. А ещё она любит, когда тёплые руки обвивают её за талию, когда кто-то прижимается сзади. И пускай даже всё это из-за того, что Мисти боится ездить на мотоциклах, ради этого ощущения Мэй может кататься вот так хоть целый день. Она останавливает мотоцикл как можно аккуратнее. Вообще-то ей больше нравится резко тормозить и мгновенно сворачивать на обочину, не жалея колёса, спрыгивать ещё чуть ли не на ходу. Но нет, не сегодня. Всё ещё ощущая её руки на своей талии, оглядывается и усмехается. Оказывается, подруга от страха вцепилась посильнее и зажмурилась. Почувствовав, что они уже стоят на месте, Мисти несмело открывает глаза, отпуская Мэй и осматриваясь. ― Приехали. Так о чём ты хотела поговорить? Этот вопрос заставляет Мисти выдохнуть и, немного усмирив сердцебиение, с волнением взглянуть на неё. Самое время...***
Как они могли допустить это? Они будто бы слышат пульс и дыхание друг друга, хотя находятся на разных концах коридора. Слишком тут тихо. Тишина. Чёртова тишина. Чёртова мёртвая тишина.***
― Вот так. Прости. Не знаю, как это вышло. ― Мисти говорит отрывисто, глядит куда-то в сторону. ― Странное чувство, я раньше... Это место можно назвать тайной комнатой Мэй. Небольшой заброшенный склад у обочины пустой трассы. Обычно она приезжает сюда в одиночестве, чтобы побыть наедине со своими мыслями. Самый большой секрет Мэй. И она готова доверить его Мисти. ― Прошло около полугода, кажется. За это время мы стали близки друг другу. И я понятия не имею, как дошло до такого. Извини, мне просто нужно было сказать, пусть даже и зря. Ты, конечно, теперь не сможешь относиться ко мне, как раньше, но я не могу больше держать это в себе. Мэй молчит. Вот уже минут двадцать молчит, слушая её. И вдруг поднимается с ветхой коробки с какими-то колёсными дисками, делает шаг навстречу, поднимая пыль. Останавливается напротив, наклоняется к самому её лицу. Чувствует, как горят щёки. ― Не извиняйся, ― а голос подрагивает. Её неровное дыхание обжигает щеку Мисти. Обе снова создают тишину, настраивая себя на то, что последующие минуты вряд ли когда-нибудь забудутся.***
Слёзы больше не льются. Хочется воды. Хотя нет, не хочется. Хочется хлопнуть дверью и убежать как можно дальше. Нет, не то. Хочется на тот самый склад? Мэй уже не знает. Она хочет лишь одного: чтобы ещё не было поздно. Но не все желания сбываются.***
― Здесь нет связи, ― едва слышно бормочет Трейси, снова и снова пытаясь набрать номер. Он жалеет, что не поговорил с ней тогда. Почему? Боялся её расстроить. А оставить записку и смотаться на целый год в отдалённый регион без всякой цивилизации, конечно, намного лучше! «Идиот, просто полный идиот», ― проносится в его голове. Но даже если бы связь была, ради чего он звонит? Что ей скажет? ― И всё-таки я тот ещё идиот, ― повторяет заново, только уже вслух. Теперь целых полгода, если не больше, нужно ждать, чтобы снова услышать её голос. Интересно, простит ли она его?***
Трейси просто смотрит в одну точку, осознавая, что совершил самую большую ошибку в своей жизни. Пожалуй, теперь он ненавидит себя. Всего этого могло бы не быть, если бы связь не появилась вчера. Если бы он утопил свой мобильный, бросив его за борт на обратном пути. И сам бы утопился, чего сейчас хочется больше всего. Причём не только ему. Хочется закричать, зареветь, сломать что-то. Тишина всё давит, нагнетает, будто бы издеваясь, подчёркивает твою вину. «Как ты теперь жить-то дальше будешь?» ― смеётся над ними. Карандаш, выпавший из холодной руки, с невыносимо громким в этом беззвучии стуком ударяется о пол, разрывает безумие ненавистной тишины. Не надо его поднимать, пускай лежит. И Мэй, сжавшись в комочек, уже тоже не произносит ни звука. Лишь молча ненавидит себя, его, семью и всех вокруг. Ненавидит весь мир, кроме Мисти. Не может ненавидеть её. Слишком любит, чтобы ненавидеть. О, ему знакомо это чувство.***
Мисти давно уже наплевать на всё. Надоело, слишком надоело. Она просто хочет быть с тем, кто её не предаст. С тем, кто сделает её счастливой. О сомнительном счастье она раздумывает, сидя на краю кровати и прижимая к себе подушку. ― Ты чего это? ― Мэй улыбается, садится рядом, обнимает, глядя прямо в глаза. ― Задумалась, ― Мисти двигается чуть ближе. И задаёт тот самый вопрос. ― Мы ведь не торопимся, правда? Только ответ на этот раз совсем другой. ― Я хочу успеть всё и даже больше. Это ведь мой девиз по жизни. Да, просто потому, что Мэй хочет большего. Она даёт понять это каждым своим прикосновением, каждым словом. Даже сейчас, настойчиво сплетая их пальцы в замок. Или, возможно, Мисти всё это лишь кажется? А если она делает что-то не так, когда отвечает на её объятия, на её поцелуи? Её преследует это чувство. Есть только один способ проверить. ― Тогда я готова.***
Она больше не выдержит. Мэй пытается подняться на ноги. Колени дрожат, словно она в первый раз учится ходить. Держится за стену, почти забыв, как дышать, делает шаг. Чувствует его руку на своём плече. Когда Трейси успел подойти? Неважно. Резко разворачивается, едва держась на ногах, смотрит ему прямо в глаза. Взгляды встречаются. Эмоции в них абсолютно одинаковы: ненависть с сожалением. Самый худший в мире коктейль. Они боялись смотреть друг на друга, но сейчас делают это уверенно. Просто нечего терять. Не произносят ни слова, как бы ни хотели это сделать. Нет, не страшно. Просто нет ничего, что можно было бы сказать. Он опускает руку. И Мэй вдруг замечает старательно скрываемые слёзы в его глазах.***
― Я не сделаю тебе больно, ― шепчет Мэй, наклонившись к самому её уху. Дверь в её комнату закрыта. Родители в путешествии, Макса нет дома. Она всегда хотела большего, и время пришло. Они готовы. Мисти сидит на той же самой кровати, где они смотрят фильмы и пьют кофе, где вспоминают прошлое и думают о будущем. Мэй снимает чёрную бандану, в которой ходит почти всегда, и перчатки. Кладёт ― почти бросает ― на стул и возвращается к ней. Сердца обеих бьются в бешеном ритме. Они начинают с осторожных поцелуев. Мэй чуть прикусывает её нижнюю губу и, на секунду отрываясь, смотрит прямо в глаза. Мисти делает глубокий вдох и снова тянется к ней. Проводит рукой по её спине, углубляя поцелуй, чувствуя жар во всём теле. Мэй подаётся вперёд, нависая над ней, несильно вжимая в кровать. Запускает руку в её рыжие волосы, срывает резинку, сбрасывает на пол. Держит её за плечи, осторожно целуя в шею. ― Я тоже хочу большего, ― вдруг произносит Мисти на одном дыхании. Мэй расценивает это как сигнал к дальнейшим дествиям. Наконец-то. Запускает руки под жёлтую кофту, стягивая, как только Мисти прогибается в спине. Взгляд её зелёных глаз как никогда более уверенный. Она тянется к майке Мэй, снимает её. Вещи летят на пол. Время словно замирает. Невыносимо жарко, кровь пульсирует в висках, воздуха не хватает. Мэй хочет как можно скорее приступить к самому главному и уже расстёгивает её джинсы. Снимает их, вновь целуя девушку. Дверь в комнату открывается и тут же захлопывается.***
― Я не знаю, что тебе от меня нужно, ― начинает Мэй, не отводя взгляда. Голос тихий и слабый, охрипший от слёз и долгого молчания. Оба чувствуют, что нужно что-то сделать. Сказать пару слов, обнять, оттолкнуть, да хоть ударить, но не стоять просто так. Нет, нет, нет. Неправильно. Всё идёт чертовски неправильно. И они снова молчат, искренне ненавидя себя и друг друга за это. Мэй вдруг делает шаг назад.***
― Чёрт! ― всё наваждение резко сменяется самыми противоречивыми эмоциями. Мэй вскакивает, хватает байкерскую куртку, накинув, прижимает её к себе. Быстро шепнув Мисти нечто вроде «Побудь здесь», пулей вылетает из спальни. Та же закрывается одеялом, всё ещё краснея до кончиков ушей и не зная, что делать дальше. ― Макс! ― мозг лихорадочно соображает, что же такого сказать. Братик оказывается на кухне. Он смотрит куда-то в окно, пытаясь понять свою сестру. Оглядывается в её сторону. Мэй, растрёпанная и раскрасневшаяся, закрывается курткой, стоя босиком. Винит себя и в то же время злится на него. Максу едва исполнилось пятнадцать. Он не должен был этого видеть, не должен был об этом узнать. ― Мэй... ― мальчик порядком шокирован. ― Это же... ― Я знаю, но это только моё дело. Да, так бывает. Прости, что ты узнал об этом слишком рано. ― Но это ненормально! ― он вдруг срывается на крик. Она вздрагивает, слыша ещё совсем детский голос. ― Почему, почему ты... ― А почему ты врываешься в мою комнату без стука и без спроса? Тебя моя личная жизнь так и вовсе не касается! ― где-то на задворках сознания стучится мысль: надо остановиться, пока не стало поздно. ― С какого это ты решаешь, что нормально, а что ― нет?! ― Мэй понимает: хватит, всё зашло слишком далеко. Но что-то заставляет её продолжать. ― Даже не смей вмешиваться! Мне всё равно, что ты об этом думаешь! Макс не отвечает. Он просто обходит сестру и убегает в свою комнату. Бросается на кровать, утыкается лицом в подушку. На стёклах очков остаются слёзы.***
Вслед за этим шагом ― ещё один. Продолжает смотреть ему в глаза. ― Мэй. Трейси словно не собирается говорить что-то ещё. Просто её имя. Просто нужно. Мэй замирает на месте, ожидая чего-то. И он вдруг сокращает расстояние между ними за считанные доли секунды. Заключает её в объятия, понимая, что так нужно. Чувствует, как она дрожит.***
Не желая продолжать разговор с братом, она возвращается в спальню. Делает резкий выдох, пытаясь немного успокоиться. Мисти, уже полностью одевшись, собирает волосы в привычный хвост, всё ещё краснея. ― Я, наверное, пойду, да? ― спрашивает она. Девушка молчит, садясь на смятую постель, провожая Мисти взглядом. Дверь за ней закрывается. Мэй за несколько минут приводит себя в порядок, выжидает ещё какое-то время и идёт к Максу. Стоит у его комнаты, не решаясь что-либо сделать. Дверь слегка приоткрыта. Заглядывает в проём и резко тянется к дверной ручке, увидев в его руке телефон.***
Доверия больше не осталось. Ни к нему, ни к семье, ни к друзьям, не объявлявшимся уже более года. Поэтому она отталкивает его. Смотрит на свои руки. Всё те же чёрные перчатки без пальцев. Глаза снова застилает пелена слёз. Ничего. Она выдержит. ― Мэй, послушай, ― и он опять не может продолжить. Она сдерживает рыдания. И вдруг одним движением срывает с головы бандану. Прижимает к себе, сминая в дрожащих руках. Смотрит на неё. Чёрная, совсем как ненависть ко всему, совсем как пустота внутри, совсем как полоса в её жизни. Чёрный цвет ― часть неё. Она больше не хочет это терпеть. Поджав губы, смотрит на него всё с теми же эмоциями. Определённо, она больше не умеет доверять. Доверять и любить.***
― Макс, подожди, ―Мэй входит в его комнату. Точнее, в детскую. Плюшевые игрушки в виде покемонов, которые Мэй в его возрасте как раз отдавала ему, детские рисунки на столе. Он всё же ребёнок. Совсем ещё ребёнок. Мальчик молчит, уже не плача. Это даётся ему с трудом. Телефон всё так же зажат в правой руке. Его сестра видит номер мамы, не набрана только последняя цифра. Ну конечно. ― Прости меня, ― садится рядом. Макс не реагирует, глядя в пол. ― Знаю, я ужасная сестра. Ты можешь меня даже ненавидеть, но... я всё равно буду тебя любить, ― она не лжёт. На тот момент это было чистой правдой. ― Ты просто хочешь, чтобы я ничего не говорил родителям, ― отвечает Макс со слезами в голосе. Мэй не находит ответа. Вместо этого она слегка приобнимает брата. И объятия у неё всё такие же тёплые. А он отодвигается. Не хочет он, чтобы она его обнимала. Не искренне же. Ложь всё это для него. ― Ты обижен на меня? ― и всё равно он слышит в её голосе фальшивые ноты. Молчит, не собираясь отвечать. ― Ясно. Что ж, ты имеешь на это полное право. Встаёт, бросая взгляд на игрушки. Покидает детскую, осторожно закрыв дверь. Бесшумно удаляется в спальню, где, надев перчатки, пишет Мисти сообщение. Макс же остаётся сидеть на кровати. Смотрит на телефон в своей руке. Нет, всё-таки он не может так поступить. Стирает номер и кладёт мобильный в ящик комода, надеясь, что родители в ближайшее время не позвонят.***
— Думаю, я ещё не скоро возьму в руки альбом, ― вдруг говорит он. Неизвестно, почему сейчас. Наверное, если Мэй больше никогда не заговорит с ним, то пусть узнает в этот момент. ― Думаю, я ещё не скоро сяду на мотоцикл, ― в точности повторяет его интонацию. ― Думаю, никогда не сяду. Руки Мэй сжимают бандану всё сильнее. Взгляд пустой, не выражающий ничего, кроме ненависти и сожаления. Выдох. Ещё один шаг назад на ватных ногах. Вздрагивает всем телом, разворачивается и убегает.***
― Это безнадёжно! ― смеётся Мэй, отходя от плиты и демонстративно снимая фартук. Удобно ли готовить в чёрных перчатках? ― Ну ты же обещала, ― тянет Мисти, перехватывая её руки с фартуком сзади и обнимая со спины. Конечно, она не обижается. ― Вот такой атмосферы мне иногда и не хватает! ― Вчера на твоём складе её не хватило? ― та поворачивается и с улыбкой тянется к её губам. Поцелуй отдаёт паприкой из-за того, что вот-вот убежит из кастрюли. Эта чёртова паприка везде, даже в их отношениях. Как можно острее. Мэй очень любит паприку. И даже если Мисти, пытаясь научиться готовить, кладёт её слишком много ― ничего страшного. Чем больше, тем лучше. Немного паприки остаётся и в каштановых прядях, когда Мисти проводит рукой по её волосам, углубляя поцелуй. Ох, ну разумеется, такой момент портит звонок. Мисти отстраняется, вытирает руки ― полотенце всё равно безнадёжно испачкано той же паприкой ― и берёт телефон. И гамма самых противоречивых эмоций отражается в глубоких синевато-зелёных глазах, когда она видит номер того, кто ей звонит. Мэй подходит и, утыкаясь ей в плечо, смотрит. ― Ответь, Трейси же ждёт. Нет, их отношения острые не как паприка. Как лезвие ножа.***
Мэй бежит как можно дальше. Где никто не достанет, никто не найдёт. Но от воспоминаний ей не убежать. Ноги подкашиваются, дыхание сбито, глаза снова в слезах. Она уже на другом конце коридора. Открыта дверь. Надо же, склад. Это над ней так судьба издевается? Забивается в самый угол. Почему здесь вообще открыто? В коробках на том складе ― колёсные диски, на этом ― шприцы и медикаменты. Там пыльно, тут ― нет. Всё совсем по-другому. Пора бы воспоминаниям её оставить в покое! В горле пересохло, хочется пить. Но это неважно. Важно лишь то, что лезвие того самого острого ножа словно у самого горла. Интересно, на этом складе есть чем вскрыть ве... «Нет. Мисти бы этого не хотела», ― шепчет в пустоту.***
Вдох. Именно такой она делает перед погружением в бассейн. Берёт трубку. Интересно, что он сейчас скажет? Что она будет отвечать? ― Да? ― пытается сделать так, чтобы голос не дрожал. ― Привет! Я правда понимаю, что поступил ужасно, не знаю, сможешь ли ты меня простить за то, что я исчез на такое долгое время, даже не поговорив с тобой перед отъездом, и мне очень... ― Ближе к делу, ― обрывает его Мисти. ― Я буду на пристани завтра в семь вечера, ― выпаливает на одном дыхании. Молчание. ― Прости, связь появилась только сейчас, и... ― Хорошо, ― не хочет слушать его оправдания? ― Я тебя встречу. Там и поговорим. Сбрасывает трубку, как только слышит его голос снова. Взволнованный, быстрый, чертовски знакомый. Собирается идти к Мэй. Приходит уведомление о непрочитанном сообщении. «Ещё раз прости. Люблю тебя». А она его всё ещё любит? Об этом надо подумать завтра. На пристани. Хорошо, что сегодня они с Мэй ночуют в Церулине.***
Мэй выдержит. Она должна сделать это ради неё. Приходя на защиту Мисти, она стала совсем другой. Вспоминает себя год-два назад. Вспоминает, как всё было хорошо. ― Я буду сильной, ― отрешённо говорит она, стараясь больше не лить слёзы. Когда Мэй плакала в последний раз? ― Верное решение. ― Прекрати меня преследовать, ― разве это поможет? Нет, конечно, нет. Трейси всё равно присаживается перед ней, опираясь на одно колено. Оглядывается по сторонам. Мэй находит в себе силы посмотреть ему в глаза. ― Ты плачешь лишь потому, потому что чувствуешь себя предателем? Ты ведь не любишь её, ― запинается. ― Не любил.***
Мэй стоит на кухне, заваривая себе чай. Крепкий, чёрный. Без сахара, как она любит. Смотрит в окно. Глубокая ночь, а она не может заснуть. Они расстанутся? ― Никогда не думала, что угожу в такой необычный любовный треугольник, ― раздаётся за её спиной. Девушка заходит, берёт её за руку, чуть приобнимает. Кто бы мог подумать, что любимая байкерша в чёрном ходит дома в розовой пижаме? Ей это нравится. Нет, она определённо не хочет терять это. Терять ночные разговоры, катания на когда-то ненавистных мотоциклах, тёплые объятия и горячие поцелуи ― ни за что. ― С утра мне надо будет проверить, как там Макс. С тех пор, как он прекратил свои путешествия, за ним не углядишь. ― Вы разве общаетесь? ― Не особо, но убедиться, что всё в порядке, надо. В шесть я уже буду тут и отвезу тебя на пристань, ― Мэй замечает, что чайник вскипел. ― Чай будешь? ― М-м, нет. Давай-ка лучше... Мисти закидывает обе руки ей на плечи. Отголоски волнения насчёт предстоящего разговора всё ещё заметны в её глазах, но она хочет провести ближайшую ночь не в страхе под одеялом, а с ней. ― Намёк понят! ― а чай, пожалуй, подождёт. Мэй приникает к её губам, встаёт на носочки. Жар разливается по всему телу. Нельзя терять это. Ни за что.***
― Хватит молчать, ― продолжает Мэй. ― После того, как ты с ней поступил, я удивилась бы, если бы она тебя простила. ― Предатель? Наверное, да. Но если ты думаешь, что я не любил её, то ошибаешься, ― в этот день они научились скрывать слёзы в голосе и говорить без эмоций. ― Разница в том, что твоя любовь не такая. ― Моя ― искренняя. И я больше не хочу это с тобой обсуждать. Просто уйди. Чёрные перчатки уже пропитаны слезами. Рука дрожит. И вдруг, резко сжав кулак, Мэй бьёт по стене. «Ненавижу», ― звучит в голове. Снова удар, ещё один, она даже не смотрит на свою руку. Чувствует, как её хватают за запястье. Встаёт, вырывается, хочет покинуть склад. Шаг уже твёрдый. ― Всё равно не уйду, ― доносится ножом в спину.***
― Макс, ты здесь? ― закрыв входную дверь, делает шаг в квартиру, не разуваясь. Мальчик выглядывает из комнаты. Мэй обращает внимание на куртку. Незастёгнутая, грязная, но ему плевать. Макс всегда был примерным ребёнком — с каких пор всё изменилось? В два счёта обув кроссовки, он берёт ключи. ― Макс, если идёшь гулять, будь дома к... ― Нет. Пошли, нас уже ждут, — он старается не смотреть на сестру. ― Такси у входа, я заплачу за проезд. Непонимание Мэй достигает крайней точки. Куда младший брат может повезти её, почему именно сегодня? Почему он не смотрит ей в глаза? Секунду! ― Родители? Ты всё-таки рассказал им, ― это должно было рано или поздно случиться. Мальчишка лишь кивнул, отвернувшись от неё. Он не мог поступить иначе.***
― Оставь! Меня! В покое! Мэй бросает в него что-то из ближайшей коробки. Не то пластырь, не то бинт. ― Оставить? ― в его голосе слышно удивление. ― Если я оставлю тебя в таком состоянии, то вот тогда уж точно буду самым настоящим предателем. Потому что сейчас я понимаю твои чувства. И ты думаешь, что я после этого продолжу жить спокойно? Наверняка ты в этом уверена. Ты вряд ли поймёшь, как я её любил. ― А я всё равно не верю. Разучилась доверять, знаешь ли. Ты бы доверял, если бы родители не приняли таким, какой ты есть, брат бы рассказал то, что нельзя раскрывать маме с папой, друзья второй год не подавали признаков того, что вообще тебя помнят? Доверял бы, скажешь, да? Молчание. Шаги Мэй отдаются эхом в гулкой тишине.***
Она пропускает мимо ушей все слова и крики матери. Отец просто сидит в кресле и отрешённо думает о чём-то. ― Да ты посмотри, в кого ты себя превратила! Самой не стыдно?! Голос Каролины, всегда тихий и нежный, приятный и мелодичный, вдруг стал невыносимым скрипом железа по стеклу. Мэй, в общем-то, уже плевать. Она поставила на кон всё. В игре с жизнью нет другого способа победить. Нервно смотрит на часы. Половина шестого. Хорошо, что ехать не из Петалбург-сити, а из Фуксии, что всего-то час на такси вместо суток на пароме. ― Да тебе абсолютно всё равно! ― выкрикивает Каролина. ― Ты ведь ни о чём не думаешь, кроме себя! Позоришь семью! Оставляешь брата без присмотра! Раньше ты была успешным координатором и примером для всех девиц, а сейчас ― байкерша со своей девушкой! Когда мы... Ещё пятнадцать минут назад Мэй отвечала, защищая Мисти, как всегда. Ещё двадцать минут назад Норман пытался поговорить с дочерью нормально. Ещё тридцать минут назад Макс не жалел об этой затее. Отец Мэй вдруг поднимается. Каролина смолкает, наблюдая за мужем. Он подходит к дочери вплотную и пронзает её взглядом. Раньше она бы сжалась, отошла назад, отвела бы глаза, но нет. Теперь она намерена идти до конца. ― Ты жалеешь о своих поступках? ― спокойно и чётко спрашивает Норман. ― Нет. Игра с жизнью, самый финал. На кону всё, главный приз ждёт её в Церулине. Игра проиграна или же наоборот? И тут отец, сжав кулак, ударяет её. Достаточно сильно, чтобы сбить с ног. Мэй сидит на полу, а эмоции во взгляде постепенно приобретают вид того самого худшего коктейля. Ненависти и сожаления. А в его чёрных глазах не отражается ничего, разве что презрение. Макс вскакивает со стула и замирает на месте, не зная, на чьей он стороне. Каролина отводит взгляд. ― Ты сделала свой выбор, ― отец уходит, взяв со стола сигареты. Ещё месяца два назад он говорил, что никогда не закурит. Все в этом мире лгут. Мэй медленно поднимается на ноги. «Знаешь, что, папа!» ― нет, этого она не скажет. Надо быть сильнее. Надо застегнуть чёрную кожанку и уйти, никому не показав своих слёз. Так она и делает.***
Она выходит из здания, насквозь пропахшего антисептиками и лекарствами. На улице холодный ветер. Пробирает до костей, шевелит растрёпанные каштановые волосы. Да наплевать. Ей надо искать новое место жительства. Либо быть бродячим псом, но сначала забрать вещи из дома. Стоит на остановке. А куда поедет? В любое место на первом попавшемся автобусе. Поздним вечером их трудно дождаться. ― И не холодно тебе в этом? ― спрашивает, оборачиваясь после своих слов. Ведь как знала. Да, Трейси стоит именно на том месте. В лёгкой рубашке и джинсах. В его руке альбом, который он не собирается открывать. Если и насчёт этого, конечно, не соврал. Люди же все врут. «Особенно ― предатели», ― различные мысли роятся в голове, не давая успокоиться. ― Неважно. И куда ты теперь пойдёшь? ― А ты так и будешь ходить за мной тенью? Небольшая пауза. Что дальше?***
Выбегает из дома. На улице прохладно, медленно темнеет. Не оглядываться, не оглядываться, не... чёрт! Макс печально смотрит на неё из окна. Вот-вот заплачет ведь. Но она не вернётся. Мимо проезжает какая-то машина. Мэй вытягивает руку, стоит на краю дороги. Сработало. ― Тебе куда? ― водитель оказывается простым человеком лет сорока. ― До Церулина или где-нибудь поблизости, если по пути, ― она садится, захлопнув дверь, достаёт деньги. Все, что есть. ― Сможете подвезти? ― Мне до Пьютера, там недалеко. А бумажки эти убери, не возьму. ― Спасибо. Пока что она не задумывается, можно ли верить людям. Лишь осматривает добродушного мужчину. Тут же начинаются расспросы о том, почему она плачет, и лишь тогда Мэй замечает слёзы, размазанные по щекам с растёкшейся подводкой. Хмуро отворачивается к окну. Давненько её слабость никто не видел. Достаёт телефон. Восьмой час. Голосовое сообщение, два непринятых вызова? Слушает. «Привет. Прости, не могу больше ждать, ― неуверенный голос. Привычно тихий, привычно нежный, слегка неровный тон и едва заметная грусть. ― Я беру твой мотоцикл. Надеюсь, ты меня понимаешь. Поговорю с ним сама. Извини, что не дождалась, буду через пару часов, ― пауза. ― Люблю тебя». Телефон Мэй закинут куда-то как можно дальше. Руки трясутся. Разве Мисти умеет водить мотоцикл? ― Простите, Вы не могли бы ехать быстрее? ― в её голосе слышна паника. ― Пожалуйста!***
― Зачем ты ходишь за мной по пятам? Я серьёзно. Мэй хочется закурить, как сделал её отец. Наполнить лёгкие едким дымом, почувствовать тепло, ощутить горький и вместе с тем невыносимо приятный вкус, медленно выдохнуть, успокаиваясь. Но это будет означать лишь то, что она сдаётся. Ломается под натиском жизни, ища спасение в никотине. И знает: если начнёт ― не остановится. ― Оставлю тебя хоть на минуту ― и ты вскроешь вены, ― после этих слов на губах Мэй появляется усмешка. Горькая, как те сигареты. Она думала об этом каких-то двадцать минут назад. ― Или повесишься. Утопишься, отравишься, сбросишься с крыши ― продолжать? ― С чего ты взял? ― прислоняется спиной к фонарному столбу, что возле остановки. Смотрит куда-то вдаль, на дорогу, но не на него. Трейси всё так же стоит сзади. ― Мне знакомо это чувство. ― Значит, ты просто не хочешь оставаться один.***
Тик-так. Тик-так. Бесит! Мисти ходит по комнате кругами, снова набирает номер Мэй. Не отвечает. А если что случилось? О, этого ещё не хватало. Так, всё. Оставьте своё сообщение после сигнала? Хорошо. Через минуту Мисти выходит из ГИМа. «Прости, Мэй». Выдыхает, усмиряет дрожь во всём теле. Хватается бледными руками за руль, садится. Она знает, как управлять, главное ― справиться. Неужели ей настолько это нужно? ― Поехали, ― говорит сама себе, заводя мотор. Сердце вот-вот выскочит. Она всегда боялась мотоциклов, а рядом с Мэй было спокойнее. Немного, но спокойнее. Ладно. Пришло время перебороть свои страхи. Даже два за раз, второй ждёт на пристани. Если, конечно, ещё ждёт. Всё не так уж сложно. Смотреть по сторонам, держать руль двумя руками, не отвлекаться и запоминать все правила дорожного движения. Мисти начинает даже входить во вкус. Сегодня она стала понимать Мэй чуть лучше. Только сейчас важно не это. Важно успеть. Нестись мимо зданий, деревьев, магазинов, городских часов... городских часов? Почти восемь! Скорее. Ох, нет, светофор. Красный загорается прямо перед ней. Удастся ли ей проскочить? Кажется, словно вокруг никого. Машин на перекрёстке практически нет. Остановись, велел ей здравый смысл где-то на задворках сознания. Нет, говорила интуиция. Она играет с жизнью. Совсем как Мэй. В этот день на кону действительно стоит всё. Об этом она думает уже на середине проезжей части. Визг тормозов справа. Чей-то крик. Осознание приходит после удара. Резкая боль во всём теле. Мисти падает с мотоцикла, ещё раз чувствуя сильный удар. Об асфальт, на котором остаётся кровь. Кажется, игра проиграна.***
― До твоих слов я об этом не думал. Возможно. Делает шаг вперёд. Ещё один. Сколько раз он пытался подойти к Мэй за сегодня? Зачем? Да ему уже тоже неясно. Нужно что-то сказать ей, как-то помочь. А она хочет побыть в одиночестве. ― Если я тебя оставлю, ― начинает, доставая что-то из кармана, ― обещаешь не прыгать с крыши? ― Ага. Повеситься тоже можно. ― Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, ― серьёзно говорит Трейси, взяв зажигалку. Курить он начал вскоре после отъезда. Видимо, сдаются оба. Он ― почти год назад, она ― сейчас. ― Хочешь закурить? Они стоят и выдыхают терпкий дым. Немножко теплее. Лишь внутри холод. А теперь что? Мэй ведь не собиралась начинать. Макс всегда хотел быть как отец, она ― ни за что. Опустив тлеющую сигарету, она смотрит на него. ― Даже если и пообещаю, ― а на руках всё те же чёрные перчатки. Мисти бы была против, если бы её девушка курила? ― Все люди лгут.***
Уже около часа они едут в машине. Время тянется невыносимо долго. В такой ситуации Мэй обычно включает рок или что-то нейтральное, но сейчас она вся как на иголках. Нет времени думать о музыке, оно есть лишь на нервы. У развилки городов мужчина вдруг сворачивает в сторону Церулина. ― Давай довезу уж, жалко мне тебя. Где остановиться? У пристани или в ГИМ? Где они сейчас? В половине девятого, спустя полтора часа после его прибытия. Разговаривают? Или Мисти уже дома? Или они медленно идут в сторону ГИМа? Вдруг она видит большое скопление людей впереди. Толпа народу на другой стороне дороги что-то фотографирует и обсуждает. Авария. Искорёженный легковой автомобиль у ограждения, за два метра от него... ― Остановите! ― панически кричит, чувствуя всё нарастающий страх. Водитель тормозит, Мэй пулей вылетает из машины. Сквозь толпу не пробраться. Крик застрял в горле, руки похолодели. Она едва удерживется на ногах, чувствуя, как не может дышать. Дрожит. Приезжает скорая помощь. И что-то заставляет Мэй развернуться и, глотая слёзы, бежать. Дальше, дальше. Ноги сами несут её к пристани.***
― Тебе нравится, что все лгут? Если нет, то не будь такой же. Все вокруг ― идиоты. И я тоже. Исключения можно пересчитать по пальцам одной руки. Ты и сама знаешь. Будь собой. ― Чтобы быть собой, надо доверять. А мне некому, ― Мэй бросает быстрый взгляд на него. ― Понимаю. Я готов доверять тебе. А ты? ― Нет. Одинаковые усмешки. Как никотин: горько, но обязательно надо. Одинаковые до боли, до синхронного отвода взгляда. Оба убеждаются в своих последних мыслях.Эти мысли даже приходят одновременно.
Надо жить дальше.Хочется броситься на рельсы.
Нужно искать смысл жизни.Нельзя никому доверять.
Когда всё идёт под откос, можно вспомнить хорошие моменты.Если кажется, что хуже быть не может...
― Хочется просто, ― собирается закончить вслух Мэй. ― Даже не думай, ― ловит её взгляд. Глаза покрасневшие, подводка размазалась, ресницы ещё мокрые от слёз. ― И нет, я не читаю мысли. Просто понимаю.***
Шёл второй час с тех пор, как они договорились встретиться. Её, конечно, всё нет. Профессор давно уже махнул рукой и, дав пару напутствий своему ассистенту, отправился в сторону лаборатории. На улице темнеет, все прохожие давным-давно разошлись. Трейси успел несколько раз пересмотреть наброски, сделанные во время путешествия. ― И на что я только надеялся? ― снова хочет повторить, какой же он идиот. Поправляет рюкзак, медленно уходит. До лаборатории ещё часа полтора идти, наверное. На горизонте появляется какой-то силуэт. Но это не Мисти. Мэй быстро приближается. Он замирает, пытаясь понять, что происходит. Она не останавливается. Резко прижимается к нему, громко плачет. Даже рыдает. Девушку трясёт, она не может совладать с собой. ― Мэй, что, ― ему не дают закончить вопрос. Она захлёбывается в своих слезах, сжимает кулаки. С силой бьёт его по руке, что-то выкрикивая. Ещё раз, ещё. Он хватает Мэй за руку, опускает её. Она на секунду открывает глаза, смотрит на него, поджимает губы, пытаясь хоть ненадолго сдержать рыдания. Не выходит. Ноги подкашиваются, она бессильно падает на колени, упираясь кулаками в асфальт. Чувствует его руки на своих плечах. Трейси опускается перед ней, пытаясь успокоить. Нет. Лишь хуже. Мэй отталкивает его как можно сильнее, как только может в таком состоянии. Пару раз бьёт кулаком в землю. Что-то выговаривает сквозь плач. ― Предатель, ― единственное, что он может разобрать.***
В автобусе совсем пусто. Они молчат, сидя рядом. Мэй бы села одна. Небольшая тряска от езды по неровным дорогам. Каких-то несколько часов назад они потеряли всё. Это уже даже не просто тяжело. Это странно, глупо, и от того ещё более невыносимо. ― Ты сказал, что понимаешь меня. Это так? ― Да. Мэй молчит и отчего-то снова усмехается. Её усмешка ― жалкая тень смеха. Искажённая и сдавленная. Как сигареты ― жалкая тень кайфа. Но люди всё равно курят, убеждая себя. И Мэй всё равно усмехается. ― Знаю одно заброшенное здание через пару остановок. Обыкновенный склад, куча всякого старья, лежащего годами. Там можно уйти из жизни тихо и незаметно. В моём случае уж точно незаметно. Люблю то место, часто сидела там с Мисти. Если ты действительно понимаешь, то, ― выдерживает паузу без явных эмоций, ― не хочешь ли отправиться туда со мной в последний раз?***
Не помня себя, они добрались до больницы. Час назад, больше, меньше? Время уже не имеет никакого значения, оно было важно, когда Трейси уехал и когда Мисти не дождалась Мэй. Два раза за чёртов год. Теперь время ― жалкая условность. Всё вмиг стало слишком жалким. И Мэй, не в силах остановить слёзы, тоже чувствует себя жалкой. Слышит всё как сквозь вату. Что? О чём они говорят? Пытается прислушаться. Задерживает дыхание, смотрит на них. ― Мы сделали всё, что могли. Примите наши соболезнования. Чёрные, совсем как у отца, глаза медсестры даже не выражают особой печали. И от этого в Мэй закипает злость. Все люди лгут. Бессовестно и нагло, считая, что поступают во благо. Она это ненавидит. Ненависть на миг заглушает грусть, панику, любовь, она просто перекрывает всё. Мэй вскакивает и начинает что-то кричать об их вине, обо всех людях в этом мире, о том, что она больше не может держать в себе. Осознания действий просто нет. Просто она не может контролировать себя. Просто всё вокруг оказалось ложью, жалкой ложью. Просто она ненавидит весь мир. Просто этого не должно было быть. Просто и Трейси в какой-то момент не выдерживает. Держит её со спины, что-то говорит, даже кричит, не замечая своих слёз. Это не их вина. Лишь его. Он сам так решает. Мэй вырывается, безуспешно пытаясь его ударить. Этаж высокий? Достаточно, чтобы спрыгнуть? Без разницы ― он не позволит ей.***
― Нет. И тебе тоже не позволю, ― смотрит в окно, всё равно замечая её отражение в оконном стекле. ― Говорил, что понимаешь, ― в голове настойчиво долбится фраза: «Все люди лгут. Лгут, лгут...». ― И почему же? Нет ответа. На некоторые вопросы ответа просто не существует. Или же он у каждого свой. Но всё же его ответ чем-то отличается. ― Из-за ужасной жизни? Я помогу тебе сделать её лучше. Но сначала ты должна доверять мне. ― Остановите здесь, ― пропуская его слова мимо ушей, Мэй хочет отдать деньги водителю. ― Нет, мы едем до конечной. О, кажется, она вспомнила, что ещё ненавидит. Когда за неё решают. Но это пробуждает какой-то странный интерес. С чего же конечная? Секунду. Конечная ― лаборатория в Паллет-тауне. ― Мэй, ты можешь переночевать... ― Ясно, ― обрывает на полуслове. ― Видимо, у меня нет выбора. И Трейси вдруг поворачивается к ней и смотрит в глаза серьёзно, с уже стоящим поперёк горла сожалением. Разве что без ненависти. ― Ты меня ненавидишь? Мэй молчит. Она уже и не знает. Вся её жизнь ― грёбаный лабиринт, где нельзя так просто найти выход, не запутавшись. Она действительно не знает или просто не хочет отвечать на этот вопрос? ― Да или нет? ― а ему нужно узнать. ― Не знаю, ― честно отвечает она. Руки сложены на коленях. Руки в перчатках. Возможно, руки скоро будут в шрамах. ― Брось ты это. Я ведь говорил тебе отвечать как есть и быть собой. ― Тогда, ― задумывается, ― нет. Как бы мне ни хотелось тебя ненавидеть, я отчего-то не могу. Но знай: могла бы выбирать ― ненавидела бы. ― А доверять мне сможешь? Тут уже выбираешь только ты. ― Не з... ― Ну хватит. Тишина. Тихо настолько, насколько это возможно в старом автобусе и при неровных дорогах. Тихо настолько, насколько надо, чтобы понять. Понять, что ответ иногда дать слишком трудно. ― Сможешь? ― Увидим. Автобус останавливается недалеко от лаборатории. Пешком идти минут десять. Передав деньги за проезд, выходят. Теперь уже совсем тихо. Мэй останавливается. Бандана сложена и убрана в карман. Расстёгивает небольшие молнии на перчатках, снимает их. Всё равно несёт в руках, потому что некуда положить. И какие-то лёгкие перчатки без пальцев вмиг становятся неимоверно тяжёлым грузом. Камнем, тянущим ко дну. Нет, это чувство больше не будет её преследовать. Если бы. Нет, будет. Это похоже на падение. Альбом Трейси забыт, скорее всего, на остановке. Карандаш остался лежать под стулом напротив операционной. Стоило ему об этом вспомнить ― перед глазами вновь мелькает всё. Он бы предпочёл не думать об этом, но невозможно. Не думать ― никогда не браться за рисование. Никогда не браться за рисование ― оторвать от себя часть, сложить из неё самолётик, которые он когда-то любил запускать в небеса, и отправить куда подальше. Никогда не возвращаться к делу всей жизни ― никогда не дышать. Это похоже на удушье. Они когда-нибудь станут тем, кем были?***
Вот уже два года они живут вместе. Все считают их парой, пророчат им замечательных детишек и завидуют их тихой и счастливой жизни. Мэй от этих слов хочется рыдать. Подушка пропитана слезами до сих пор. Эта «счастливая» жизнь ― не её жизнь. Со всем можно было бы смириться, но одна незадача. Они не любят друг друга. Видимо, разучились любить. Внешне их отношения мало чем отличаются от любви. Но за руки они держатся не во время прогулок по парку, а в морально тяжёлые моменты. Но целуются они не от романтических чувств, а машинально, лишь потому что надо. Их почти-что-любовь похожа на дешёвый заменитель сахара. Они друг для друга ― жилетка. Они друг для друга ― психологи. Они друг для друга ― замена любви. Любовь должна быть другой. Они даже не друзья. Но и это не так важно. Трейси и Мэй нужны друг другу как наркотик, делающий мир не таким поганым. Как сигареты, которые они курят по ночам. Как бутылка крепкого алкоголя, позволяющего ненадолго успокоиться и тогда уж действительно побыть собой. Гордости Мэй не осталось. Живут вместе с её семьёй, прекратившей разъезды, в Петалбурге. Макс всегда стучится, прежде чем зайти. Мать делает вид, словно того года не было. Отец разговаривает с ними очень редко, а по желанию лишь тогда, когда они стоят на террасе и курят горькие сигареты. Как те слёзы, как те усмешки. Мэй лежит на диване, смотрит в потолок, размышляя; губы сами растягиваются в ухмылке. Вчера Трейси сделал ей предложение. Это было совсем не так, как показывают все романтические фильмы. Сигареты, пасмурное ночное небо, обычная фраза «Выходи за меня» среди общего разговора о чём-то отвлечённом, кажется, о кофе. Обычный ответ: «А что от этого изменится?». Синхронная усмешка мрачных людей, объятия, нужные просто потому, что больше не от кого их получить. И Мэй в ту секунду впервые ощутила какое-то тепло в душе. «Возможно, я не совсем разучилась любить», ― думает она. Надо бы выпить чашку крепкого кофе и выкурить парочку сигарет. По пути она не может не бросить взгляд на комод. Там, в самом дальнем углу верхнего ящика, коробочка с перчатками и банданой. Зачем ей это? Мэй больше не ездит на мотоциклах. Но почему-то захотелось её оставить. Но она не хочет думать о прошлом. Но сама оставляет себе память. Смысл? Его просто нет. Как и в недоверии людям. Как и в ложной любви. Но она продолжает. Продолжает с каждым днём убеждать себя, что всё должно оставаться на своих местах. И эта любовь тоже. Любовь, которую нельзя назвать любовью. Не более, чем заменителем сахара. Не более, чем жалкой попыткой кому-то доверять. И всё-таки ей зачем-то это нужно. Ей нужно, чтобы не оставлять новые шрамы на руках. Да, не углядел Трейси однажды. Нужно, чтобы не повеситься на том складе, который она вряд ли когда-нибудь ему покажет. Потому что эта попытка доверять оказалась слишком жалкой и провальной. Но пока что она всё же согласна выйти за него, чтобы надеть белое платье, поцеловать (а вдруг выйдет искренне?), а потом носить обручальное кольцо. Вот только знаете, если он когда-нибудь её оставит и уедет куда-нибудь, уйдёт искать любовь, которая не будет скрипеть на зубах, отправится в неизведанное место... если Мэй останется одна, то она просто скажет: ― Так ведь и знала, предатель, ― и растянет губы в горькой никотиновой усмешке.