В те дни, когда Лучший из Лучших был Вторым

...Сефирот никогда не был против, если я к нему приходил. Лишь надменно улыбался, позволяя делать то, о чем я мечтал. Унизить, сделать больно, а главное, показать, кто в этой схватке Первый и Лучший! И никто другой не посмеет прикоснуться к нему, так, как это делаю я… ... Он всегда очень страстно отвечал на все мои поцелуи. Впивался яростно в губы и, перехватывая инициативу, терзал. Но я сразу пресекал все попытки: кусая до крови, а затем слизывая алые струйки и извиняясь за излишнюю грубость. Мимолетная слабость, которая заменялась новой порцией боли, для того, кого многие считали чуть ли не Богом! Я оставлял отметины на его шее и на груди, яростно вдалбливался в податливое тело, срывая крики боли, наслаждался каждым стоном и всхлипом. Я избегал предварительной подготовки - трудный день был тому причиной. И мне было плевать, что потом будет с ним. Как любой солдат, он был привычен к боли и дискомфорту. Что такое для него парочка неглубоких царапин? На нем все равно заживает как на собаке. В этом я давно уже убедился. И он яростно вгрызался в свои запястья, пытаясь заглушить ту боль, что я причинял. Но я не позволял к себе прикасаться. Нагибал его раком и яростно трахал, стараясь как можно скорее достигнуть оргазма. Иногда даже помогал ему - резко и грубо дрочил, насмешливо косясь в его сторону. И лицо Лучшего было полно ненависти. Он поистине ненавидел меня в такие моменты… Затем я бросал его на смятые простыни. Смерив меня гневным взглядом, он просто прикрывал веки. А я видел. Видел, как содрогается его тело. От этого мне становилось не по себе. Я ложился рядом, накрывая его одеялом. Обнимал и, прошептав «Прости», засыпал вместе с ним... ...А иногда у нас все было по-другому. Уставший после тяжелого дня, я по привычке плелся к нему. Наскоро раздевался и, не источая ни одной эмоции, забирался под его одеяло. Как же я радовался, когда так предусмотрительно на тумбочке рядом с кроватью оказывалась баночка смазки! Не теряя ни минуты, чувствуя дикое утомление, я принимался ласкать его тело. Лениво оглаживал скулы, почти невесомо касался губ, шеи, нежно покусывал ключицу, сползал и к соскам. Оттягивал, посасывал, заставляя тяжело и часто дышать. Спускался все ниже, оставляя мокрую дорожку до паха. Стимулировал его плоть, запуская язык в разрез на головке, слизывая выступившие белесые капли и, как бы, невзначай, касался серебряных волос у основания. Он никогда не просил. Не просил остановиться или же продолжать. Он просто смиренно ждал, когда мое терпение лопнет. И я, уже весьма утомленный скорой прелюдией, осторожно его подготавливал. Мое тело изнывало от жажды, и чуть прикрыв глаза, я погружался в него медленно и сразу на всю длину. Подождав считанные секунды, когда его лицо переставало искажаться от боли, я начинал двигаться. Придерживая его за бедра, ожидая желанного стона, который всегда был сигналом, позволяющим спустить все мои тормоза. И когда, наконец, я его добивался, то Генерал уже не мог просто лежать. Он до побелевших костяшек сминал пальцами простыни. И тянулся ко мне за любящим поцелуем. Он так отчаянно перебирал мои ребра, прижимал к себе, как будто не желал, чтобы я даже на миллиметр отстранялся. Я жадно ловил все его стоны, не отрываясь, смотрел в его похотливые темно-зеленые очи, излучающие одно удовольствие... В подобные моменты, исполненные только нежностью и заботой, мы даже достигали вершины одновременно. И это были поистине редкие и самые прекрасные ночи, которые навсегда останутся в моей памяти... ... В те дни, когда Лучший из Лучших был, все же, Вторым...