First day of spring

      Когда едешь куда-то, то время приостанавливает свой ход. Пейзажи сменяются друг за другом, одинаково пустые и заброшенные. Небо временами заволакивает облаками так, что не видно даже крошечного синего островка.       Стук огромных колес. Они издают противнейший скрежет, когда состав останавливается в который раз у маленькой платформы. Их везут прочь от пулеметных очередей и запаха гари. От пресной еды, апатии и безысходности. Прочь от смертей и ненависти. Домой.       Солдаты — живые мертвецы, наблюдавшие (а пережившие ли?) чудовищные вещи. Своими глазами — теперь уже безразличными ко всему — видевшие столько трупов, что через неделю даже блевать сил не было. Горечь во рту скапливалась, гной в сердце загонялся всё глубже. И не выдернуть уже никакими щипцами эти иглы. Они повсюду. Внутри. Впиваются в кожу всё жестче, отравляют всё больше.       От них пепел остался. Нет, внешне это в большинстве своём способные самостоятельно передвигаться люди. Но кто ручается за остальное?       Сержант Барнс был одним из них. Сержант-мать-его-Барнс прошёл всю войну, бесчисленное количество раз убивал, получал ранения и истекал кровью. Но выкарабкался. И где только храбрости набрался, чтобы преодолеть от начала до конца? Ради чего вставал? Ради кого встречал новый день? Страны? Мирных граждан?       Баки Барнс не был эгоистом, но и отъявленным патриотом никогда себя не считал.       Просто любил. Любил до умопомрачения, помешательства, потери здравого смысла. До звона в ушах, до нервной дрожи и мурашек. Чувство, по идее должное быть светлым и чистым, пустило свои корни и обосновалось во всем его теле. Похоть смешивалась с нежностью, беспокойство — с ревностью.       Баки Барнс сходил с ума от одного только воспоминания о своей «болезни».       Мог часами представлять пшеничные волосы, короткий вихор на затылке, жестковатые на ощупь пряди. В которые он так и не зарылся пальцами.       Заботливые голубые глаза и «гусиные лапки» возле них. Прямой тонкий нос. Губы. О, их он видел во снах, видел, когда прикрывал веки. Образ врос в него. И не забыть уже, не вытащить из головы.       Баки Барнс не надеялся выжить, даже половину пути пройти не рассчитывал.       И сейчас, подъезжая к последней остановке, чувствовал только запоздалое удивление. Потому что не верил в подарки судьбы.       «Дамы и господа, мы прибываем на конечную станцию. Бруклин. Дальше поезд не идёт. Просим быть внимательными и не забывать багаж в вагонах. Спасибо за внимание».