***
Солнце слепит глаза. Подумать только. Нестерпимо тянет плакать, но слезы просто не выходят из глаз. Он ведь не имеет права, потому что у него нет семьи, которая любила и оберегала бы его, давала возможность опереться, твердо вставая на ноги, возможность спрятаться, давать порой волю слезам. У него не было ничего. Его руки хватали пустоту, поэтому и слез не должно было быть. «Пошел прочь, ничтожество! Ни один приют не терпит таких! Миру станет легче, если ты сдохнешь где-нибудь в канаве!» Кисти рук невольно сжимаются в кулаки. Почему такая жизнь досталась именно ему? Он ведь просто хотел быть любимым хоть кем-то, иметь семью, родителей, друзей. Как каждый человек, который не провинился ни в чем. Но вместо того, чтобы подарить хоть малую толику заботы, его выгнали из приюта. Вышвырнули, словно надоевшее животное, даже не задумываясь о его дальнейшей жизни. Потому что он не как все. Но разве он был виноват в том, что родился таким? За голову тигра обещали заплатить огромную сумму 一 семь миллиардов йен. Такие деньги лишь за какую-то часть тела парня, который при одной мысли об этом горько усмехался, комкая в пальцах подаренную агентством одежду. Деньги 一 это всему причина. Половина населения города желает убить Ацуши лишь потому, что он так много стоит. Конечно. 一 Ну почему я такой?! 一 нога с силой пнула первую попавшуюся по дороге пустую пластиковую бутылку из-под дешевой газировки. За порядком здесь следили не особенно хорошо, но несколько человек с недовольством посмотрели на него, разжигая в и без того измученном сознании новый приступ ненависти к себе. 一 Теперь я знаю, что мне делать. Решил уйти, значит, уйду. Я больше не хочу, чтобы из-за меня страдали. Не хочу, чтобы меня кто-то защищал. Не стою этого! — бормочет он себе под нос, отмеряя тротуар неровными шагами. Зубы стучат друг о друга, отбивая быстрый ритм. Разгар лета, солнце светит во всю, но на душе у Накаджимы мороз. Ему страшно, или это из-за излишней нервозности? Наверно, из-за всего сразу, ведь он решил сам подписать себе смертельный приговор. Он просто сдастся. И... Умрет? Разум кричит о том, что нужно развернуться, бежать и скрываться от опасности, которая с каждым шагом становится все ближе. Ацуши делал так всегда, но теперь он ощущал, что теперь не может поступить подобным образом. Он должен. Должен сделать хоть что-нибудь хорошее для людей, которых оставил позади. В приюте говорили, что самое лучшее, что маленький мальчишка может сделать 一 умереть. В голове невольно пронеслась мысль, что он до сих пор не делал ничего ради кого-то. Прошло несколько часов с того момента, как Ацуши вышел за дверь агентства. Ноги шаг за шагом приближали его к неизбежному, а мысли в голове с феерической скоростью сбивали одна другую, не давая голове обдумать любую хотя бы частично. Настроение и не думало ползти вверх, а с каждым метром необъяснимая тревога все нарастала, но парень старательно ее игнорировал, смотря на собственные ноги. Солнце нещадно палило голову, а птицы неустанно свистели веселые трели, которые так не подходили под окружающее парня уныние. Несколько машин иногда проезжало по узкой дороге, обдавая людей порывами ветра, а затем на несколько минут все, кроме шарканья чужих ботинок и тихих голосов, затихало. Ничего страшного. Скоро он сделает этот мир лучше. Своей смертью. Грустная улыбка озаряет лицо, а взгляд всё еще упорно устремлен на ноги, шагающие в лишь им одним известном направлении. Рано или поздно его схватят, не важно, где. Стоит лишь Портовой Мафии увидеть его лицо, как он тут же будет пойман и скручен, а тело, за исключением головы, отправится на корм псам. Уже почти. Чувство близости опасности растет параллельно страху. Остается перейти только через этот узкий переулок, затем свернуть налево и шагать несколько минут. Тише, Накаджима. Потерпи! Переулок был пустынен. Ни одно окно не выходило на затемненный участок улицы, а каменные стены, находившись в опасной близости друг от друга, давили на самосознание так сильно, что хотелось закричать от иррациональной боли и давления. Ветер неприятно обдувал уши так, что хотелось напрячь слух, чтобы не упустить ни единого шороха. Биение сердца усиливалось и отдавало оглушительным стуком, стоило только звукам самую малость выбиться из привычной колеи. Еле слышное шуршание 一 пропускает удар. Он оглянулся по сторонам: вокруг будто туман. Но нет, это его глаза одернуты пеленой. 一 Нет, лучше не смотреть, 一 шепнул он, и шепот этот показался ему громче крика. Голос предательски дрожит, хоть и опасности сейчас нет. Но отчего-то ужас сковывает тело. И Накаджима шел, боязно прикрыв глаза, и, когда открыл их, чтобы узнать, близко ли конец переулка, увидел вдруг прямо перед своим носом троих парней, чуть не столкнувшись с одним из них. Старше себя лет на десять и выше на пару голов. Они все были одеты в порванную в разных местах одежду, кроме того, кто стоял поодаль: его кожаная куртка выглядела более-менее прилично, когда безумный взгляд был направлен точно на Ацуши. Что они здесь делают? Давно ли они просто вот так молча стоят, не шевелясь толком, что из-за поворота Накаджима ни шороха не услышал? В последний момент он вспоминает, что не слышал ничего, кроме стука крови в собственных ушах. Но сейчас этот стук поутих от зарождающегося внутри шока. 一 О-о, кто тут у нас? Маленький белокурый котеночек потерялся? 一 самый ближний мужчина пропел эту фразу таким приторно-скрипучим голосом, что лишь от его звучания тошнота подкатила к горлу Накаджимы. Страх забрался еще глубже в сердце, стоило только покрытой шрамами руке крепко схватиться за воротник рубахи, подтягивая ошалелого подростка к себе. Смрадное дыхание опалило лицо, когда остальные окружили его, отрезая последний путь к спасению. — Извините, вам что-нибудь нужно от меня? — еле слышно пролепетал Ацуши, пока что не предпринимая никаких попыток вырваться. 一 Ты ведь не против, если мы немного развлечемся с тобой? Понимаешь, этот мир относится к нам не слишком благосклонно, 一 второй, в бежевой дырявой куртке, оказался ровно сзади, обвивая руки вокруг талии Накаджимы, которого уже била крупная дрожь, а дыхание сбилось от ужаса к черту, как только спина почувствовала жар соседнего тела, а красного уха коснулся горячий язык. 一 Что вы делаете? Перестаньте! 一 руки двоих парней уже вовсю блуждали по телу подростка, игнорируя его просьбу. Забирались под рубашку, гладили напряженные мышцы и растирали кожу. На мгновение опомнившись, Накаджима начинает усиленно вырываться, но у него получается вытащить одну только руку под аккомпанемент к громкому смеху. Сжав зубы, он отрывисто бьет одного из них, но удар получается неуверенным и смазанным: его состояние на данный момент совершенно не годится для драки. Униженное, сломленное, подавленное, шокированное состояние. Ему просто захотелось оказаться где угодно: в картонной коробке, в клетке, да хоть пусть даже в том же ненавистном приюте вместе со столь же ненавистным директором. Только бы не здесь, не в компании этих отморозков, которые на выбитый пареньком зуб несколько раз ощутимо ударили Накаджиму по лицу и ребрам. Парень закричал от боли: кажется, он услышал хруст в груди. — Ты ему ребро сломал, тупого говна кусок! — слышится со стороны голос, но руки не становятся хоть малость аккуратнее, напротив, резко охватывают, причиняя еще больше боли. По лицу течет кровь. — Да плевать, дубина, развлечемся с ним и бросим здесь, — отвечает ему другой, не менее противный голос, и Ацуши надрывно кашляет, пачкая кровью одного из них, на что получает еще несколько болезненных ударов. Кажется, нос сломан. 一 Ставлю косарь на то, что он девственник! 一 ударивший отошел от него, с неохотой уступая место другому, и вынул из кармана дешевый и побитый телефон, поворачивая его горизонтально и нетерпеливо нажимая на экран. 一 С тобой никто и не спорит, придурок. Хочешь сохранить...воспоминания на память? 一 сбивчивое дыхание выдавало во владельце грязное возбуждение. Руки опустились на плечи, а пальцы потянулись к первой пуговице, пока вторая пара рук неспешно оглаживала живот. 一 Нет. Пожалуйста, не надо... 一 приглушенный болезненный стон вырвался из груди, как только острые зубы больно прикусили мочку, и язык облизал ушную раковину. Господи, как же ему больно. 一 Ты это заснял? Да он стонет, как шлюха! Давай, сделай так еще раз, — шепчет он в кровоточащее от укусов ухо, больно царапая нежную кожу живота. Первая пуговица. Вторая, третья. Лямки спущены, а рубашка стянута, даже, кажется, порвана, и валяется в грязи. Горячие ладони прошлись по спине, оставляя на ней красные полосы. Вторая пара рук исчезла с живота, и ее место заняли губы. Накаджима отрешенно закрыл глаза, думая о том, что стекающая по подбородку кровь уже ему, словно родная. Его руки скрутили за спиной, вновь заставляя его болезненно поморщиться, а ноги крепко прижали чужие. Его травмы достаточно тяжелы, чтобы случайно умереть от прокола легкого, вновь ввязавшись в драку. На миг Ацуши представил, как превращается в тигра и беспощадно рвет каждого, кто посмел хотя бы пальцем к нему прикоснуться. Но это желание быстро померкло под гнетом темноты, страха, сожаления и боли. Тигр не хотел показываться, словно насмехаясь над ним вместе со всем остальным миром. Противно, рот переполнен кровью. Тошнить потянуло особенно сильно, когда в шею воткнулась игла, впрыскивая в его тело что-то инородное.***
А тем временем Дазай валялся на побережье, закрыв глаза, и наслаждался очередной классической композицией в вакуумных наушниках. Бинты были стянуты с левой руки, а взгляд устремлен на блестящий перочинный ножик, которым он наносил на руку неглубокие порезы по окончании каждой композиции. Но иногда дух подхватывал ритм, и еще одна рана прибывала на место другой раньше срока. Редкие прохожие обращали внимание на человека, который одиноко лежал на мокром песке и полосовал изрубцованную кожу, но никто не интересовался происходящим. И Осаму был рад этому: такие уж люди пошли, и их не нужно за это винить. Музыка резко стала тише. Детектив, неохотно открыв глаза, потянулся рукой к плееру и с мирским спокойствием отметил, что тот бережет его здоровье. На экране высвечивалось предупреждение о том, что долгое прослушивание аудиозаписей негативно отражается на здоровье. 一 Да неужели? Спасибо, 一 музыка резко замолчала после того, как указательный палец нажал на кнопку стопа. Наушники были сняты, и преграда, мешавшая негативным мыслям попадать в голову, исчезла. С рук не переставая сочилась кровь, пачкая мокрый песок и бинты, что лежали на нем. Глаза невидящим взглядом следили за этим процессом, пока в мыслях рылась тревога. Тонкие струйки забирались в самые потаенные уголки души, разделяя ее на мелкие кусочки и наполняя каждый отвратным чувством неудержимого беспокойства. Тут его телефон огласил пространство громким звонком, заставляя замеревшего Осаму невольно вздрогнуть. Недовольно покосившись на незамысловатый смартфон, он неохотно обхватил его пальцами и сдвинул в сторону кнопку ответа. — Дазай! — крикнул по ту сторону голос, не дожидаясь ответа со стороны Осаму. — Твой Ацуши только что с ужасно потерянным видом ушел из агентства, — голос на мгновение запнулся, но самоубийца не стал прерывать тираду, лишь поудобнее взяв прибор в ладонь и плотнее приложив его к уху. — Я не стал его останавливать, но его поведение не то, чтобы вызвало у меня беспокойство... — Куникида, — наконец прервал поток слов стальным голосом Дазай. — Ты не знаешь, куда бы он мог пойти? — Я знаю только одно место, и, думаю, ты тоже его знаешь, — ответил Доппо ровным и серьезным голосом. — И советовал бы тебе поторопиться, твой пацан легко находит приключения на свою задницу. — Я ему не отец, — медленно проговорил Осаму, пробуя каждое слово. — Спасибо, — закончил он и буквально бросил трубку. Он резко вскочил, хватаясь раненой рукой за голову. Ацуши. Он знал, что этот мелкий тигр может выкинуть что-нибудь необычное, но это «что-то» не должно быть настолько идиотским! Наскоро ополоснув конечность в ледяной воде и замотав ее грязными бинтами, он быстрым шагом направился туда, где парень, предположительно, был. 一 Он что, сдохнуть решил? Это вообще-то моя привилегия, — бормотал он себе под нос, неосознанно считая собственные шаги. После нескольких минут быстрого бега Осаму остановился около прохода, ведущего в тихий переулок перед предположительным местом встречи, чтобы перевести дыхание от чрезмерно быстрого шага. Сам переулок не был столь тихим, как обычно. Немного пройдя внутрь, Дазай напряженно различил странные приглушенные крики вперемешку с... Черт. На передышку больше не было времени. Крики — всегда не признак чего-либо хорошего, а с огромным беспокойством в душе 一 тем более. Шаг стал более бесшумным и замедленным, темнота прекрасно делала свое дело, скрывая детектива от нежеланных глаз. Выход уже приближался, а в болезненных криках же отчетливо разбирался голос Накаджимы. В какой-то момент Дазай перестал слышать своё дыхание. В момент, когда осторожно выглянул из-за поворота. Прямо на его глазах насиловали подростка. Верхней одежды на нем не было, остались лишь спущенные штаны и белье. Он сдавленно стонал, когда руки касались его напряженной плоти, спешно оглаживая ее. Лицо Ацуши стало красным от крови и неестественного румянца, тело было покрыто синяками и кровоподтеками различной степени тяжести, губы постоянно размыкались в вымученном стоне, бездонные глаза были полуоткрыты, но он не предпринимал попыток вырваться. Осаму буквально мог различить крупную дрожь, которая била Накаджиму. В нескольких метрах от них стоял еще один, снимая все это на камеру телефона. А он вновь выгибается в чужих руках, пытаясь сдерживать неприличные звуки, вызванные в нем искусственно и вызывающие такие сильные волны отвращение, что его уже, кажется, стошнило. А может, и нет. Он уже не обращал внимания ни на что вокруг, отдавшись ситуации и следя лишь за тем, чтобы не двигаться лишний раз и не тревожить сломанные кости. Да и, в общем-то, спасения больше нет. Его бы в любом случае убили в ближайший час, так разве есть теперь хоть какая-то разница? Есть. Приоткрыв глаза, Накаджима подумал, что хочет умереть от рук Портовой мафии. Он исчезнет, и все будут счастливы. Без него. Возможно, он даже сможет спасти агентство от мафии. Каждый день они будут улыбаться, обмениваться друг с другом добрыми словами. Возможно, вспомнят его хоть раз, возможно, просто забудут, словно его никогда для них и не существовало. Если честно, он склонялся ко второму варианту, как бы ни хотел верить в то, что хоть кому-то нужен, что хоть кто-то будет сожалеть о том, что он умер. Мусор. Ничтожество, не достойное жизни. Не смог спасти даже тех, кого хотел спасти всем сердцем. 一 Просто убейте меня уже, — шепнул он, но никто его не услышал. Ласки становились напористей, и Накаджима надеялся, что скоро всему этому придет конец. 一 Развлекаетесь? Касания прекратились сию же минуту, а тело парня закрыл тот мужчина, который снимал всё на телефон. Парень был слишком сильно и болезненно возбужден, чтобы разобрать голос того, кто испортил его наказание. 一 Тебе чего надо, урод? Не видишь, люди развлекаются? Вали, куда шел, а то схлопочешь по роже! 一 кто-то посторонний проходил мимо, кажется. Но кто захочет рисковать собой для того, чтобы спасти какого-то отброса. 一 О, прошу прощения. Я собирался прискакать сюда на своем белом скакуне, но вот незадача: сейчас вы держите его в своих отвратительных руках, — металлическим голосом проговорил Дазай, скрипя зубами от нетерпеливого желания кинуться в драку безо всяких ироничных прелюдий. — Поэтому советую вам по-хорошему брать руки в ноги и убираться отсюда, пока я не перерезал ваши глотки, не вырвал ваши грязные языки и не запихнул их в место разреза, — закончил он на одном дыхании, вынимая обманчиво расслабленные руки из карманов и сжимая их в кулаки до побеления костяшек. — Самым умным себя считаешь, кретин? Что ты можешь сделать своими обмотанными тонкими ручками? — Он что, суицидник? Отвратительно! — Свали и оставь людей развлекаться. Мы этого заслуживаем так же, как и остальные! Если ты сейчас же отсюда не уберешься, твой язык будет у тебя в заднице, урод. Не обращая внимания на гневные крики, Дазай просто улыбнулся. Улыбка эта была изломанной, зловещей. — Прости, что ты сказал? Я вижу здесь лишь двоих «людей». И он продолжал улыбаться, с каждой секундой всё шире, пока у одного из отбросов не сдали нервы. Он кинулся на Осаму с горящей в глазах яростью и со всей силы ударил детектива в живот, отчего он согнулся, выплевывая маленький сгусток крови. — Вау, вот это силища! Однако, больно, — улыбка мгновенно сошла с губ, а пальцы коснулись поврежденного места, будто бы пробуя силу удара. — А я ненавижу боль. — Да он конченый совсем... Бей его! Тот же самый мужчина вновь попытался ударить Осаму тем же способом, однако тот молниеносно сдвинулся в сторону, принуждая его потерять равновесие, и до ужаса отработанным ударом опустил ладонь ребром на чужую шею, не сводя взгляда с остальных, замеревших в недоумении. Нападавший упал. — Я же предупреждал. Надо было меня слушать, — тихо сказал Дазай, доставая с кобуры, прикрепленной под пальто, пистолет и так же не глядя стреляя в голову мужчины. Каменная кладка обагрилась алой кровью, обломками чужого черепа и внутренней слизью в совокупности с ошметками мозга. — Ого, я думал, что мозга внутри не будет. И как я мог так ошибиться! — возвращая безумную ухмылку, картинно громко крикнул Осаму, драматично вскидывая руки к небу, сжимая ледяную поверхность пистолета до хруста и заставляя забытого насильниками Накаджиму ощутимо вздрогнуть. — Не хотели бы вы покончить жизнь самоубийством? Если нет, то я предпочту принять решение за вас и оставить здесь только людей. Быстро подбежав к замеревшим отбросам, детектив выбил телефон одним точным ударом ноги, после направляя дуло пистолета в уже и так побитый экран и всаживая пулю точно посередине. Его попытались ударить, но он лишь засмеялся чужой неуклюжести, отклоняясь, словно птица, летящая по ветру, и ответно ломая кости и выбивая зубы. В тот день в переулке Осаму Дазай вспомнил, каково это — быть мафиози. Он не отпустил никого, как и обещал изначально. Оставил только «людей». Он убил их всех. Все закончилось. Выбитые зубы хрустели под ногами, а переломанные кости торчали из-под кожи, образуя рваные раны. Кровь была повсюду. Алая, багровая, свежая и засохшая, она покрывала стены и землю, превратив серый переулок в место обитания жуткого смрада мертвых тел, временного царства самой Смерти, и его Бог твердо стоял посреди этого хаоса, вытирая лицо уже заляпанным рукавом некогда бежевого пальто. — Черт возьми, я, кажется, переборщил, — усмехнулся детектив, пряча пистолет обратно в кобуру. — Всю одежду себе испортил. Потянувшись, он наконец развернулся по направлению к подростку. Он сидел, прислонившись голой спиной к ледяной стене и во все глаза смотря на Осаму. По щекам Накаджимы непрерывным потоком текли слезы, всё его тело содрогалось от надрывных рыданий. Быстро сократив расстояние между собой и ним посредством пары широких шагов, мужчина опустился на корточки. Конечно, плачет. После подобного это нормально. Пробежавшись взглядом по нему, Дазай отметил множество повреждений, которые не рассмотрел с дальнего расстояния. О, Боги, его срочно нужно было вести в больницу. — Эй, Ацуши-кун. Посмотри на меня. Все закончилось, — никакого ответа. Несмотря на то, что глаза его всё так же смотрели в его, будучи малость прищуренными от судорог, раз за разом прошибающих его. Всхлипы и слезы. Игнорируя грязную землю, Осаму сел прямо на неё. Обеспокоенным взглядом смотря на уже опущенную голову Ацуши, он размышлял о том, что ему нужно было торопиться, чтобы не видеть этих слез. Не идти быстро — бежать. Он уже сделал всё, что мог. Но если бы поторопился, то, возможно, поток слез был бы сейчас чуть слабее. Рука легла на взлохмаченные волосы, медленно поглаживая их и приводя в порядок. — Тише. Успокойся, я уже пришел. Я с тобой, — на грани слышимости шептал Дазай, аккуратно обвивая руками вздрагивающие плечи парня, медленно притягивая его к себе и запахивая в собственный пропахший кровью плащ вместе с собой. Но покажите здесь хоть что-то, что теперь не издает удушливый смрад свернувшейся крови. — Моё грязное пальто, конечно, не самое лучшее средство, чтобы согреть тебя, но лучше, чем ничего... — Дазай-сан, — резко оборвал его Накаджима, поднимая голову и стукаясь ею о каменную стену. — Зачем вы пришли сюда? — Что? — простой вопрос сбил детектива с толку. — Почему ты спрашиваешь? Ты сказал невесть что, пропал черт пойми куда, и после этого интересуешься, почему я пришел вытаскивать твой тигриный зад из очередной передряги? Подумай сам, зачем я это сделал. Подумай хоть раз не через призму твоего необоснованного отношения к самому себе, — к концу предложения Осаму уже практически шептал, сжимая всё меньше подрагивающие плечи чуть сильнее. — Пожалуйста, простите меня, Дазай-сан. Если бы не я, вам не было бы сейчас больно. Я приношу лишь одни сплошные проблемы, даже сейчас. Я должен был просто умереть здесь... — соленые слезы потекли новым градом, а голос задрожал сильнее. — Ты ни в чем не виноват. Не нужно воспринимать всё плохое, что тебе говорят, за чистую монету, — начал детектив, глубоко вздыхая. — Прими то, что кому-то может быть не наплевать на тебя. И пойми, что помочь другим ты можешь не только собственным самоубийством, — он потрепал волосы недоумевающего Накаджимы, озаряя ледяной мрак теплой улыбкой. Совершенно не похожей на ту, безумную ухмылку. — И вообще, я бы советовал тебе не забывать, что идти на самоубийство здесь могу только я. — Простите меня... — Не извиняйся передо мной, — резко и холодно прервал Осаму, отпуская Ацуши и поднимаясь на ноги. Его тон тут же смягчился. — Это я должен извиняться за то, что пришел слишком поздно и спас тебя слегка... неподобающим образом, — запнулся он и виновато почесал затылок. — Куникида-кун уже и так хорошенько всыпет мне, поэтому давай мы просто пойдем отсюда. Но Ацуши продолжал сидеть на земле, практически невидяще глядя на детектива. — Простите... ой, то есть... — резко выдохнул Накаджима, в следующее мгновение сипло втягивая воздух, чтобы продолжить. — Я хотел сказать, что не могу нормально идти. — Я помогу тебе. Ацуши замер. Ему помогут. Как и помогали до этого. Осознание оглушительно свалилось ему на голову, и он впервые за долгое время позволил себе слабо улыбнуться. — Вы очень хороший, Дазай-сан, — шепнул он, раздумывая, стоит ли говорить то, что прочно засело на языке. Но он решается сказать то, чего не говорил никогда раньше. — Пожалуйста, помогите мне. — Без проблем! Но ты в порядке? — Осаму нехотя перевел взгляд вниз. Ацуши проследил за ним и невольно зарделся, отмечая, что болезненное возбуждение никуда не ушло, лишь стало немного слабее. — Нет, я... Да... Они что-то вкололи мне, — сглатывая, принялся тараторить Накаджима, обхватывая собственные плечи руками. Осаму присел рядом, укладывая свои руки поверх чужих. — Афродизиак, — размеренно начал он. — Всё в порядке. Это так просто не пройдет, видимо, раз не прошло до сих пор, поэтому просто закрой глаза и расслабься, — на выдохе сказал Дазай, делая акцент на каждом слове. Его руки продолжали ненавязчиво поглаживать напряженного Накаджиму до тех пор, пока тот не кивнул ему, нерешительно прекращая обнимать самого себя. — Только... Только быстро, прошу вас, — шепнул он и закрыл глаза, ощущая на собственных губах чужие. Они всё ещё сидели в этом отвратном, грязном переулке. У Ацуши были сломаны кости, изуродовано травмами тело, но... нашлось то, что Осаму считал наиболее важным, целуя Накаджиму с такой нежностью, на которую только был способен, ныряя рукой ниже и прикасаясь к нему. Его пальцы сжали напряженную плоть и совершили несколько возвратно-поступательных движений. Ацуши сдавленно охнул и вжался в стену. — Тшш, всё будет хорошо, — прошептал Осаму ему на ухо, слегка ускоряя движения. — Пожалуйста, доверься мне. И он доверился, подставляясь, пока с вымученным вскриком не излился ему в руку. Дазай тут же убрал ладони, доставая из кармана чудом уцелевшие салфетки, вытирая собственные руки и тело Накаджимы от всего, от чего только смог оттереть, а затем снимая собственное пальто и укрывая им всё ещё подрагивающее тело. — Вот и всё. Всё в порядке, ничего страшного, — бормотал Осаму, бережно беря парня на руки, словно он был фарфоровой куклой. Хотя, именно на нее он сейчас и был больше всего похож. Сломанный, слабый, но улыбающийся ему. — Спасибо, Дазай-сан, — не смотря в чужие глаза, пролепетал он и уткнулся носом в плечо детектива, вдыхая родной запах вперемешку с металлом крови. — Не за что.