Часть 1
16 мая 2016 г. в 13:00
После тяжелой, столь короткой, но столь выматывающей схватки, Старк не находил себе места: мастерская, душевая, перевязочная, снова мастерская. И ни одного визита в их общую спальню, которая, впрочем, уже как с пару недель перестала быть общей: помещение, с которым связывало слишком многое, долгое время являющееся отдушиной, ныне не причиняло ничего, кроме боли. Тони не хотелось возвращаться в то место, он давно смирился с тесным кожаным диваном мастерской, и некому было согнать оттуда, вернуть на прежнее место ночлега, как это было раньше.
Роджерс старался не мешаться под ногами, не мельтешить лишний раз на глазах, понимал, каждому нужно время, чтобы зализать собственные раны, вдали от посторонних, — к коим теперь себя приписывал, — и поэтому практически каждый день отсиживался в тренировочном зале, в свою очередь остановив разнообразие дислокаций лишь на паре комнат. Последняя заморозка Барнса будто сняла розовые очки, и Стив догадывался — одним листком бумаги с извинениями он не отделается, этого слишком мало. Даже про себя Капитан понимал, что поступил как трус, не найдя в себе силы вернуться на базу и заглянуть в невозможно карие глаза, попросить прощения достойнее. Отчасти и потому, что он был уверен — после такого его не простят.
И Тони не приходил в себя. Ни пару дней, ни неделю после. Впалые щеки, озабоченный, в добавок к потрепанному из-за перевязок виду, и крайне отсутствующий взгляд говорили, нет, буквально кричали об одном — очередной приступ депрессии, возникший на фоне стресса. Эта перепалка действительно не была похожа на остальные. В предыдущих Роджерс защищал именно его, иногда даже забывая об остальных членах команды, подставлялся под удар сам, прикрывая спину собой, если хватало реакции. И ранее Старк умудрялся корить себя за эти отношения: приоритеты доблестного Капитана значительно изменились, пускай и не до критической отметки, но невозможно было не заметить то, что тогда Стив делал упор далеко не на собственную безопасность. С появлением Зимнего солдата многое изменилось, будто бы теперь он, а не Железный человек, являлся спусковым крючком для очередной перестройки в голове Роджерса, которую теперь поддерживали многие, если не все. Кроме самого Тони, ведь он до сих пор искренне не понимал — каким образом можно так быстро наплевать на того, кто являлся практически смыслом целой жизни? А являлся ли?
Капитан обнаружил Тони в мастерской, за очередными попытками модификации собственной брони, в которой Роджерс откровенно не разбирался, — впрочем, пытался ли? — и застыл за спиной мрачной нависающей тенью. И Старк бы испугался, не зная того факта, что код доступа в это помещение имелся только у одного человека во всем штабе. Оставалась лишь пара вопросов: каким образом ему удалось проникнуть на базу незамеченным и для каких целей?
— Что, запрятал своего дружка и только теперь спохватился искать меня? Наш пострел везде поспел, нечего сказать.
Ответа не последовало. Вместо этого Стив мягко кладет ладони на широкие плечи, тянет на себя и заключает в такие теплые объятия, что у истосковавшегося по этому Тони перехватывает дыхание. С пару минут молчит и он сам, прикрыв глаза, будто бы запоминая — и вспоминая одновременно — это самое щемящее сердце чувство, которое на эти же две минуты заставляет абстрагироваться от предыдущих проблем. Но застыть в таком положении навечно не выходит, и как бы не хотелось спугнуть возникший момент — вмешивается Капитан, справляясь с этим слишком успешно.
— Без тебя слишком пусто, Тони, — шепот звучит на самое ухо, заставляет первую волну мурашек пробежать по чувствительной шее, и Старк болезненно жмурится, слыша свое имя в таком контексте, — может, ради приличия забудем про наши разногласия хотя бы на пару дней? Попробуем вернуться к тому, что было?
Роджерс и не надеялся на положительный ответ. Он прекрасно понимал, что гений наверняка начнет препираться, придумает тысячу и одно оправдание, по которому его нужно оставить в покое: так случалось каждый раз, после каждой затянутой миссии, и период реабилитации сам Старк называл искусно и просто — убеждение самого себя в том, что он не просто рядовой солдат. Но нынешняя ситуация отличалась в корне от того, с чем приходилось сталкиваться до этого. Роджерс понимал — в этот раз он натворил дел по-крупному, и вряд ли найдется способ исправить проблему всего за каких-то два дня. А ощущение собственной беспомощности давило его, мешало дышать не меньше, чем эти необходимые для Старка капитанские объятия, — которые, несмотря ни на что, являлись для Тони и усладой, и погибелью одновременно, и отказываться от этих губящих рассудок рук не хотелось категорически.
— Не думаю, что в этом будет хоть какой-то смысл, Кэп, — голос звучит наигранно холодно, фальшиво отстраненно. Роджерс научился распознавать это еще в первый месяц их отношений, когда слышал отказы, которые на самом деле являлись чем-то вроде намёка попросить еще, но в этот раз проблема была на лицо — Стив не мог распознать, подходящий ли сейчас случай, и это настораживало еще больше.
— Прошло уже достаточно времени, и я думаю…
— Слишком много ты думаешь, да вот невпопад, — Старк практически огрызается, вероятно, задет за живое, сбрасывает с себя ставшие чужими руки и вскакивает со стула, будто бы не он изображал ходячего мертвеца всего за день до этого разговора, — и это «слишком» пересекло уже все дозволенные границы. Мне плевать на то, чего тебе вдруг вздумалось захотеть! Хоти от своего Барнса, меня — оставь в покое. Ты уже сделал это однажды, и я не думаю, что нынешняя ситуация кардинально…
Тони замолкает на полуслове, заткнутый грубыми, пересохшими губами Кэпа. Руки Стива как будто сами по себе вжимают инженера в стол, смахивая с края мешающиеся чертежи новых разработок, — старательно выведенные ручкой поверх печатной краски, то ли для сверки, то ли для того, чтобы подольше торчать в мастерской, чем-то забить голову, — подхватывают под бедра, усаживают на холодную металлическую поверхность. Взгляд Старка безумный, озадаченный, он за редким исключением замечал подобное поведение Роджерса, но в совершенно отличных от этой ситуациях, когда логичнее было бы поджать хвост и пойти на попятную. Сам Роджерс не задумывался ни о чем, едва сдерживаясь от того, чтобы содрать с изворотливого мужчины одежду, в конце концов решая перейти к более активным действиям, сразу, без лишних прелюдий.
Старк узкий, слишком. Он шипит, по-кошачьи льнет к теплу чужого тела, бормочет себе под нос какие-то ругательства. Стив толкается внутрь, на пробу, понимая — после такого перерыва даже смазки и резинки маловато, и все это больше напоминает изнасилование.
— Чертов ублюдок! Ты все спланировал заранее, ты пришел сюда только за этим, — сбивчивый шепот сквозь неожиданные всхлипы, — Стив нетерпеливо протолкнулся дальше, наполовину, замирая на месте, — и Тони отчаянно стягивает в пальцах футболку на его спине, мнет под ладонями ткань, будто бы пытается ухватиться. Роджерс не выдерживает, толкается внутрь, в горячую тесноту отвергающего его тела, пока не слышит капитулирующий стон.
Буквально втрахивает Старка в стол, больно приложив того затылком о холодный металл, удерживая. Тони не думает о боли, он вообще ни о чем не думает, распластавшись по рабочей плоскости и отдаваясь полностью: и физически, и эмоционально. Стоны становятся все откровеннее, пошлее, а ритм — более рваный, практически созданный для того, чтобы поскорее раствориться в экстазе, слиться друг с другом окончательно. И первым сдается Тони, спуская в широкую ладонь, заботливо подставленную Капитаном, — она никуда и не девалась, предусмотрительно надрачивая в такт любовнику, — Роджерс расслабляется несколько позднее, позволяя себе пару хриплых стонов, изливаясь внутрь.
Падает рядом, отчаянно пытается отдышаться и чистой ладонью вслепую нащупать руку Тони. Ему необходимо, крайне необходимо ощутить ее в своей, переплести пальцы, лишний раз показать то, как сильно он скучал. Но Старк не считает нужным поддаваться дважды за вечер, — не его стиль забывать про собственные принципы окончательно, продолжая слепо идти на поводу, надеясь на то, что проблема решится сама по себе, — и он убирает руку из крепкой хватки, прижимая к собственной груди и искренне считая, что от этого простого жеста мир не перевернется. Как минимум для одного Стивена точно.
— И что теперь? — измотанный голос с вполне резонным вопросом звучит как гром среди ясного неба. Тони роняет на партнера затраханный взгляд, дожидаясь понятного и прямолинейного ответа.
— Душ, для начала, — Роджерс делает вид, будто не сразу понял, о чем конкретно идет речь, хотя они оба понимают, что это не так, но это не мешает продолжить мысль, — ужин и пара фильмов на ночь, но уже на середине первого ты наверняка уснешь. Разговор о недалеком будущем оставим на ближайшее утро.
Стив понимает — он не решил проблему, лишь отстрочил неминуемый разбор полетов. Но реабилитация Старка, который после подобного еще глубже проглотил собственную обиду, вопрос более острый, необходимый для разрешения, и выяснение отношений может немного подождать. Кажется, даже сам «виновник торжества» согласен: он слабо кивает и пытается подняться на ноги, непривычно молчит, даже и не думая ворчать о том, что сегодня кое-кто явно перестарался, как это бывает обычно. И этот кое-кто также не находит слов, приводя обоих в порядок, чтобы добраться по базе до душевой без происшествий, намеренно игнорируя презрительный взгляд Вижна.
Трапеза заканчивается довольно быстро. Без лишних вопросов Старк справился со всем, что предусмотрительно заказал на вечер Роджерс, как будто тот заранее знал, что в итоге выйдет из мастерской не один. Это напрягало, нагоняло привычную паранойю с двойным усилием, но ненадолго: уже в просторной кровати, перед огромной плазмой, Тони позволил себе расслабиться, даже несмотря на то, что болезненное чувство использованности осталось при нем. Старк молчал, ничего не говоря о ляпах кинематографа, которые наверняка не мог пропустить мимо глаз, не осуждал слабые места в сюжете, замечая которые обычно вопил громче, чем главные герои во время напряженных моментов, даже не насмехался над спецэффектами, сравнивая использованные технологии с собственными костюмами. Стив также молчал, понимая, в чем дело, но не торопясь расковыривать не зажившую окончательно душу, смирно лежал, закопавшись носом в копну влажных каштановых волос и вдыхая аромат дорогущего шампуня. Даже сейчас от Старка пахло деньгами, и если раньше это пробуждало в доблестном Капитане, воспитанном в гордой нищете, противоречивые чувства, то теперь не вызывало ничего, кроме теплых мыслей о Тони. Том Тони, которого по глупости он умудрился потерять.
— Уже заснул или все еще залипаешь в эту бессмыслицу? — голос Старка звучит практически равнодушно, немного сонно и устало. Вопрос кажется риторическим, сказанным вслух потому, что он не может молчать просто по своей натуре. Но Тони и сам был бы не против отдаться объятиям Морфея, особенно сейчас, получив вместо холодного кожаного дивана мастерской теплое тело Роджерса, — к сожалению, с самим Роджерсом в придачу, — ведь им обоим хотелось подобного слишком долго, и дойдя до этого пришлось через многое перешагнуть. И было не ясно, оставалось ли место еще и для сожаления.
— И да, и нет, — бездумно отвечает Капитан в своей привычной манере, осмеливается до того, что обнимает расслабленное на нем тело крепче. И Старк облокачивается головой на крепкое плечо, для того, чтобы прикрыть глаза и издать спокойный вздох. Первый, за это бесконечное противостояние. Оба понимали — ночь не будет длиться вечно, утро встретит очередной волной ссор и непонимания, заставляя в который раз возвращаться к прошлому. Но это будет только завтра.