Перед рассветом

Это было перед рассветом… Я никогда не забуду то летнее утро. Не смогу, даже если очень сильно захочу. Я стоял на краю ямы, которую мы, молча, копали всю ночь. Под звуки чужой грубой гортанной речи, в сопровождении насмешек и тычков автоматами в спину… Нас было пятнадцать… Командира они убили первым. Поглумились, вырезав звёзды на плечах. Как же их бесило, что он вытерпел все издевательства, не проронив ни единого слова. Только ногти до крови впивались в ладони… Он не увидит, что ждёт нас, всех остальных… Небо заалело за нашими спинами. Я видел, как молодой солдатик в серой форме с белым орлом на груди, так нелепо выглядевший сейчас с автоматом, не может заставить себя взглянуть мне в глаза. Я перевёл взгляд на небо, ожидая той секунды, когда же жизнь начнёт проноситься перед глазами. Но ничего не происходило. Я взглянул на парня, стоящего рядом со мной, и вдруг отчётливо осознал, почему всю эту ночь меня занимала только одна мысль: где же я мог видеть его раньше. Мы ведь были знакомы ещё до войны. Он жил в соседнем доме. В одной коммуналке с моим одноклассником Витькой Фоминым. Помню, Витька постоянно ёрничал и подначивал этого пацана, но толку-то. Я потом понял, что Витька просто завидовал ему. Глупой детской завистью. Его мать была учительницей в нашей школе. Отца я не видел. Кажется, его забрали в конце тридцатых. Странно, что всю остальную семью не тронули. Именно после тех событий его мать вынуждена была отказаться от комнаты в квартире (в пользу Витькиной семьи). Я вспомнил, что пацан этот играл на скрипке. Достаточно было увидеть его тонкие музыкальные пальцы… Это сейчас под ногтями грязь, а костяшки правой руки сбиты в кровь, а раньше он, я слышал, подавал большие надежды… Кто бы знал, сколько раз его пытались побить во дворе из-за этой скрипочки (уж слишком буржуйское увлечение), но он упорно продолжал занятия. В этом худом измождённом парне практически ничего не осталось от того улыбчивого мальчишки из соседнего дома. Только удивительно ясные глаза на измазанном землёй лице. Антон! Его зовут Антон! Я вспомнил, как Витька, даваясь от смеха, пересказывал мне случайно подслушанный у соседей разговор: «Тоша!» - мать всегда звала его Тошей. «Ну маааам!» - Витька смешно передавал все интонации – «Не зови меня Тошей. Надо мной ребята во дворе смеются…» Парень повернулся ко мне, и наши взгляды на секунду пересеклись. Я отвернулся. Просто не сумев выдержать взгляда его зелёных глаз, будто ищущих надежду во мне… Невольно подумалось: ему ведь, наверное, даже восемнадцати нет. Лязгнул автоматный затвор, и это вернуло меня к реальности. На секунду я взглянул на немецкого солдата, такого же мальчишку, как и тот, что стоит по левую руку от меня. Солдат дрожащими руками поднимал автомат, повинуясь каркающим командам командира. И тут он зажмурился, то ли от страха, то ли от солнца, встававшего стеной за нашими спинами… Не знаю, почему так получилось, но я начал падать спиной в яму ещё до того, как послышались первые автоматные очереди, и успел потащить за собой Антона. Пули просвистели над нашими головами… Мы упали в яму в полуметре друг от друга. Антон, кажется, сильно ударился и чуть не застонал, но я инстинктивно схватил его за руку, глазами показывая, что надо молчать. И мы молчали. Молчали, когда тела наших боевых товарищей грудой валились сверху. Молчали, когда фашисты несколькими очередями добили раненых. Молчали, когда эти гады помочились на ещё не успевшие остыть тела. Молчали, пока день сменил утро. Молчали, чувствуя кожей, как коченеют завалившие нас тела мёртвых. Молчали, пока ненавистные голоса были слышны. Я всё ещё держал Антона за запястье. Даже пальцы онемели. Но только эта худая, но всё же тёплая рука была единственной нитью, связывающей нас с жизнью. А потом вдруг стало тихо. Людская речь сменилась звенящей тишиной. Кажется, даже птицы не поют сейчас. Только вороньё. Вороны кружились над нашей ямой. Их карканье становилось всё громче. Самые смелые не преминули начать пир. Смогу ли я когда-нибудь забыть чавкающий звук выклёвываемого глаза? Когда мы, наконец, выбрались из ямы, Антон сел на траву и, обхватив тощие колени руками, беззвучно заплакал. Это было перед рассветом…