Closer

Дни тянулись за днями. Солнце вставало и садилось. Сутки перетекали в недели. Она ждала. Просыпаясь каждое утро, она знала: что бы ни случилось сейчас и после, у неё будет этот ребёнок. Она знала, что будет любить его. По-настоящему любить. Она знала: любовь — слишком простое слово, чтобы описать чувство, росшее в ней вместе с чревом. Преданность? Жертвенность? Ярость? Её мать развязала войну, руководствуясь любовью к сыну. Королева Серсея убила столь многих, пытаясь защитить своих детей. Так ведут себя звери, загнанные в угол. Сколько крови будет на её руках? Но сейчас — пора невинности, время ожидания. Она шила одежду для ребёнка, гадая, какого цвета будут его глаза? Это будет девочка или мальчик? Лучше бы это был мальчик, жизнь так жестока с девочками. Лучше бы это был мальчик. Такой же умный, как его отец, такой же сильный, как Джон, такой же красивый, как она. Пусть это будет мальчик. Рыжеволосый, наверное, он будет походить на Робба, каким был её брат, когда лорды кричали ему, как сейчас Джону: «Король Севера». Серый Ветер был самым сильным из лютоволков, Робб был самым сильным из них. Недостаточно сильным. Её ребенок выживет и доживёт до старости, она знала наверняка. Её ребенок выживет. Она верила, что это сбудется, если повторять достаточно долго. Она твердила, делая узелки из пряжи, заклиная богов, старых и новых. «Рождённый зимой, зимнее дитя, пусть твоё лето будет вечным, пока солнце встаёт на Западе и садится на Востоке — ты будешь жить. Ты будешь мудрее своего отца и прекраснее своей матери. Мудрее отца и прекраснее матери. Титулам твоим не будет числа. Пусть удача навеки будет с тобой, пусть меч твой всегда будет острым. Любовь моя, зимнее дитя, пусть удача всегда будет с тобой. Пусть лето твоё будет вечным». Она хотела, чтобы это была девочка. Маленькая девочка, похожая на Петира — ребёнок, не дающий ему ничего, его разочарование. Но она бы так любила свою дочь, послушную и нарядную маленькую зеленоглазую принцессу. Лучше бы это была девочка. Лучше бы девочка. Девочки не уходят на войну. Волосы её дочери струились бы каштановым шёлком, глаза сияли изумрудами. Может быть, она была бы такой же кудрявой, как Джон? Может быть, Джон полюбил бы её. Может быть, она напоминала бы ему Арью. Полуптица-полуволк. «Рождённая зимой, зимнее дитя, пусть твоё лето будет вечным, пока солнце встаёт на Западе и садится на Востоке — ты будешь жить. Ты будешь мудрее своего отца и прекраснее своей матери. Мудрее отца и прекраснее матери. Титулам твоим не будет числа. Пусть удача навеки будет с тобой, пусть улыбка будет твоим оружием, а учтивость доспехами. Любовь моя, зимнее дитя, пусть удача всегда будет с тобой. Пусть твоё лето будет вечным». Она ждала этого ребёнка, как ждала праздник, будучи сама ребёнком, не в силах сомкнуть глаз в ночи, дрожа от нервного возбуждения. Она ждала ребёнка, будто он был избавлением, будто мог очистить её от грехов. Как будто кровью и болью она могла искупить кровь и боль. Было и ещё кое-что — его взгляды, которые она ловила. Его молчание. Трепет, с которым он прикасался к ней. Он приказывал всем выйти, когда входил в комнату. Они ничего не делали, просто сидели в тишине. Он целовал её руки так кротко, как будто между ними не было близости, так печально, как будто она умирала. Она улыбалась ему, закидывая голову вверх, ей так хотелось разделить с ним эту радость. Она видела, что он старается быть как можно ближе, как можно больше времени проводить с ней рядом. Он приносил бумаги и работал, усадив её на свои колени. Она могла бы даже прочесть то, что было написано в тех бумагах, которые не предназначались ни для чьих глаз. Наверное, это было доверием. Она дремала, положив голову ему на плечо. Она так быстро уставала в последнее время.