Непрошеный

Он выбрался из дому. Отец, кажется, теперь не возражал, чтобы он сутки напролет торчал в гостиной с газетой в руках, валялся по диванам, маялся дурью. Отец, можно сказать, ему это приказал; но Масару последний раз его слушал лет в двенадцать, и потом, у него были дела. Когда добренький учитель с бешеным взглядом скинул его в воду, он выбрался. Как и договаривались. Выплыл. В детстве немножко занимался подводным плаванием (и всякой другой чепухой, пока не перешел на торговлю наркотой) – кто бы мог подумать, что теперь пригодится. Потом долго сидел на берегу, ослепший от воды, мотал головой, пытаясь вытряхнуть из ушей звон от напряжения и тишину. Пару раз он думал, что не выплывет. Масару и теперь не знает, что удержало его. Воспоминание об отце, с которым они уже черт знает сколько лет не могли нормально поговорить, все собачились? Безумные глаза учителя, который его уже не раз отпускал? Или – молнией-вспышкой – странная мысль, которую не удалось вытряхнуть вслед за тишиной: теперь я знаю, каково пришлось Ширакаве. Она-то не должна была очнуться, да? Адрес ее он выяснил почти сразу, без всяких шпионских штучек: позвонил в школу, наплел с три короба. Повесил трубку и усмехнулся: тоже мне, безопасность. А потом еще несколько дней лез на стены, изнывая от бездействия и страха, пока учитель, которому бы совсем не учителем работать, не дал отмашку. Потом он проткнул Савамуру и, вот странное дело, не почувствовал ничего. Потом увидел отца – еще странней, тут-то чувства и полезли. Потом так получилось, что убийцей он не стал. Учитель с его братцем по несчастью оставили Кумакири Масару далеко позади. А потом, когда он уже готов был лезть на стены родительского дома, по всем каналам пошли репортажи про психа в больнице – и Ширакаву. Так что адрес он мог бы и не выяснять. Сенсация номер один, все дела. Масару пнул подвернувшийся камень. Тяжелый. Полиции, как обычно, наплевать. А может, тот парень, Рюзаки, и им не угодил. Но Рюзаки они достать не могли, а вот Ширакаву с ее матерью… Люди, по сути, те еще скоты. - Эй, ты! Чего пинаешься?! Масару очнулся. Аккуратненький прилизанный шпендель – младшая школа, никак не больше – сидел на земле, точнее, на заботливо подстеленном школьном портфеле, и, высунув от усердия кончик языка, кропал на чистенькой бумажке очередную угрозу. Его товарищ, еще меньше, бросился за тем камнем, что пнул Масару. Кажется, изначально они собирались использовать камень, чтобы наверняка доставить свое послание, но против незваного гостя в качестве цели тоже ничего не имели. Масару окинул пацана взглядом сверху вниз. - А ну пошли отсюда, - процедил он сквозь зубы. - А ты кто такой, чтобы приказывать? – заинтересовался маленький каллиграф. – Учитель? Масару неприятно ухмыльнулся. - Я Кумакири Масару. Может, слыхали? Они слыхали, судя по смеси ужаса и неверия, отразившейся на их лицах. Масару редко использовал собственное имя в качестве последнего аргумента – невозможно было понять, кого люди боятся больше: его самого или отца. Но сейчас, если честно, ему было плевать. - Ну, о чем задумались? – поторопил он опешивших малышей. – Вон отсюда, говорю. Те оказались благоразумны и сгинули из его поля зрения прежде, чем он успел повторить свой приказ в третий раз. Масару подобрал с земли бумажку, брошенную малолетним каллиграфом, разорвал ее, вмял остатки каблуком в пыль и двинулся дальше. Провод от звонка был перерезан. Масару постучал в густо обклеенную угрожающими посланиями дверь. Потом еще раз. Изнутри не донеслось ни звука. И без того взвинченный встречей во дворе, Масару вскипел и со всей силы врезал по двери ногой. Та заскрипела, но устояла. - Уходите! Масару прокашлялся. - Эй… Ширакава, - позвал он, оперевшись об косяк. – Открой. Это я, Кумакири Масару. - Это не смешно. - Слушай, - рявкнул Масару, снова начиная злиться, - чего ты ломаешься?! Я поговорить хочу. Я же постучался! Молчание. - Ширакава, не уходи. Слушай. Я видел твоего учителя… - черт, как же его зовут? – Аой-сенсея. Молчание, потом из-за двери сухо поинтересовались: - И что? - И то. Я у него в руках был. Меня хотели убить… люди отца. Они знали, что умеет Аой-сенсей. А он меня отпустил. Разыграл все, как по нотам. Видела по телевизору репортаж, как Рюзаки Савамуру исцелил? Это я его порезал. Только эти кадры потом убрали. Мало мне тебя… - он махнул рукой, окончательно сообразив, какую чушь несет. – Ладно, все равно ты мне не поверишь. Иди. Забудь. Будем жить, как жили. Замок щелкнул. Дверь распахнулась. Ширакава стояла на пороге. В руках у нее была бейсбольная бита. - Вырезали не все кадры. Если люди твоего отца всегда работают так грязно, я тебе не завидую. Уходи, пока окончательно не попался. - Я сдаться хочу, - брякнул Масару и тут же понял, что именно за этим он и пришел. С отцом о таком не поговоришь. С Аой-сенсеем… на самом деле Масару всячески сопротивлялся ощущению, что именно добренький учитель заронил в него эту мысль. Хоть бы что свое оставил. А Ширакава… она не кричала, не плакала. Дверь еще зачем-то открыла. Стояла там, такая холодная, такая уверенная в своем превосходстве, что Масару невольно растерялся. И там, где было его чувство собственного превосходства, возникла уверенность: она поймет. - Сдайся, - согласилась Ширакава. Взгляд ее не потеплел, но что-то в нем переменилось: когда она только открыла дверь, то смотрела на Масару, как на насекомое. Она его не боялась. Вот совсем. Масару нервно усмехнулся. - Ширакава, - начал он и осекся. Он понятия не имел, как себя теперь с ней вести. Самым разумным было бы, наверное, встать на колени, поклониться до земли и извиниться по всем правилам, а потом пойти в полицейский участок и сделать именно то, что уже проговорил вслух. Но Масару не мог. Он был совсем не уверен, что, когда он встанет на колени, Ширакава не врежет ему битой по затылку. Он-то бы так и сделал. Или нет? И потом что-то держало его, не давало уйти. Ее сосредоточенный, чуть усталый взгляд. Девочка, за которой он гнался в больнице, повзрослела в несколько дней. А он стоит тут, переминается с ноги на ногу, как бестолковый школьник. Отец стыдил его: «Учись отвечать за свои поступки». - Хочешь, я тебе помогу? Пришлю охрану… или нет: у отца есть квартира в новом доме, хорошая, свободная… Да, лучше вам вообще залечь на дно, пока все не уляжется. И подальше отсюда. Там вас никто не будет искать. Да и не пустят всяких… Он перескакивал с мысли на мысль, путался в собственных словах, а Ширакава все так же молча смотрела на него. А потом переспросила: - Что? Так совершенно по-детски, будто он попытался объяснить ей что-то невообразимо сложное. Масару невольно усмехнулся, и удивительное дело – она улыбнулась в ответ. Куда делась вся серьезность, вся ее взрослость? На мгновение они превратились в детей с общей улыбкой, точкой соприкосновения, из которой обещала вырасти большая дружба. Не то чтобы у них у обоих было много друзей. Только одна держала сейчас в руках бейсбольную биту, а второй когда-то – нож. Кто знает, та же ли мысль помогла Ширакаве опомниться? Она отвела взгляд, волшебство распалось, и она сказала: - Не думаю, что нам нужна твоя помощь, Кумакири. Он поспешил поправить: - Меня зовут Масару. Она быстро глянула на него и молча захлопнула дверь. Он побродил еще немного вокруг ее дома, с каждой секундой чувствуя себя все большим идиотом. Домой он возвращался с твердой уверенностью: поговорить с отцом и добиться, чтобы Ширакаве и ее матери обеспечили надлежащую защиту. Ширакаве Кане, да. Кане. Он повторил это про себя только один раз. Но отец молчал весь вечер, и Масару не знал, как к нему подступиться, а наутро, когда он проснулся, отца уже не было. А к дому Ширакавы подъехал грузовик, и из кабины вышел Аой-сенсей собственной персоной. И тут обставил.