Парень-таких-ни-одного.

      Кукольно-прекрасные губы. Моргана тошнит от этих розовых кукольных губ. Слишком женственные. Слишком пухлые. Слишком влажные. Моргана тошнит от этого «слишком». Слишком женственная прическа, слишком женственно мягкие русые локоны. Слишком тонкие и слишком жилистые пальцы, со слишком длинными ногтями. Морган просто ненавидит это «слишком». Рид – парень. Не мужчина, не друг, не товарищ, просто парень. Таких парней – миллион. Таких как Рид – ни одного. - Тут душно! – капризно бормочет Рид. Капризно, блять! Даже грёбанный голос у Рида и тот слишком-женственный-слишком-слишком-слишком-блять! - Выйди подышать... – безразлично предлагает Дерек, пытаясь не смотреть на парня-таких-ни-одного. Посмотрит – пропадёт. Утопится во всех своих «слишком». Наглотается горько-приторного запаха Рида, испортит что-нибудь, сломает это несуразно-кукольное чудовище с длинными ногтями. Дерека просто перемыкает от мыслей об этих чудовищно-прекрасно длинных пальцах с совершенно не мужественно отросшими тонкими ногтями. Они бы идеально смотрелись где-то на его спине, выцарапывающие незамысловато-нелепые узоры, до крови продирающие кожу... От удовольствия на грани боли. Морган бы постарался, чтобы боль была. Приятная, сладкая и острая боль, которая станет напоминанием о проведенной вместе ночи... Рид – кукла, безмозглая, бесчувственная кукла, с искусственным интеллектом. Чтобы интересно, чтобы оригинально, чтобы не-как-все. Дерек постарался бы, чтобы кукольный Рид ожил под ним, чтобы почувствовал, прочувствовал, чтобы задохнулся от боли. Рид – кукла, которую хочется сломать, хочется насильно очеловечить. Чтобы никаких фактов, никаких цифр и, не дай Бог, никакой статистики и прочей научно-книжной ереси. - Мы в Уичито, Дерек, средняя июльская температура... – вот, то, о чем Дерек и говорил. Мозг Рида – не что иное, как гугл внутри небольшой черепной коробки. Всякое слово принимается за поисковой запрос, наспех обрабатывается и результат вливается в уши совершенно ненужными и неуместными словами. Рид даже не способен понять, когда нужно закрыть рот, не исполнять роль костлявой энциклопедии. Моргана тошнит от того, каким порой бестолковым бывает коллега. Бестолковым, при этом слишком нелепо-красивым, женственно-кукольным, до одурения желанным, до першения в горле сексуально-неуклюжим. Моргану хочется ногтями выскоблить из груди это противно-липкое желание поцеловать Рида. Поцеловать губки-бантики, провести языком, проверить, не нарисованы ли они талантливым художником, не иллюзорная ли у них идеальность. - Я видел средние температурные показатели Канзаса... – обрывает парня-губки-бантиком-дайте-мне-яд Морган. Рид прищуривается, словно подыскивает слова для ответа, но затем просто кивает. Просто, блять, кивает! Никаких тебе тысячи слов в ответ, никаких споров до хрипоты, ни-че-го! Просто тянет свою несуразно длинную руку, подзывая бармена, чтобы заказать себе ещё латте-и-шесть-пакетиков-сахара и виски-с-колой-для-Моргана. Бармен как-то странно поглядывает на Рида, будто не верит, что кто-то может вытерпеть столько сахара в сладком латте. Или будто не верит, что кто-то может пить после полуночи в баре сладкий кофе. Кукла. Тупая кукла – повторяет себе Морган, чтобы не ударить бармена, непозволительно долго разглядывающего розовые губы Рида. Тупая, блять, кукла! Только тупые барби с шелковистыми локонами, прямо как у Рида, и тонюсенькой девчачьей талией-оставь-на-ней-следы-от-рук, могут поглощать столько сахара и кофе. Морган представляет, как стянет с Рида его дурацкий галстук, рубашку и бежевую жилетку, как опустит его на кровать и... И получит в челюсть. Так, как сам научил на своих уроках самообороны. Потому что Рид не гей. Потому что никто-не-гей-кроме-Элтона-Джона. Морган тоже не-гей. Просто Рид «слишком» и от этого его хочется оттрахать в одном из маленьких номеров, которые оплачивает им бюро. Или в туалете самолета, который оплачивает им бюро. Или на одном из столов в небольшом кабинете для допросов грёбанного бюро. Вся их жизнь сплошное «бюро». Час-три отдыха и снова убийца-не-ждёт-самолет-через-час. - Самолет через шесть часов, ты не собираешься сегодня спать? – вдруг спрашивает Рид, выбивая Моргана из колеи. Резкая смена темы, это так не свойственно Риду. Дерек вдруг начинает понимать, что никогда до этого не замечал, что доктор-Рид и Спенсер-Рид совершенно разные люди. Спенсер такой же кукольный, такой же глупо-умный, но живой. Спенсер умеет огрызаться, умеет кокетничать и даже умеет закрыть рот и не плеваться статистикой-цифрами-фактами. Спенсер не доктор. Спенсер двадцатишестилетний парень-слишком-много-слишком. Спенсер другой. Дерек не может объяснить, не может понять, не может сделать какой-то адекватный вывод, просто Спенсер – не доктор Рид. Спенсер – тупая кукла. Спенсер – чудовище. Но Спенсер – совсем не доктор Рид. Словно бы вне работы, вне «бюро», он сбрасывает какую-то фальшивую маску и показывает своё настоящее лицо. Дереку даже кажется, словно Спенсер страстно желает, чтобы его заметили, чтобы с ним флиртовали, чтобы его целовали-затыкали-кусали, чтобы он был нужным кому-то. Каждый раз он показывает это, каждый раз молча кричит о том, что он уже готов позволить кому-то сделать себя менее кукольным, менее ломким, менее хрупким. Готов позволить прижать себя и... Просто Дереку нужно выспаться, протрезветь, и прекратить думать о том, что Спенсер и доктор - два разных человека. А может быть, Дереку нужно трахнуть Спенсера и тогда весь долбанный паззл сложится, все детали встанут на свои места и, наконец, соберутся в одну картинку. Помогут Дереку понять, чем так привлекает и одновременно отталкивает его костляво-нескладный с виду, но вполне спортивно-жилистый под слоем дурацкой одежды, коллега. - Ты сам заказал мне выпивку, я не виноват! – отшучивается Дерек, не желая говорить, что вряд ли он сегодня уснёт. Но если и уснёт, то похмелье настигнет его примерно в полёте, а это не самое лучшее, что вообще можно осознанно пожелать себе. Особенно если самолёт вдруг попадёт в зону турбулентности, как часто бывает. - Ладно, значит будем сидеть здесь, и ждать пробуждения остальных... – соглашается Спенсер. Морган не удивляется... Ладно, удивляется, но не слишком сильно. Если Спенсер нашёл его в баре, значит он изначально понимал, что никакого сна не будет. От слова совсем. Бармен бесшумно ставит бумажный стаканчик с кофе, кидает на барную стойку белые пакетики со смазанной чернильной надписью «подсласти себе жизнь» - убогий маркетинг, убогие дизайнеры, убогие попытки привлечь внимание посетителей к убогим пакетикам сахара – и с тихой злостью-завистью шумно ударяет стеклянным донышком стакана виски-с-колой-для-Моргана о поверхность стойки. Рид вздрагивает, отрывает взгляд от лица Дерека и, повернувшись к бармену, слабо улыбается, почти шёпотом роняет «спасибо» и обхватывает нелепыми пальцами стаканчик. Бармен рисует стандартно-показушную ответную улыбку, рапортует «если что-то нужно – только позовите» и, наконец, сваливает. - Ты ему понравился... Но его взбесило, что ты здесь в час ночи пьёшь кофе и позволяешь напиваться своему чёрному дружку. Это и не расовая ненависть, но и, однозначно, что-то недалёкое от неё, – подводит итог Морган. - О... – Спенсер округляет свои пошло-привлекательные губы, Дерек подозревает, что всё в этом парне-не-товарище стало для него кинком. Для каждой части тела Морган может подобрать сотню прилагательных, пару десятков причастий. Может быть, ещё и пару штук наречий, в зависимости от степени опьянения. - По-моему, он просто удивился тому, что я пью кофе. Никакой зависти к тому, что я здесь с тобой... - В точку... Не расовая ненависть, а зависть... Он просто хотел бы нагнуть тебя где-нибудь в грязной подсобке, но ты даже внимания на него не обратил... – Дерек залпом выпивает виски, потому что сказал слишком много. Снова слишком. Каждое «слишком» в его жизни связано со Спенсером. Рид ошарашен. Молчит. Размешивает высыпанный в латте сахар и молчит. Моргану хочется взять и свалить отсюда. Потому что, какого дьявола? Не его дело, кто хочет нагнуть Спенсера... Не его... - Ты ревнуешь... – как-то слишком спокойно делает вывод Рид. Дерек закашливается. Блядь! Моргану хочется ударить себя, или поцеловать Рида. Но он снова напоминает себе, что Спенсер – тупая кукла, в голове которой сейчас сплошные факты о гомосексуальном сексе в подсобках, цифры процентов жертв гомофобов и какая-нибудь глупая статистика по преступлениям в отношении геев. Даже если Спенсер не говорит ничего такого, то он точно об этом думает и анализирует. Это их работа – постоянно анализировать, представлять, визуализировать... Постоянно мыслить как преступник... - Конечно, малыш, я ревную... – вновь пытается перевести всё в шутку Дерек и уже собирается поднять руку, чтобы подозвать бармена и обновить выпивку, но Спенсер перехватывает его ладонь и переплетает их пальцы. Моргана прошибает разрядом тока. В прямом смысле. Прикосновение похоже на обжигающую искру, которая дразнит тонкую кожу ладони. - Пойдем в отель? – предлагает Спенсер. Его голос такой... решительно-сексуальный, что ли. Дерек никогда раньше не слышал, чтобы Спенсер с кем-то общался таким слащавым, завлекающим и, в то же время опасным, тоном. Малыш-давно-уже-не-малыш – единственное, что приходит в голову Моргану. Остальные мысли уносит. Пустота. На работе эта пустота признак непрофессионализма, в этом сраном баре пустота – спасение. Морган сглатывает, в горле неприятно сухо, словно и не было трех стаканов виски с ледяной колой, достаёт бумажник, бросает пару купюр на стойку и кивает Спенсеру. Рид улыбается, хватает свободной рукой стаканчик с латте и тянет Дерека к выходу. Нетерпеливо, словно боится, что вот сейчас Морган придёт в себя, протрезвеет, очнётся, очухается и оттолкнёт, ударит, разозлится. Дерек ничего из этого делать не собирается ни за какую плату, даже если за один этот поступок сам дьявол придёт забрать его в кипящий котёл – всё равно Морган не даст заднюю. Ни-за-что.