. . .
Дерек отстраненно рассматривал небольшое четырехэтажное здание, уютно расположившееся в тени высоких кленов. В руках у него был небольшой сверток с мандаринами. Лора наверняка, увидев его с этим кульком, долго смеялась бы. Скорее всего, провела бы параллель между ним и волком из Красной Шапочки. «Одомашниваешься, братец» хитро сощурившись, сказала бы она. Вот только Лоры больше нет. Снова и снова вспоминая того несчастного пьяницу, Дерек возвращался к брошенной им реплике и задумывался. Что у него есть? Да, пожалуй, ничерта. Только если удивительная способность выпутываться из передряг с грациозностью слона в посудной лавке. Он потерял всех, все, кто был ему дорог, оставили его. И это не они виноваты, просто Дерек умеет мастерски проебывать самое ценное в своей жизни. Теперь это место его все. Все, что его держит. Ему знаком здесь каждый угол, каждая мелочь. Поднимаясь по старой лестнице, он чуть сильнее толкает дверь на втором этаже, потому что у нее ржавые петли, и она плохо поддается. Выходит в просторный коридор, минует шесть одинаковых дверей. Раньше он и сам блуждал, полагаясь в итоге на обоняние зверя. Подходит к седьмой двери. Она чуть темнее, потому что выгорела на солнце. Дерек аккуратно проводит пальцами по шероховатой поверхности и, глубоко вздохнув, толкает ее. Палата пуста. Он недоуменно осматривает помещение, но снова убеждается – пусто. И та одинокая больничная койка выглядит слишком убранной, чтобы можно было подумать, что еще вчера здесь кто-то был. Тревога стремительно разрастается в груди, уступая место накрывающему с головой страху. Боже, неужели он… Хейл вылетает из палаты и мчится к лестнице, чтобы вихрем взлететь на 4 этаж, испугав своим диким видом персонал и вваливается без стука в кабинет. Доктор Лоуренс, мужчина лет семидесяти, с благородной лысиной, осунувшимся лицом и невероятно проницательным взглядом, не удивлен его появлением. Он устало рассматривает Хейла, отмечая более густую, чем обычно, щетину и помятый вид. - Я… Лоуренс поднимает руку, останавливая его. - Мы перевели его в реанимацию сегодня. Ему… стало хуже. Дерек чувствует, как подкашиваются ноги. Опережая вопросы Хейла, Лоуренс берет небольшой листок, что-то чиркает на нем, размашисто ставит подпись и передает ему. - 104 кабинет, левое крыло. Дерек вылетает за дверь, и врач его не держит. С самого первого дня Хейл дал понять, что его невозможно остановить, и разумнее будет смириться с его самоуправством. Потому что он все равно добьется своего, и эта битва уже заранее за ним. Дерек подлетает к нужной двери. Волк внутри жалобно скулит, учуяв знакомый запах, плотно перебиваемый запахом лекарств, удивляя Хейла своим поведением. Раньше он не замечал тоски внутреннего зверя, напротив, тот был показушно холоден и раздражен привязанностью Дерека к этому неприятному месту, скребя по ребрам и приглушенно рыча, требуя уйти. Когда все изменилось. Он отдает лист медбрату, дежурящему у палаты и смерившему его раздраженным взглядом, но Дереку нет до него никакого дела. Он открывает дверь и проходит внутрь. В палате очень светло. Глаза слезятся и Дерек зажмуривается. Привыкнув, он обеспокоенно оглядывается и замечает, наконец, свою пропажу. Стайлз лежит на больничной койке, весь обмотанный проводами и тоном лица сравниваясь с больничными простынями. Возможно, Дерек с самого начала выбрал неправильную тактику, теперь пожиная плоды своих неудач. Питер говорил ему, и теперь Дерек был с ним согласен: он совсем оторван от жизни. Он как подросток, которого пустили в свободное плавание. Дерек сбил себе все коленки, спотыкаясь о жизненные преграды. Скалился, словно обиженный ребенок. Он никогда не умел ценить и беречь то, что имел, в итоге проебав все. И теперь лишь метался по миру, натыкаясь на напоминания о своих ошибках. Одним из таких напоминаний был Стайлз. Бедный парнишка, он отдал свою жизнь волчьей стае, положил на алтарь все самое дорогое, и верил. Безоговорочно. А Хейлу теперь страшно было посмотреть ему в глаза. Но еще страшнее, если он их так и не откроет. Волк скребется внутри, мощной когтистой лапой проводя по позвоночнику и Дереку трудно держать спину ровно. Он ссутуливается, чувствуя тяжесть вины. Из-за него погибла Кора. Из-за него его стаю вырезали, как бестолковых щенков. Из-за него Скотт потерял Эллисон, замкнувшись в себе. Из-за него сейчас страдал Стайлз, отчаянно борясь за жизнь в этой стерильной палате. Если у Дерека были претензии на то, чтобы зваться Альфой, ему стоило больше внимания уделять не собственным амбициям, а своей стае. И Стилински по праву мог считаться ее частью. Наверное поэтому изображал из себя героя, стоически вынося все трудности и с улыбкой отмахиваясь от проблем. Возможно из-за этого Дерек и не придал значения, когда Стилински начал стремительно таять на глазах. Стайлз выдавливал вымученную улыбку и задорно щебетал что с ним все в порядке. Но это не снимает с Хейла ответственности, потому что он обязан заботиться о стае. Какой, черт возьми, из него Альфа. Дерек аккуратно подошел к койке, напряженно вглядываясь в лицо Стайлза. Худой, неестественно бледный, такой одинокий в своем страдании. Он аккуратно взял ладонь Стайлза, просвечивающуюся насквозь, вены можно пересчитать. По его рукам побежали черные дорожки, забирая боль. Ежедневный ритуал, который продолжается уже черт знает сколько времени. Кажется, за этим занятием лето застает его уже третий раз. И все это время Дерек, как верный пес, приходит сюда. «Хей, чувак, ты жалок, правда. Сидишь тут хмурым пнем, не делая погоду ни мне, ни себе. Почему ты здесь, чувак?» Хейл буквально слышит этот вопрос от неподвижного Стилински. Иногда ему даже кажется, что он видит, как тот едва шевелит губами. «Почему?» И в самом деле, почему. Из всех возможных кандидатов Стилински стоял последним в очереди на возможную привязанность хмурого волка. И то, после едва знакомого и чужого кого-либо другого. Вероятность стать для Дерека не то что другом – хотя бы чем-то – была аж ноль целых, нихрена десятых. И вот вам, одинокий и гордый Хейл сидит тут побитым щенком около постели и молит всех, кого вспомнит, чтобы его не оставляли. Просит Стайлза. И разве Стилински может не пойти на поводу? Поэтому, когда Хейл практически доводит себя до обморока, забирая у Стайлза всю его боль, тот едва ощутимо сжимает своими прозрачными пальцами его обессилевшие ладони. И Дереку этого больше, чем достаточно.. . .
Когда спустя две недели Дерек приходит в больницу, он снова теряет Стилински. Он совершает привычный маршрут к доктору Лоуренсу, который кажется только и ждет вламывания Хейла в свой кабинет, иначе почему его дверь так предусмотрительно открыта. Это и к лучшему, потому что от постоянных покушений она вполне серьезно грозится однажды просто сорваться с петель. Доктор Лоуренс кажется рад его видеть, но Хейл так и не смог отгадать причину, по которой глаза мужчины горели предвкушением, а на губах играла слабая, но теплая улыбка. Получив карту местоположения и уже стоя перед дверью, он долго не решается войти. Почему-то ему кажется, что это все – то, что Стилински стало лучше и его перевели обратно в свою палату, - хрупкая иллюзия, разрушить которую можно одним неосторожным движением. Глубоко вздохнув и резко выдохнув, он решительно открывает дверь и заходит. Палата выглядит не такой удручающе белоснежной, как мертвенно белая реанимация. Здесь даже можно заметить некое подобие жизни. На подоконнике пыльной стопкой лежат газеты, в углу уютно расположился какой-то цветок в большом, треснувшем горшке. Даже стойкий запах лекарств здесь перенести легче. Дереку страшно посмотреть в сторону одинокой кровати, расположившейся около окна в дальнем углу палаты, но он решительно загоняет все страхи подальше. Он усилием воли поднимает голову и замирает. Стайлз медленно поворачивает голову на шум и находит Дерека немного осоловевшим взглядом. Рассматривает его с интересом, и в его тусклых глазах вспыхивает огонек удивления, от чего они начинают казаться ярче, а затем слабая улыбка оживляет его лицо. Он рад ему? Ему? Самому бестолковому Альфе из всех возможных? Дерек неловко улыбается в ответ и размышляет о том, что, возможно, все же есть кто-то там, на небесах. Кто-то, кому надоело наблюдать за ним, занимающимся самобичеванием с какой-то мазохистской увлеченностью, а также ежедневным и до отвращения однообразным ритуалом, подозрительно напоминающим работу Харольда Рэмиса*. Все эти годы Дерек просил, умолял. Сидел сутками около постели, выматываясь практически до обморока. Он настолько отчаялся, что даже прибегнул к молитвам. Сначала неуверенным, а затем все более и более искренним, когда казалось, что даже его внутренний зверь подвывает его пламенной речи. Все его молитвы находят свое отражение в тихом: - Ну здравствуй, хмурый волк. «А что есть у тебя, парень?» *Харольд Рэмис - американский актёр, кинорежиссёр и сценарист. В данном случае отсылка идет на его фильм «День Сурка».