Магнит

У Сергея Лазарева явно не было никаких предубеждений против самой радужной страны Европы. Но на Евровидение он приехал не один, так что из-за дружелюбного твита Дауэ Боба «Не хочешь сыграть партию в пул?» пришлось выслушать усмешки от Филиппа. — Я подозреваю, что он пытается культурно подкатить к тебе шары, — хмыкнул Киркоров, почесывая бородку, и Лазарев спокойно отмахнулся. — Разумеется. Как и ко всем другим исполнителям. Сарказма в голосе Сергея не прозвучало, но он подразумевался, так что Киркоров недовольно хмыкнул. Но все-таки ему тоже было чем заняться, в конце концов, только на публичных выступлениях они должны были присутствовать вместе, так что, оставив Филиппа на произвол судьбы, Сергей решил рискнуть. Боб, казалось, не ожидал, судя по его выражению лица; однако, он стоял, облокотившись на тот самый стол, который Лазарев видел на фотографии. — Ты правда пришел, — с очаровательным голландским акцентом произнес он. — Ну а почему нет? Знаешь, времени у нас предостаточно, — пожал плечами Сергей. Для него не составляло проблемы переходить с языка на язык, но сама ситуация была забавной: все-таки странно слышать чужой акцент и знать, что твой тоже пусть и почти незаметен, но специфичен. Голландский язык хотя бы немного похож на английский. О русском такого, конечно, нельзя было сказать. В принципе, абсолютная непохожесть русского языка на общепринятые на этом конкурсе были одной из причин, почему Лазарев пел на английском. Боб оказался приятным человеком. Действительно приятным. Как-то даже слишком приятным. Возможно, Сергей не понимал, что в этом и состоит-то вся суть Дауэ. И дело было не в том, что любвеобильный голландец обошел всех, казалось, участников Евровидения-2016, с каждым успев сделать веселую фотографию на радость фанатов; скорее, у него не было комплексов. Несмотря на свою чуть большую непредвзятость к западной культуре, чем у соотечественников, Сергей не мог чувствовать себя так же раскованно. Все-таки, здорово, наверное, быть совсем свободным в общении с людьми, но… Нет. До уровня Дауэ Лазареву было далеко. В следующий раз они столкнулись около гримерок, где Дауэ, как потом оказалось, караулил испанку. — Кстати, — сказал он, широко улыбаясь, — я и не знал, что у тебя есть кондитерская. Петра в курсе обо многом, похоже. Сергей качнул головой, пытаясь не задерживать взгляд на столь необычной улыбке Боба. Это было бы странно — вот так пялиться на человека, да, к тому же, несколько невежливо. — Ну, многие русские тоже не знают. — Может быть, когда буду в Москве, я зайду, — подмигнул Дауэ, поправляя галстук, и Сергей мягко рассмеялся: — Нет, прости. Она для собак. — О-оу, — протянул с голландским клокотанием Дауэ, на миг теряя радостное выражение лица, но оно вернулось столь быстро, что Сергей почти не успел моргнуть. — Как жаль. Действительно было жаль. Лазарев поймал себя на мысли, что, будь возможность, он бы хотел угостить Боба чем-нибудь сладким, да только повара его «Пуделя-штруделя» специализировались на собаках, кошках и ником больше. Даже если речь шла о некой вип-персоне. А Дауэ Боб быстро стал вип-персоной для каждого участника этого Евровидения и — отчего-то Лазарев не сомневался, учитывая, как усердно иногда Киркоров пытался уследить за тенденциями в интернете, — у зрителей. Как-то очень странно было осознавать, что этот горячий парень из Нидерландов, покоривший всех своими манерами, радостью, дружелюбием и сдержанно-яркой улыбкой, является магнитом для абсолютно каждой пары глаз. Сергей даже начал подзабывать, что в данный момент каждую секунду обзаводится сотней иностранных фанатов просто по факту, то есть, что он тоже — своего рода магнит. Однополюсные магниты отталкиваются, верно? Наверное, Лазарев и Боб были слишком разнополюсными. — Можно… «Не-не-не», — хотел было замотать головой Лазарев, но вместо этого схватил Дауэ за руку и рванул с ним по одному из коридоров за сценой, подальше от журналиста и явно начинающего грустить Киркорова. Определенно, будь они севером и севером, вряд ли смогли вот так просто притягиваться друг к другу. Мимолетное — а это было оно — влечение к кому-либо не было в новинку Лазареву, как и любому человеку, который, в принципе, способен себе в этом признаться. Дауэ был умен, красив, изобретателен и достаточно оригинален в шутках, дружелюбен и просто невероятно заразителен своим позитивом. Он даже сумел некоторых особенно мрачных гостей Стокгольма расшевелить, а кому-то подобное представлялось невозможным. Но, во-первых, Дауэ был мужчиной. Не такая уж и проблема — если только на тебя не направлены сотни не только русских, но и европейских камер. Во-вторых, это было действительно мимолетное влечение. Шестидневное. От одной мысли становилось как-то неприятно. Ничего не болело, в груди не давило, но все равно у Сергея было неприятное ощущение на душе. А ведь Дауэ был свободным — если верить СМИ — бисексуалом. Это было в-третьих, и данное «в-третьих» нисколько не способствовало уравновешиванию эмоций Лазарева относительно голландца. Он был действительно привлекательным и вполне доступным мужчиной. Сдержаться было сложно. — Не хочешь зайти ко мне? У меня есть прекрасное шотландское виски. — Почему бы и нет. «Нет». — А ты играешь на гитаре? Хотелось бы послушать, знаешь, у меня с собой есть моя любимая, не та, что для выступления, не хочешь попробовать? — сказано данное было явно с намеком. С намеком же Лазарев промычал что-то в ответ, пытаясь замаскировать бессмысленный ответ под ужасный русский акцент. Дауэ, судя по тени, промелькнувшей в его глазах, намек понял. «Нет». — Может быть, мне завести таксу, чтобы приезжать в твою пудельскую кондитерскую? Будем видеться чаще. Сергей рассмеялся. «Нет». На это Евровидение были надежды. На это Евровидение была мотивация. На этом Евровидении был крайне приятный и горячий мужчина, но любое Евровидение было слишком коротким, и поэтому Сергей отказал себе в простом удовольствии мужской компании. Немного иначе мужской. В мотивации и надежде ему отказала политика. Киркоров ругался, интернет наверняка горел синим пламенем, причем вряд ли только русскоязычный сегмент. Лазарев просто печально улыбался. Это же было предсказуемо, черт возьми. После окончания трансляции финала на его плечо легла крепкая рука, и Сергей поднял взгляд на Боба. Конечно, тот все еще улыбался, и даже его место не могло его опечалить. Он был словно вечно счастливым солнцем. — У нас там вечеринка намечается. Пойдем, отвлечешься. Он не сказал «Я сожалею» или не начал ругаться, как некоторые под именем Филипп, думая, что обвинения жюри в подтасовке результатов как-то помогут Лазареву. Он просто позвал его спеть пару песен под гитару. Конечно, на той афтепати они были не одни. Одни они остались потом, когда Боб подошел и тихо предложил: — Не хочешь выпить? Я угощаю. И тогда Сергей впервые мысленно сказал «Да».