но ты никогда не курил прежде

Болью сердце покрывают бессонные ночи, в душе пустота образовала давно черную дыру, которая поглощает все хорошее в моей душе. Скоро я рассыплюсь, рассыплюсь. Пеплом — и ветер развеет его. Маленькие искорки жизни, которые еще остались, скоро погаснут — их мало. Не будет счастливого конца. Мои ладони изрезаны, но я виноват в этом сам. Мне больно сжимать руку в кулак — но я сам виноват. Знаете, для меня ночь пахнет так, будто я что-то забыл и никогда не вспомню. Ибо вспомнить не дано. Если вспомню, то все пойдет не так, как задумано. Изменится судьба, страницы из книги будут вырваны и придется неизвестному автору писать ее снова. Я не помешан на судьбе, но придумывать разные версии вселенной — как хобби теперь. Смотреть в потолок и придумывать миры. Хобби. — Выворачивая душу наизнанку, ты мог устать, — шепотом говорю я, — Протягивал руку помощи и давал поплакаться в жилетку — ты определенно устал. Каждый раз. Твоя жилетка полностью пропиталась горько-солеными слезами твоих друзей и родных, а ладонь — она вся в мозолях. Я перевязывал твое левое запястье бинтом, а ты молча наблюдал за мной и слушал. Ты думал, я разочарован. Тебе было стыдно — ты сам сказал это мне, когда мы шли в наш старый фургончик, который чудом еще передвигается. Я не был зол, или что-то еще. Я просто не совсем понимал тебя, что с тобой стряслось. Ты украл сигареты и, пытаясь скрыться от тучного охранника с дубинкой, напоролся рукой на колючую проволоку на заборе. Ты никогда не курил прежде. — Я... Я уже пообещал себе, — одними губами, высохшими и потрескавшимися, сказал ты. — Что пообещал? — Больше не открываться людям, — ты отвел глаза в сторону, — Мне противно от себя. — Знаешь, людям никогда не нужны были твои откровения. Никому не нужны, - я завязал узелок на твоей руке, окончив перевязку.