Всему есть предел

      В мутнеющих от предвкушения зрачках юного Рамси пляшут отблески факелов, висящих в углах подземелья. Он врывается в холодный подвал, заведенный как карабин, на подъеме, как всегда полный сил и фантазии. Рамси знает: тот кто ждет его, не уступает ему ни в чем — ни в жестокости, ни в уме, ни в полете воображения. Игра состояла лишь в том, кто окажется проворнее, и ему, Рамси, на этот раз повезло. Ганнибал смотрит на него затаив дыхание, почти без страха, но все же с волнением. Ганнибал обещает себе не кричать, хотя знает: это будет крайне сложно. Рамси скалится и наклоняет голову вбок: ну, привет. Ганнибал еле заметно улыбается ему в ответ. Игра началась…       Ганнибал наблюдает за Рамси, чуть прикрыв глаза: красивый мальчик, сгусток энергии, букет психических расстройств, истинный маньяк. Был бы чуть менее упертым и замкнутым, из него получился бы идеальный утонченный садист. Но учиться у других он не желал, всякий раз изобретая что-то свое, все более и более страшное.       Рамси рассматривает Ганнибала, как подарок богов. Облизывается, улыбается, обнажая острые клычки. Рамси так любит запах страха и боли, но он так устал от слабых людишек, бьющихся, вопящих и тщетно надеющихся на пощаду. Так устал, что поверить не может в свою удачу.       Рамси обходит Ганнибала вокруг. Проверяет ремни на запястьях: этого нужно привязывать особенно крепко. Этот, думает Рамси, если сорвется, несдобровать никому. Нет, Рамси не боится, он восхищается, и собой и своей добычей. Проводит ногтем вдоль позвоночника своей жертвы, чуть оцарапав кожу — даже не вздрогнул, смотрите-ка.       Рамси говорит: — Пожалуй, крови будет много.       Ганнибал улыбается уголками губ: -Не сомневаюсь.       Ганнибал хорошо помнит то утро, когда молодой выскочка приехал к нему впервые. Помнит свою первую мысль: занятный ребенок. Да, Ганнибалу он показался ребенком: моложе тридцати, нездоровый сверкающий взгляд, обильная жестикуляция, нервная улыбка, хозяйская манера расхаживать по кабинету, переставляя вещи с места на место. Неврастеник, предположил Ганнибал, или скорее психопат. Веяло от него чем-то жутким и притягательным одновременно. Рассмотрев в кабинете все до мелочей, Рамси нагло с размаху падает в глубокое кресло, вскидывает голову и произносит: -Я хочу поговорить о жестокости, доктор. Очень хочу. -Интересная тема, мистер Болтон, — спокойно отвечает Ганнибал, — Вы считаете, что страдаете от избыточной жестокости? -О нет, нет! — Рамси сползает глубже в кресло, устраиваясь поудобнее. — Я от нее не страдаю. Я ею наслаждаюсь.       Рамси трепетно относится к своей пыточной камере. Как романтически настроенные девицы рассаживают по своим комнатам розовые мягкие игрушки, так Рамси любовно развешивает по каменным стенам кинжалы, молотки, плети и клещи. Под потолком, точно посередине помещения, проходит толстая балка, на которую крепится прочная цепь, которую можно натягивать и ослаблять в зависимости от роста жертвы. Поскольку сам Рамси не отличается высоким ростом, добычу он как правило выбирает по себе, не крупную, но сегодня он замахнулся на нечто великое, сильно превосходящее его габаритами. Он очень доволен, счастлив на грани истерики. Усаживается в установленное в центре зала огромное кресло, изготовленное для него на заказ, и смотрит на свой подарок. Ганнибал, чудовище его мечты, невозмутимо висит под потолком, едва касаясь пола пальцами ног. От докторской рубашки Рамси избавился еще давно, как только вырубил Ганнибала в своей машине, а вот темно-синие брюки в клетку его так очаровали, что стало жаль их портить. На такой безупречной ткани кровь будет выглядеть особенно завораживающе. -Красота, — восторженно выдыхает Болтон, раскинувшись в своем кресле. -Да, здесь мило, — безразлично отзывается сверху Ганнибал. — Конечно, отдает пережитками средневековья, но вполне стильно. Одобряю. -В скелете человека насчитывается двести шесть костей, — буднично сообщает       Рамси, поочередно разглядывая то Ганнибала, то жуткий инвентарь на стенах, то свои ногти. — Некоторые из них ломаются голыми руками, некоторые приходится дробить. Ты когда-нибудь слышал звук, с которым трескается кость?       Ганнибал морщится, но не от испуга, а скорее с легким пренебрежением. -Шутишь, да?       Рамси нетерпеливо ерзает в кресле, подрывается, некоторое время мечется по своему мрачному царству, а потом снова возникает перед Ганнибалом, метрах в двух поодаль, так, чтобы доктор мог хорошо его видеть.       Он теперь тоже без рубашки — пачкать кровью собственные вещи он до ужаса не любит. Дрожащее пламя факелов окрашивает его кожу в кофейный оттенок. В каждой его руке по длинному кривому ножу, глаза горят бешеным фиолетовым огнем, а челюсть подрагивает от восторга и возбуждения. -Вот теперь действительно красота, — благосклонно произносит Ганнибал со своей подвесной конструкции.       Рамси никак не может определиться с тем, что чувствует. Это спокойствие и хладнокровие жертвы и восхищает его, и жутко раздражает одновременно. Ганнибал непроницаем, эту снисходительную улыбку хочется как можно скорее расчертить от уха до уха. С другой же стороны одобрение шикарного монстра вдохновляет Рамси, как ничто иное прежде. Это как экзамен перед самым уважаемым профессором, как выставка в самой престижной галерее мира. Рамси медленно выписывает ножами в воздухе восьмерки. -Как ты там говорил? Зачастую причина жестокости кроется в комплексе неполноценности? И все наши комплексы скрыты глубоко внутри. Так? А что у тебя внутри, доктор?       Рамси, как кошка бросается вперед, лезвия вспыхивают в свете факелов, и на каменный пол падают первые капли крови.       Во второй раз Болтон приезжает к Ганнибалу вечером, сразу после окончания сеанса с Уиллом Грэмом. Лектер все еще озадачен бессвязными речами профайлера ФБР, когда в кабинете возникает Рамси. Полная противоположность Уиллу, он всегда сияет, ни в чем не сомневается и ничего не боится. В этот раз Рамси входит, как к себе домой, парой длинных шагов пересекает кабинет, подвигает кресло вплотную к столу Ганнибала и запрыгивает в него с ногами. Занятный ребенок. -У меня целая свора собак, — говорит он, практически укладываясь животом на столешницу.       Еще один собачник, думает, Лектер, сладко вспоминая Уилла. -Все бойцовские и охотничьи, — продолжает Рамси. -Жуткие твари, ненавижу их. Как, впрочем, и они меня.       Нет, думает Лектер, это совсем другой собачник. — Единственное, что меня в них привлекает, это способность убивать без всякого сожаления и мук совести. Ведь собака никогда не впадет в депрессию и не уйдет в запой, правда? Ей не будет снится разорванный в клочья кролик. У собак нет совести. -Животным, — произносит Ганнибал, — не свойственна категория совести. Если их, конечно, не воспитать должным образом.       Почему-то в памяти возникает виноватая мордашка рыжего Уинстона, случайно свалившего на пол любимую чашку Уилла. Ганнибал не любит собак, но этот рыжий чем-то его забавляет. -Все высшие категории психики — совесть, стыд, раскаяние, прощение. Все это пласт бытия человеческого, не животного. -Равно как только человек убивает во имя удовольствия, — кивает Рамси, почти всем корпусом переместившись на антикварный стол Ганнибала. Клычки сверкают, а в глазах беснуются демонические пляски. Локи, скандинавский бог озорства, думает Ганнибал. Однозначно хорош. -Человек испокон веков стремится к бессмертию, Рамси, — говорит Ганнибал. — А постичь тайну бессмертия можно только поняв, из чего состоит сама смерть.       Юный Болтон придвигается еще ближе. Еще чуть-чуть и совсем залезет на стол. -Сколько способов убить человека вы знаете, доктор?       Рамси вырезает причудливые узоры. Он не отличается особым эстетическим вкусом, и красива для него сама кровь, а не то, что ею начертано. Разрезы получаются нервными и хаотичными, беспорядочными и бессмысленными, как сам Рамси.       Ганнибал на подвеске надсадно шипит, но кричать никак не хочет. Рамси пьянеет от металлического запаха крови, Рамси дрожит от вида кожи, разошедшейся по сторонам, но все идет не так. Все ни к черту. Ему кажется, что несносный дьявол вот-вот рассмеется ему в лицо и скажет: — Какой же ты неловкий и неумелый мальчик.       Рамси бесится, Рамси лютует, сатанеет. Режет все глубже, чаще, кромсает, готовый разреветься от собственной несостоятельности, но в ответ ему ни единого благодарного крика — лишь сдавленное надменное шипение и скрежет зубов. Может, его доктор прав, и жестокость, в самом деле, продукт его комплексов?       Рамси с лязгом бросает ножи на каменный пол. Что бы он ни делал, как бы ни изгалялся, Ганнибал по-прежнему взирает на него сверху вниз. Пусть бледный, пусть кровоточащий, но все еще безразличный и оценивающий.       Малыш-Рамси, малыш-рамси, никуда не годный, ни на что не способный, больной ублюдок, сдирающий кожу с домашних животных и насилующий прислугу. Бесполезный, бестолковый, бесславный, никому не нужный, никем не любимый малыш-рамси. Твое место в приюте. Ты не удался. Ты ошибка, генетический сбой, ты никогда не станешь даже собакой. Собаки и те…       Рамси падает на колени и закрывает лицо руками. Орет, что есть сил. За все это время он закричал первым, не имея на теле ни единой раны. Орет так, что каменная кладка вот-вот распадется. Резко затихает. -Что? — тихо произносит из-под потолка Ганнибал. — Не получается?       Рамси смотрит на пол, на неотесанные камни, залитые кровью, поднимает глаза и говорит: — Всему есть предел.       Он говорит, всему есть предел, встает и расправляет плечи. — Я так стараюсь, ты же видишь, — тянет он с присущим ему чарующим цинизмом. — Из сил выбиваюсь, а ты почти не реагируешь. Другие бы уже давно пребывали в глубоком обмороке. Мне безумно скучно, доктор. Что с тобой, черт подери, не так? Неужели совсем не больно? -Больно, — честно отвечает Ганнибал, сдувая липкую прядь волос со взмокшего лба. — Но есть вещи сильнее физической боли. Есть специальные методики, позволяющие поднимать болевой порог. -И если бы тебе, — продолжает Ганнибал. — Было суждено дожить до утра, я бы с радостью поделился с тобой ими. -Что? — Рамси откидывает голову и заливается истерическим смехом, заливисто, заразительно, как ребенок на цирковом представлении. — Ты мне сейчас… что? Нет, погоди… Ты серьезно? Ты висишь под потолком, нашинкованный, как овощной салат и пытаешься мне угрожать?       Ганнибал пережидает очередной приступ ребяческого хохота и спокойно отвечает: -Не совсем так. Я не пытаюсь угрожать. Я ставлю тебя в известность: к утру ты будешь мертв. Мне очень жаль, поверь.       Рамси разбегается, пружинит с пола и наносит Ганнибалу такой мощный удар, что на время перед глазами Лектера меркнет свет. -В известность здесь ставлю я, — говорит Рамси, удостоверившись, что психиатр снова способен его понимать. — Но зато мне больше не скучно, спасибо.       Он благодарит так искренне, что разбитые губы Ганнибала невольно расплываются в почти нежной улыбке. -Вот видишь, — отвечает он, сплевывая кровь на каменный пол. — Во всем есть свои плюсы.       Молодой Болтон подходит совсем близко, снизу вверх смотрит в светлые глаза своей странной добычи, то хмурится, то снова улыбается. -Ты совсем не боишься, — говорит он. — Либо ты еще больший псих, чем я, либо ты демон. И как же я сразу не догадался, что с тобой делать!       Ганнибал прикрывает глаза и скользит по коридорам памяти. То, что он говорил Уиллу Грэму. То, как смотрел на него. Любую боль можно пережить, сделав из нее историю. Главное помнить, никогда не забывать, кто ты, не терять нить. Я никогда не потеряю нить, Уилл, говорит он еле слышно. Пережить можно все.       В третий раз мальчишка приезжает ровно в половине восьмого вечера и точно в тот день, когда Уилл Грэм пропускает сеанс. Ганнибал крайне недоволен. Что бы ни происходило, половина восьмого — это время Уилла, и никто не смеет посягать на него. Открыв дверь и увидев на пороге наглого Болтона, Ганнибал повел было себя не по-джентльменски, но Рамси поставил ногу в дверной проем, уперся локтем в косяк и со своей обычной улыбкой произнес: -Знаю, доктор, я не вовремя. Очень, ну просто очень извиняюсь.       Рамси извиняться не умел и учиться не желал, его прощали и так. По крайней мере, он так думал. Он толкает дверь вперед и напористо врывается в кабинет, где его совсем никто не ждал. — Патологическая жажда власти, — говорит он, привычно плюхаясь в кресло. — Порождает страсть к насилию.       Ганнибал встает за его спиной, молчит. -Удачное насилие порождает безнаказанность, — продолжает Болтон так, будто говорит с самим собой. -А безнаказанность порождает абсолютную власть.       Ганнибал касается рукой его шеи и сжимает пальцами, сначала легонько, потом сильнее. -Ты мне не нравишься, Рамси Болтон, — говорит Лектер, усиливая хватку. — Мне не нравится, когда в моем кабинете ведут себя так развязно. Не нравится, когда нарушают мой график, когда забираются с ногами на мое кресло, когда трогают мои вещи и когда забывают поздороваться. -И что? — Рамси задирает голову, чтобы встретиться глазами с психиатром. — Мне пора начинать бояться? -Ни в кое-случае, — отвечает Ганнибал и убирает руку с шеи мальчишки. — Профессиональная этика превыше всего. У тебя сегодня какая-нибудь особенная тема? — Пожалуй. Выпить есть?       Ганнибал наливает ему бренди, а себе стакан воды. На работе голова должна быть максимально чистой. Усаживается за свой стол, раскрывает блокнот. -Я весь внимание. -Ваш Фрейд пишет, что все на свете обусловлено сексом, — вкрадчиво произносит Рамси, разминая свою шею, то самое место, где совсем недавно побывали пальцы доктора. -Не все, но большинство вещей. Оставшаяся часть явлений обусловлена стремлением к смерти, если ты читал внимательно. — Я не внимательно читал, — отвечает Рамси. — Смерть как таковая скучна. Мертвая плоть бесполезна как камни и пепел. В ней нет никакой святости, никакой тайны. Смерть интересна только тогда, когда она приносит пользу или удовольствие.       Ганнибал выводит на чистом листе блокнота слово «Удовольствие», подчеркивает дважды, поднимает глаза на Рамси. -Существует врачебная тайна, мистер Болтон, — говорит он. — Которая обязывает меня не выносить суть беседы за пределы этой комнаты. Но существует сугубо человеческий интерес. Могу я задать тебе вопрос, Рамси?       Мальчишка привычно склоняет голову набок и облизывает губы. -Любой, доктор. Какой хотите.       Ганнибал убирает блокнот в ящик стола, ждет, пока Болтон допьет свой бренди и произносит: — Как много людей ты отправил на тот свет?       Рамси медлит. Сначала просто изучающе смотрит на Лектера, потом встает с кресла, заходит за спину доктора, наклоняется к его самому уху и, обдав легким запахом спиртного, шепчет: -Гораздо меньше, чем хотелось бы. Возможно даже меньше, чем вы сами.       Рамси только делает вид, что устал и расстроился. На самом же деле, его незамысловатый разум, заточенный исключительно под причинение страданий, всегда наполнен идеями. Он плосок и немногогранен, думает Ганнибал, не утончен, не талантлив, но настолько заражен и охвачен своей манией, что это даже подкупает. Ганнибал с досадой отмечает, что начинает слабеть от кровопотери. Стараясь дышать, как можно реже, чтобы сохранить силы и хоть немного отрешиться от почти уже невыносимой боли в каждой клетке тела, Ганнибал заставляет себя мысленно вернуться в тот день, когда впервые увидел Уилла Грэма. Как нервный, утомленный жизнью, закрытый от всего мира профайлер-эмпат пожал плечами и произнес: «Вы мне не интересны». Пока не интересен, ответил ему тогда Ганнибал, пока.       Уилл слишком много думает, поэтому ему никогда не стать таким чудовищем, как Рамси Болтон. Этот же, кажется, вообще не включает разум. Он живет инстинктами и жаждой. Это не культ, не месть, не злость. Мальчик просто любит то, что делает. Бессмысленная и беспричинная жестокость на порядок страшнее осмысленной. Он фанатик, совершенная машина пыток и убийств. И именно необоснованность диких поступков делает его единственным в своем роде. — И вот я даже не знаю, скормить тебя собаками или просто оставить здесь, пока не истечешь кровью. Никак не могу определиться, совсем запутался. Ну, помоги же, доктор! Разве помогать людям не твоя профессия? -М? — Ганнибал разлепляет веки, и вот перед ним уже не потерянный Уилл в своем затертом пиджаке, а забрызганный кровью юный садист с оскалом чеширского кота. — Прости, ты что-то сказал, да? -Черт, доктор, надо быть внимательнее, — театрально хмурится Рамси. -Так ведь все самое интересное проспишь.       Ганнибал не отвечает, по прежнему экономит силы, слушает скрип шестеренок в извращенном мозгу Болтона. Сколько времени прошло? Может час, а может и полночи. Сколько порезов на его теле? Может двадцать, а может двести.       Под ногами блестит глянцевая лужа крови, тонкими ручейками продолжая растекаться по желобкам каменной кладки. В черную липкую гладь мерно падают новые капли. Темно-синие клетчатые брюки давно приобрели мерзкий бурый оттенок.       Болтон все говорит, мурлычет, жутко утомляет, не дает отключиться. Ганнибал игнорирует, отчасти от усталости и боли, но скорее, чтобы выказать пренебрежение. Образ Уилла начинает ускользать, становится прозрачным, почти забытым. Все таки Болтон прав, всему есть предел, даже нечеловеческому терпению.       Рамси не любит, когда его не принимают всерьез. Рамси расстраивается, когда его остроты пропускают мимо ушей. Рамси обижается, снимает со стены молоток и разносит Ганнибалу коленную чашечку.       Наконец-то, долгожданный вопль оживляет мертвенный холод каменного мешка. Наконец-то, Рамси снова весело. Ганнибал бормочет что-то нечленораздельное, изо всех сил подтягивается на затекших руках, а потом обвисает на грани обморока. -Совсем другое дело! — восклицает Рамси и от восторга даже роняет молоток. По стенам издевательски скачет гулкое эхо.       Рамси пьянеет от крика, его буквально ведет, он с трудом держится на ногах, от возбуждения на секунду перестает дышать, трясущимися руками ослабляет потолочную цепь, ломая ногти поспешно освобождает руки Ганнибала от креплений и швыряет его, почти бессознательного прямо в лужу крови, лицом вниз. -Все, все в мире, доктор — задыхаясь, бормочет он. — Обусловлено сексом. Прав ваш чертов Фрейд, да… Ой, как прав…       Шарит пальцами по холодному липкому полу, находит нож, одним отчаянным движением разрезает на Ганнибале мокрые от крови брюки, заодно глубоко рассекая бедро, бросает нож рядом с бледным лицом Лектера, наваливается сверху всем своим немалым весом. -Я хочу, чтобы меня помнили, — рычит Рамси, скользкими от чужой крови пальцами расстегивая свои штаны.       Ганнибал не реагирует. Можно подумать, что он в обмороке или мертв. И если бы не состояние транса и немыслимый стояк, Рамси снова бы огорчился. -Я хочу, чтобы мое имя произносили только шепотом, в ужасе, — шипит Рамси, проталкиваясь в безвольное тело Лектера на всю длину. — И я хочу, чтобы ты говорил со мной! — орет Рамси, вбиваясь в Ганнибала с таким остервением, что кровь в висках начинает стучать. — Говори со мной, черт возьми! Говори со мной!       Ганнибал сперва слабо вздрагивает, чего Рамси практически не ощущает из-за своего бешеного темпа, а потом чуть приподнимается на локтях и начинает смеяться. Сначала тихо, хрипло, надсадно, а затем во весь голос, искренне, с удовольствием.       Рамси, опешив, замирает, перестает двигаться и даже дышать. -Что это, м? — произносит он. — Ты так быстро сломался и сошел с ума?       Ганнибал продолжает заливаться смехом, а Болтон так обескуражен, что забыл, чем занимался. -Эй, — говорит он. — Правда крыша поехала? Рано еще, все ж только началось, доктор… — Нет, нет, — отвечает Ганнибал, пытаясь сдержать смех, но снова срывается в свое странное веселье. — Крыша моя на месте… О боже… Просто, ну, ей богу… Ты же классика жанра. Ты насилие, порожденное насилием, которое тоже способно породить только насилие. Ты тупиковая ветвь эволюции, Рамси, так уж вышло. И вот теперь стало скучно мне…       Прежде чем Болтон успевает раскрыть рот или замахнуться, Ганнибал выскальзывает из-под него, валит на пол, в ту же лужу крови, где только что лежал сам, запрыгивает сверху, здоровым коленом прижимает локоть Рамси к полу, одной рукой сдавливает Болтону горло, второй хватает нож. Дышать почти нечем, Рамси ловит воздух и в этот момент Ганнибал загоняет широкое лезвие прямо ему в рот, неглубоко, чтобы не убить, но достаточно, чтобы рассечь губы и язык. -И больше я скучать не хочу. Надоело.       Рамси ведет машину так, будто он один на шоссе. Запросто может бросить руль и начать что-то искать по карманам, вылететь на встречную полосу, чудом избежать лобового столкновения и продолжать улыбаться, будто ничего не произошло. Рамси считает осторожность уделом слабых.       Ганнибал уважает осторожность, потому что вкупе с силой — она ключ от всех дверей. Будучи осмотрительным, можно изучать людей, будто просвечивая их рентгеновским лучом. Он по прежнему считает Рамси Болтона занятным ребенком. -У каждого из нас свое предназначение, так ведь, доктор? — говорит Рамси, снова бросая руль. — Пожалуй, — отвечает Ганнибал. Мальчишка действительно хорош, необычен: гремучая смесь садизма и вселенского счастья. Эдакий оксюморон. -И для чего, по твоему, предназначен ты сам? Рамси пожимает плечами. -Управлять другими, наверное. -Телами или душами? -А одно без другого невозможно. Понимаете, самый простой и короткий путь сломать дух человека, это сломать ему все кости.Только страх, доктор, может сковать навечно, вот, что я думаю. Страх это поводок, с которого не просто сорваться. Человек очень привязан к своему бренному телу, трясется за него, как за самое дорогое, понимаете?       Ганнибал молчит, просто кивает. Позади остается Волф-Трэп, и все, что волнует Лектера это Уилл Грэм, который сейчас, скорее всего, опять мечется без сна на горячих влажных простынях. Рамси сворачивает с шоссе на темную проселочную дорогу. Свет фар выхватывает толстые стволы деревьев и изломанные кустарники. Вдали дорогу неспешно переходит олень, и на мгновение Ганнибалу кажется, что Рамси прибавил скорость, чтобы догнать его. Но Рамси даже не заметил животное, слишком увлеченный своим монологом. — Жестокости в чистом виде не существует, вот, что я думаю, — говорит он Лектеру. — Равно как и стопроцентного добра. Просто каждый волен выбирать то, что ему ближе. -В этом ты прав, — отвечает Ганнибал. — Боль это действительно очень мощный и действенный фактор, но она достаточна примитивна, ты не находишь? — Нет, доктор, — Рамси мотает кудрявой головой, и его улыбка-оскал сверкает в темноте. — Не нахожу. Все зависит от того, как эту боль применять. А вообще, мне безумно интересно с вами говорить. Мы еще много чего обсудим, доктор, обещаю.       Рамси в очередной раз бросает руль, лезет правой рукой под сиденье, и, прежде чем Ганнибал успевает что-то предпринять, достает монтировку и с оттяжкой бьет Лектера по затылку.       Остаток пути Рамси едет в тишине, даже не включая приемника. Ему не нужна никакая музыка для развлечения. Он давно умеет развлекать себя сам.       Лезвие скользит во рту взад-вперед, плавно, почти чувственно. У Ганнибала не дрожат руки, он не злится, не выходит из себя, просто сжимает рукоять и двигает нож. Туда — сюда. Туда — сюда. -Ты очень много говоришь, Рамси, — произносит он Болтону прямо в ухо. — И слишком много о себе думаешь.       Рамси тяжело дышит, не произносит ни звука, не дергается, просто слушает. -В тебе есть огромный потенциал, огромный, — продолжает Ганнибал. — Харизма, очарование, энергия. Но ты мнишь себя Богом, малыш, а это место уже занято.       Лезвие движется по своему маршруту, надрезает угол губы, Рамси тихонько всхлипывает, но по прежнему молчит. Ждет. -Конечно, ты прав, что боль и страх ломает человека и подавляет в нем личность, — говорит Ганнибал. — Вот только мне твоя личность совершенно не нужна, да и ломать тебя ни к чему. И мстить тебе не за что, ты просто занимался любимым делом. Я тебя понимаю, Рамси, лучше, чем ты думаешь. Поэтому мы с тобой поступим вот как.       Ганнибал перестает двигать ножом, просто загоняет его поглубже в рот Рамси, почти до самого горла. — Просто кивни. Кивни, Рамси, и я сделаю все быстро и безболезненно. Отрежу к чертям твою больную голову, и забудем об этом. Я даже готов простить твои жалкие попытки надо мной надругаться.       Рамси мотает головой и мычит, не в силах ни сомкнуть, ни разжать губ. -Нет? — почти с заботой спрашивает Ганнибал. — Ты хочешь меня разочаровать? Будешь ныть и умолять? Боже, скукота, Рамси, не надо. Вначале ты был очень хорош…       Рамси снова упорно мотает головой и мычит до хрипа — пытается привлечь к себе максимум внимания. -Ну, что? Что ты хочешь сказать?       Ганнибал резко выдергивает нож изо рта Рамси и несколько капель крови и слюны падают с лезвия на пол. Рамси сплевывает и переводит дыхание. -Не убивай, — полушепотом говорит он. -О, ну я так и знал, — стонет Ганнибал и прижимает нож к горлу Болтона. — Скучно, безумно скучно, Рамси. -Именно, — сдавленно говорит Болтон и мелко кивает. — Просто убивать — дикая скука. Не убивай. Поиграй со мной. Теперь твоя очередь.