***
На следующий день в газете появляется статья о Кастиэле Милтоне, арестованном на мирном митинге в Бостонском паркe. Дин читает ее в комнате отдыха. Оказывается, Кастиэль Милтон член одной из самых богатых семей Бостона. Его брат Михаил чуть ли не богаче Бога и является владельцем «Милтон Контрактинг», сорвавшей куш на военных поставках во время боевых действий в Ираке и Афганистане. В свете последних событий секретарь Михаила Милтона сделал официальное заявление, гласящее, что семья Милтон ни в коем случае не поддерживает войну, хоть та и финансирует их бизнес. И что в доказательство их добрых намерений Михаил пожертвует более миллиона долларов Красному Кресту, а так же не озвученную сумму фонду поддержки ветеранов. Дин несколько раз перечитывает короткую статью. Больше никаких упоминаний о Кастиэле нет, ни о его работе, ни о каких-либо извинениях. Если он намеревался помочь бизнесу брата, то потерпел фиаско. Дину кажется, что он что-то упускает. Сентябрь 2002 года. После вчерашнего тело все еще ноет — был ежегодный футбольный матч между полицейским и пожарным департаментами, якобы дружеское развлечение (не говоря уже о сборе денег для благотворительности), но синяки Дина говорят об обратном. В довершении всего Сэмми, семейный бунтарь, отказавшийся идти по стопам трех поколений семьи Винчестер и служить в Бостонской полиции, довольно жестко утрамбовал Дина в грязь, как какую-то ромашку. А ведь они играли во флаг-футбол**. Дин был обеими руками за братское дружеское соперничество, но, Боже, Сэмми мог бы и полегче. Так что, даже с учетом утешительного приза в виде трех раундов пива, купленного извиняющимся пожарником по имени Сэм «Сучка» Винчестер, Дин был все еще слегка не в форме. Однако, работа зовет. Его и Виктора направили на митинг в честь победы на выборах Джоди Миллс, первой женщины-мэра. Собравшаяся толпа огромна и, как всегда, чертовски горда из-за того, что Бостон «первый» в стране в номинации, не стоившей и выеденного яйца (помните Бостонское чаепитие?) но, конечно, всегда находится кто-то несогласный. Крикун, вызывающий проблемы. И главная задача Дина и Виктора — убедиться, что парня не сбросят в гавань. — Подумаешь, ну ты не голосовал за Миллс, а ее все равно избрали, — ворчит Виктор. — Из-за этого действительно необходимо протестовать? Oн ненавидит подобную работу. Говорит, что пошел в полицию не для того, чтобы прославиться сдерживанием толпы. А вот Дин относится к этому проще, в основном потому, что бывает гораздо хуже. Например, быть прикованным к письменному столу и возиться с бумажками. Дин пожимает плечами. — Судя по всему, он просто очень сильно хотел победы Кроули. Не верно. Или, может, не совсем верно. Потому что большой плакат, которым кто-то размахивает позади толпы, не имеет ничего общего с другим кандидатом. Нет, на нем написано: «Женщины должны мыть стеклянный потолок, а не разбивать его»***. — О, черт, — произносит Виктор. — Ему так яйца оторвут. Дин закатывает глаза. — Что за гребаный идиот... Они направляются к задней части толпы, где победная речь Джоди Миллс кажется дребезжащим эхом. Здесь очень шумно, как из-за аплодисментов, так и всеми любимых возмущений. — Тебя мамочка в детстве бросила, да? — кричит кто-то на протестующего с плакатом. Дин протискивается между двумя мужчинами и наконец оказывается лицом к лицу с нарушителем спокойствия... — Ты? — выдыхает Дин. — Серьезно? Кастиэль Милтон пожимает плечами. Виктор подходит прямо к нему, занимая позицию рядом: — Тебе, должно быть, жить надоело. Или ты действительно странный сукин сын, мечтающий, чтобы женщины выстраивались в очередь, готовясь тебе член оторвать. На минуту Дин удерживает взгляд Кастиэля. Он месяцы его не видел, однако Джо упоминала, что в августе Милтона арестовывали за пикет у здания, в котором проходила конференция по защите прав животных. Похоже, этого парня многое задевает, да? Дин разворачивается к лебезящей перед новым мэром толпе. — Здесь не на что смотреть, — твердо произносит он. — Давайте, возвращайтесь к выступлению. Большинство повинуется, бросая напоследок злобные взгляды на Кастиэля. Дин переступает с ноги на ногу, оглядываясь вокруг, потом оборачивается к Милтону. Тот решительно держит плакат, украдкой поглядывая на толпу. Словно почувствовав взгляд Дина, на секунду он поворачивается к нему. Медленная, тягучая секунда, во время которой он осматривает Дина с ног до головы. На его лице мелькает что-то, похожее на одобрение, и Дин не может отвести взгляда. Это глупо и против правил, что Дину этот парень кажется привлекательным, а он сам — ему. Дин при исполнении, а парень полный мудак. М-да. Через полчаса речь Джоди Миллс заканчивается, и заскучавшая толпа, за неимением ничего лучшего, снова собирается вокруг Кастиэля, швыряясь насмешками. Тот терпит это с выражением мученика на лице. А затем его часы подают звуковой сигнал. Дин достаточно близко, чтобы их услышать, однако в настоящее время слишком занят, пытаясь угомонить всерьез разозленную аспирантку, вознамерившуюся исполнить пророчество Виктора о пинке по яйцам. — Послушайте, — убеждает он. — Я полностью согласен с тем, что он этого заслуживает. Но не хочу вас арестовывать. Пожалуйста, не радуйте его и не прибавляйте мне бумажной волокиты. С последним мрачным взглядом она поворачивается и уходит, расталкивая локтями толпу, а Дин вспоминает о Кастиэле. Он оборачивается как раз вовремя, чтобы увидеть Виктора и нескольких человек позади него с залитыми водою лицами. — Это, э-м, слезы детей, брошенных дома их матерями, — произносит Кастиэль. Он держит в каждой руке по бутылке воды, на лице застыло обреченное выражение — Виктор повалил его на траву, заломив одну руку за спину. Вторая вытянута вперед. — Он реально сказал «это, э-м, слезы детей, брошенных дома их матерями»? — спрашивает кто-то Дина. Тот проводит рукой по лицу. — Да, он действительно это сказал.***
Игнорируя подколки Виктора, Кастиэль остается тих и серьезен весь путь до участка. Его вновь оформляют (по-видимому, уже в шестой раз за последние пять месяцев) и отправляют в камеру. Дину выпадает честь снять с него наручники — он стоит почти вплотную за его спиной и видит, как вздрагивают плечи Кастиэля, когда тот ощущает затылком его дыхание. — Пытаешься сделать эти встречи традицией? — Что-то вроде того, — отвечает Кастиэль. Дин замечает на ладони его правой руки пятно от чернил, будто он часто пишет. И берет это на заметку. — Ваш люкс, — говорит он, указывая на маленькую камеру. Кастиэль с достоинством входит внутрь. — Его семья постоянно присылает адвоката, чтобы вытащить его, — говорит Виктор, делясь своими наблюдения с Дином в раздевалке, пока переодевает влажную рубашку. — И, похоже, они каждый раз находят способы изъять это из его досье. Что за дерьмо. Дин может понять его разочарование. Сам он никогда бы не отделался так легко. На самом деле, наличие отца-полицейского практически гарантировало серьезное наказание — отчасти, чтобы Дин не вырос бандитом, отчасти, чтобы коллеги не шептали о кумовстве. Поэтому раздражает наблюдать, как благодаря семейным связям Кастиэль Милтон постоянно выходит сухим из воды, но за семь лет в полиции Дин видел и кое-что похуже. Дин все еще в участке, когда приходит адвокат Милтонов. Это скорее случайность — он задержался у входа, чтобы поговорить с Ненси о планируемом сюрпризe для Джо, и именно поэтому замечает Милтона, убирающего в карманы возвращенные бумажник и телефон. Он стоит, ссутулившись, рядом с высоким крупным мужчиной, яростно шепчущим ему на ухо. — Ваша мать уже не раз просила вас проявить хоть каплю благоразумия, — шипит тот. Кастиэль выглядит так, будто бы предпочел вернуться в камеру. Его взгляд останавливается на Дине — сначала в нем проскальзывает испуг, а потом смущение из-за того, что тот слышит эту лекцию. Дин слегка взмахивает рукой, широко улыбаясь, и Кастиэль, нахмурившись, отводит взгляд. На следующий день выходит статья об арестованном на митинге в честь победы Джоди Миллс Кастиэле Милтоне. Его мать, Наоми Милтон, является громогласным сторонником организации «Один миллион мам»**** и недавно выпустила очерк о том, что женщина лучше всего подходит для домашней роли и о важности соблюдения традиций. Однако, столкнувшись с действиями сына, она дала задний ход, надеясь, что они на ней не отразятся. Она пообещала выплачивать свыше пятисот тысяч долларов в год на женскую стипендию по математике, наукам или политологии в альма-матер Кастиэля, Бостонском колледже. Дин улыбается, читая газету. Кажется, он начинает понимать. Февраль 2003 года. Есть много мест, где Дин предпочел бы оказаться прямо сейчас, и это не одно из них. Сегодня должен был быть его выходной. По правде говоря, он планировал пообедать с Сэмми и его невестой Джесс. И тут, как назло, его вызывают, потому что, по-видимому, во всем Бостоне больше нет ни одного гребаного полицейского. Перед федеральным зданием суда имени Джона Дж. Моукли столпотворение. Массачусетс — первый штат, пытающийся принять закон о легализации однополых браков, что привело к шумным демонстрациям от обеих сторон (и защитников, и противников). Сегодня проходит гей-парад. В нем растут опасения встретить здесь того, кто сам для себя представляет угрозу. У здания суда целая толпа. Дин осматривается — люди поют, размахивают плакатами, продают значки и футболки. Маленькая девочка подбегает к нему, оглядывает с головы до ног и приклеивает значок к единственному месту, до которого может дотянуться — к голени. На нем надпись: «Всякая любовь равна»*****. Подходит мама и уводит дочь, извиняясь. Дин лишь улыбается. — Все в порядке, — отвечает он, хоть и не уверен в этом. Предполагается, что он должен быть нейтральным наблюдателем, и обычно у него это отлично получается. Но трудно сохранить беспристрастность на мероприятии, напрямую связанном с тобой. Если бы покойный комиссар Джон Винчестер увидел его с этой наклейкой, то, вероятно, отстранил бы от работы на неопределенный срок. Мысль об этом вызывает улыбку. Однако, посреди поющих и смеющихся людей наблюдается скрытое напряжение, и его источник в дальнем углу газона. Там люди собрались вокруг мужчины, держащего плакат «геи это плохо». Не самый худший осуждающий геев лозунг из виденных Дином, но поражает лицо Кастиэля Милтона. Его челюсти плотно сжаты, с застывшим лицом он смотрит поверх толпы и выглядит так, будто ему физически больно там стоять. — Боже, только не снова этот парень, — говорит кто-то за спиной Дина. — Он хуже всех. — Вы слышали, что он сделал во время конференции по изменению климата? Однако Дин не слышал, что именно Кастиэль Милтон сделал зеленым, что добился собственного ареста. Он начинает проталкиваться вперед, пока не оказывается рядом с обсуждаемым протестующим. — Вижу, ты как всегда по уши в делах, — замечает он. Кастиэль едва реагирует на него, хмурясь и глядя в сторону. — А если серьезно, я не знаю, когда подоспеет мое подкрепление. Не хочешь перейти куда-нибудь с меньшим количеством... всего? — Я хочу быть там, где каждый сможет меня увидеть, — мрачно отвечает тот. — Вы случайно не видели поблизости съемочной группы? — Э, нет. Теперь, когда рядом полицейский, толпа слегка отступает. Большинство с удовольствием возвращается к веселью, но еще остаются недовольные подобным вмешательством и плакатом. — Итак, как все закончится на этот раз? Даже знать не хочу, какими символическими телесными жидкостями ты меня обольешь. Кастиэль не отвечает, лишь передергивает плечами. Сейчас февраль, а на Кастиэле лишь легкая куртка и нет перчаток. Его пальцы покраснели. По мнению Дина это несколько странно. Будучи наследником миллионов долларов можно позволить себе зимнюю куртку и хоть какие-то варежки. Но, да, парень уже продемонстрировал, что он не самый адекватный человек на земле. Дин переминается с ноги на ногу. Большинство людей уже отошло, но Кастиэль все равно привлекает достаточно внимания, и, да, Дин видит приближающегося к ним человека с камерой на плече. В новостях покажут Кастиэля, проводящего одиночный пикет — одинокий голос инакомыслия в тысячной толпе. — Итак, что этот трюк должен профинансировать? Союз Гражданских Свобод? Компанию по правам человека? Кастиэль оборачивается, бросая на него удивленный взгляд. Его рот слегка приоткрыт, и пространство между ними заполняется белым паром от дыхания. — Как?.. — Значит, так ты противостоишь семье, да? Заставляя вносить свою лепту долларами? Кастиэль аккуратно опускает плакат и поворачивается к Дину. Человек с камерой все еще приближается, но Кастиэль практически не обращает на него внимания. Он смотрит на свою руку, медленно сжимающуюся в кулак. — Офицер, я очень извиняюсь, — произносит он. А затем ударяет Дина по лицу. — Какого черта, — неразборчиво возмущается Дин; челюсть болит после удара. Толпа коллективно выдыхает «ого» и поддается вперед, чтобы ничего не пропустить. Кастиэль смотрит на Дина. — Теперь можете меня арестовать. — Чувак, почему ты, черт возьми, мне врезал? — Я... — произносит Кастиэль. Его челюсти на мгновение сжимаются. Похоже, он не знает, что делать — Дин не собирается к нему подходить. — Вы не будете?.. — Oн оборачивается к оператору, и тот пожимает плечами. Кастиэль задумчиво рассматривает камеру. А в следующую секунду в Дина врезается высокое холодное тело, прижимаясь своими губами к его. — Какчт, — красноречиво произносит он. Дин пытается сделать шаг назад, но ледяные пальцы удерживают его сзади за шею, а язык скользит по небу. Ничего себе, нет, постойте, черт. Внезапно Кастиэль отстраняется. — Вы должны были меня арестовать, — произносит он, переводя дыхание. Тут наконец появляется Виктор, проложивший себе путь через толпу, и скручивает Кастиэля, роняя его на землю. — Считается ли это нападением? — раздается чье-то бормотание. Дин вытирает рот, все еще глядя на Кастиэля. — Не знаю, возможно, нет, если ему понравилось... Эй, офицер, вам понравилось? Дин не уверен. Не уверен, предполагалось ли, что ему понравится или нет.***
Поцелуй появляется в вечерних новостях. Кастиэля Милтона сразу узнали, и видео творчески порезали. Они убрали удар, показывая лишь, как Кастиэль бросается на ошеломленного Дина, стоящего там с идиотским видом. Его руки беспомощно зависают над спиной Милтона, пока тот засасывает его лицо. Что интересно, арест не показали. Дин получает несколько звонков с поздравлениями, после чего вырубает телефон. Между тем Кастиэлю предъявляют обвинение в нападении на офицера. Дважды. Стоимость залога — пять тысяч долларов. В основном для того (по словам насмешницы Джо), чтобы остальные граждане не думали, что могут поцеловать Дина взасос, и им за это ничего не будет. Весь участок зубоскалит, пока, около восьми вечера, наконец не показывается адвокат Милтонов и не уходит минут через пять без Кастиэля на буксире. Появляется слух, что семья Милтонов отказалась выплачивать залог. — Хорошо, — говорит Виктор. — Наконец-то сопляк получит урок. Хотя забавно слышать, как Виктор называет тридцатилетнего мужчину сопляком, Дин обнаруживает, что беспокоится о Кастиэле Милтоне. Ничего не может с этим поделать. Так что при первой же возможности ускользает от коллег и спускается вниз, к камере, где держат Милтона. Тот кажется очень несчастным, сидя в одиночестве. — Привет, приятель, — доброжелательно произносит Дин. — Как ты? Кастиэль очень медленно поднимает голову. — О, здравствуйте, простите еще раз, что ударил. Дин прислоняется к прутьям решетки. — А как насчет поцелуя? Даже в царящей полутьме он может разглядеть румянец Кастиэля. — Я... наверное, я потерял голову. Я пытался заставить вас меня арестовать, и ничего лучшего в голову не пришло. — Мда. Так что, родители сыты по горло твоими выходками? — Что-то в этом роде. — Кастиэль мрачно отводит взгляд. — Видимо, в этот раз я действительно зашел слишком далеко. Некоторое время Дин внимательно его разглядывает. — Объясни мне кое-что. Почему бы просто прямо не пожертвовать деньги, вместо того, чтобы добиваться собственного ареста и заставлять родителей платить всем ради того, чтобы сохранить имя в чистоте? — Ирония, быть может, — отвечает Кастиэль. — Если ты не в курсе, моя семья — бостонский эквивалент «Баптистской церкви Вестборо»******, так что нет никаких сомнений касаемо их убеждений. Тем не менее, они так же сильно вовлечены в политику и бизнес. И им действительно не все равно, когда паршивая овца говорит или делает что-то, выносящее их ужасные моральные взгляды на свет. — Oн протяжно вздыхает, отводя взгляд в сторону. — Кроме того, у меня нет миллионов долларов, чтобы платить другим. А у них есть. Это лучшее, что я смог придумать. — И как они до сих пор не догадались? — вслух удивляется Дин. — О, некоторое время назад догадались, — бесстрастно отвечает Кастиэль. — Но на самом деле деньги для них значат не много. Что действительно имеет значение, так это их сын, целующий перед многомиллионной аудиторией другого мужчину. Так что... — Oн обводит жестом камеру. — Не повезло, — говорит Дин. — Целая ночь в тюрьме. Почти как оказаться в нашей, плебеев, шкуре. Кастиэль опускает взгляд на свои руки и невесело усмехается. Затем ложится на койку, повернувшись к нему спиной. — Я собираюсь спать. — Эй, да ладно... — Офицер Винчестер. — Дин, — настаивает тот. — Офицер Дин, я только что, после тридцати лет, совершил каминг-аут перед семьей, целуясь с мужчиной по национальному телевидению. От меня отреклись, у меня нет даже пятидесяти долларов на банковском счете, не говоря уже о пяти тысячах, и так как я не могу заплатить залог, то, вероятно, буду вынужден отсидеть минимальные семь месяцев. И, если не возражаете, я бы хотел, чтобы сейчас меня оставили в покое. Дин смотрит на поникшие плечи Кастиэля, и улыбка сползает с его губ. Упс. Никогда раньше он не чувствовал себя таким мудаком. — О, — произносит он. Кастиэль не отвечает, и после продолжительной паузы Дин уходит. Он возвращается примерно через час, неся пропитанный маслом бумажный пакет, два молочных коктейля и ключи к камере. Кастиэль садится, потирая глаза. — Надеюсь, ты любишь бургеры, — говорит Дин. — И клубничные молочные коктейли. Кроме того, хоть ты и опасный преступник, я надеюсь, что буду в безопасности, находясь рядом с тобой в этом маленьком замкнутом пространстве. Кастиэль ошеломленно моргает. Дин думает, что мог бы влюбиться в его сонное лицо и растрепанные волосы, но не озвучивает это вслух и просто протягивает пакет, чтобы тот вытащил бургер. Они сидят на койке бок о бок и ужинают в молчании. — Итак, Кас, — наконец произносит Дин и на секунду прерывается, делая глоток коктейля. — Нет даже пятидесяти долларов? Кастиэль кивает, смотря на бургер. — Несколько лет назад я наконец начал жить своей жизнью. Впервые решил делать то, что хочу, и стал писателем. Разумеется, это не получило поддержки родителей, так что я остался без их денег. — И нет никого, кто бы тебя вытащил? — И нет никого, кто бы меня вытащил, — хмуро подтверждает Кастиэль. — У моих друзей, голодающих писателей и художников, нет в заначке пяти тысяч долларов. — Дружище, — произносит Дин, — ты действительно нечто. Один человек, борющийся за добро, кладущий конец несправедливости и заставляющий деньги плохих людей финансировать что-то хорошее. Иисус. Кастиэль бросает на него внимательный взгляд, будто думая, что Дин его высмеивает. — Единственный козырь, что у меня был, это имя. Что-то, что есть не у многих людей. Дин толкает его плечом. — Это хорошее имя. Кастиэль широко улыбается, от чего в уголках глаз прорезаются морщинки. Дин не может отвести взгляд, и в этот момент ему кажется, что он мог бы смотреть на него вечность. — Что ж, — произносит он и прочищает горло. — Возможно, я мог бы, гхм, что-нибудь придумать. Сделать так, чтобы обвинения сняли. — Офицер Дин... — Да, и никаких больше пикетов. Ты ничего не будешь должен. Ничего взамен, обещаю. Кастиэль кивает, не сводя с него внимательного взгляда. — Но, знаешь. — Дин пожимает плечами. — Eсли захочешь как-нибудь, ну, встретиться снова, я точно буду не... На этот раз он немного больше к этому готов. Кастиэль теплый, мягкий и сладкий, его губы на вкус, как клубничный молочный коктейль. Дин опрокидывает его на койку, оттягивает воротник рубашки вниз и прижимается губами к впадинке над ключицей, от чего у Кастиэля вырывается довольный вздох. Май 2004 года. Впервые Дин рад, что провел довольно много скучных дней в здании суда, так что теперь отлично знает его планировку. Он и Кас находят неиспользуемый туалет на пустом цокольном этаже (в котором нет иных украшений, кроме длинных зеркал, висящих на обеих стенах над раковинами) и наконец очертя голову бросаются друг к другу. Кас пожирал Дина глазами с тех пор, как увидел его в парадной форме, и хотя сам Кас всегда выглядит офигенно, есть что-то необыкновенно завораживающее в его жилете и серебристо-синем галстуке. Дин бы постарался лучше оценить вид, но у них мало времени, язык Кастиэля уже в его глотке, так что приоритеты и все такое. Дин рывком расправляется с пряжкой ремня и каким то образом умудряется одной рукой расстегнуть молнию Кастиэля, прижимая его спиной к стене. Он пытается отстраниться, чтобы сказать о своем достижении, но Кастиэль выбирает именно этот момент, чтобы опустить руку вниз, прижимая к паху, и тем самым эффективно заставить его замолчать. Стоя напротив зеркала, они трутся друг о друга, Дин сжимает их члены в кулаке, а Кастиэль стискивает его бедра и вперемежку со стонами рассказывает на ухо, что именно хочет сделать с Дином и его формой, когда они вернутся домой, сколько раз и на каких поверхностях. Дин издает неконтролируемые бессвязные звуки согласия, лишившись дара речи от хриплых обещаний, отдающихся эхом от шеи. От того, как их члены скользят друг о друга в твердом обхвате его кулака, кружится голова. Он сильнее сжимает ладонь, проводя большим пальцем вдоль ствола Каса, и колени того подгибаются — он, задыхаясь, подается вперед, повисая на Дине. — Офицер, — дрожащим голосом выдыхает Кас. Дин смотрит в зеркало над его плечом и видит отражение своей спины в другом, а так же лицо Каса — рот приоткрыт, волосы в беспорядке. Он кончает в свою руку, чувствуя, как Кастиэль с силой вжимается в него, слыша его тяжелоe дыхание напротив своего плеча. Его пальцы впиваются в бедра Дина, когда он следует за ним, всхлипнув и резко подавшись вперед. — Черт, — выдыхает, смеясь, Дин. — Мы точно знаем, как отмечать важные события. — Да, — произносит Кас, все еще прижимаясь к нему. Дин тянется вперед, чтобы взять бумажные полотенца, и они вытирают друг друга. Кас очень аккуратно застегивает Дина, расправляя складки на форме. — Как мы выглядим? — спрашивает Дин. Кас критически рассматривает их в зеркале — раскрасневшиеся лица, растрепанные волосы. Он делает попытку их пригладить. — Неважно, — решает Дин. — В конце концов, принимая во внимание, что это за день, никто не удивится румянцу молодоженов. Кас поворачивается к нему и протягивает руку — левую руку с тонкой золотой полоской на пальце. Дин берет ее. Они невозмутимо поднимаются с цокольного этажа наверх, а затем, наконец, выходят наружу, к входной лестнице — перед ней многотысячная толпа ликующих людей. Сегодня весь Бостон вышел на улицы, празднуя то, что они стали первым штатом, легализовавшим однополые браки. Когда Дин и Кас переступают порог, крики усиливаются. Кас беззастенчиво ухмыляется, под пристальным вниманием его румянец после секса становится еще ярче. Они останавливаются на вершине лестницы, Дин тянет Каса на себя и глубоко целует. Что-то жестко прилетает ему в затылок — горсти риса, которые Сэм бросает так, будто это софтбольные мячи, а также гребаный вихрь конфетти и лепестков, парящих над толпой. Дин потом рассмотрит на фотографиях. Сейчас он может видеть лишь Каса. — Что-нибудь еще стоит протестов, мистер Винчестер? — шепчет он Касу. Тот бросает на него теплый взгляд и проводит рукой по груди. — Абсолютно ничего, — отвечает он. Дина это более чем устраивает. *This Land Is Your Land - одна из самых знаменитых фолк-песен в США, написанная в 1940 году Вуди Гатри. **Флаг-футбол — разновидность американского футбола, его бесконтактная версия. Это не контактный спорт, блокировка и захваты запрещены. Цель игры, как и в американском футболе — занести мяч в зачетную зону соперника. Основное отличие — исключение жестких контактов, спортсмены играют без защитной экипировки. Вместо шлемов и каркасов на поясе каждого игрока прикреплены два флажка. И если в американском футболе для того, чтобы остановить игрока, владеющего мячом, применяется захват (жесткий контакт), то во флаг-футболе достаточно сорвать с него флажок. ***Стеклянный потолок — феминистский термин, введенный в начале 1980-х годов для описания невидимого и формально никак не обозначенного барьера («потолка» в карьере), ограничивающего продвижение женщин по служебной лестнице по причинам, не связанным с их профессиональными качествами. ****«Один миллион мам» — организация преследует цель остановить эксплуатацию детей, фокусируясь при этом на индустрии развлечений. Не раз выступала с протестами против аморальности, жестокости и богохульства в американских СМИ. *****«Всякая любовь равна» — очень красивый фотопроект американского фотографа Брейдена Саммерса, который хочет показать нам, как красив мог бы быть мир в будущем, если бы люди в разных странах стали более терпимыми к однополым парам. ******«Баптистская церковь Вестборо» — независимая баптистская церковь в США, более известная благодаря своей оппозиции гомосексуализма, акциями протеста и пикетированием различных учреждений и организаций. Определяется многими наблюдателями как фундаменталистская организация.