Со смертью придёт честь. А с честью - и искупление.

      Глухие шаги, будто капли дождя, прокатились по вымощенной камнем дороге: держа в руке лук, мужчина бежал бесшумно настолько, насколько это ему позволяла обувь и собственная ловкость. Он знал, что скатерью дорожка расстелилась по направлению, противоположному семейному особняку Шимада — оттого и были его шаги неслышны. Новые хозяева особняка, однако, не укрепляли оборону. Они привыкли и смирились с тем, что именно в эту ночь, именно в это время года призрак синего дракона возвращается к истокам своего происхожения.       Ночь, когда дракон — первый наследник лидера клана Шимада и старший его сын, Ханзо, — убил собственного брата, прежде чем исчезнуть без следа и обречь всё своё наследие на изничтожение.       Владельцы резиденции знали, что дракон возвратится вновь и вновь. Но не затем, чтобы убивать. Не за сокровищами или деньгами он приходил. И не затем, чтобы вернуть власть или отомстить. Орде не спугнуть Ханзо, да и незачем. Вина прогонит его.       Однако хозяевам не нравилось, что на их территорию посягает кто-то чужой. Потому охрану они всё же оставляли с надеждой, что те проявят смекалку, и кому-то из них всё-таки получится Ханзо поймать.       Чудеса имеют свойство случаться. Но сегодня, как и каждую весеннюю ночь этой знаменательной даты, вслед за скрипом деревянного пола и свистом стрел, охранники в неестественных позах падали без сознания, словно шахматные пешки. Всё это повторяло события десятка прошедших лет, словно часть традиции, какого-то ритуала. Дракон обезвреживал, усыплял, но не убивал непричастных. Гордость не позволяла ему.       Уже на протяжении нескольких лет Ханзо посещал ставшую ему чужой родину. И каждый раз, стоило его ногам коснуться гладкой травы в саду, как сладкий запах цветущей вишни ударял в нос мужчины, пробуждая воспоминания. Прошлое соединялось с настоящим, ностальгия холодком пробегалась по коже. Или это был вечерний ветер, касавшийся его оголённой мужественной груди?       «Когда-то это всё было нашим…»       Кратко насладившись ароматами сада, Ханзо вздохнул. Величие клана предстало в его мыслях. Каждый день здесь маршировали воины, в залах велись ответственные стратегические обсуждения. В свободное время отец сидел под вишней и пил сакэ, а после отправлялся на тренировку своих сыновей. Готовя Ханзо к будущему главенству, он всегда учил его своим лучшим и тяжелейшим для исполнения приёмам, но никогда не давал ему слишком сильно напирать на младшего брата.       «Гендзи…»       Стоило мужчине вспомнить о Гендзи — как образ из детства исчез. Воспоминания затмила пелена огня и блеск крови на лезвии.       «Давать брату слабину в тот час стало непоправимой глупостью!»       Разгоряченное сердце забилось сильнее. Собравшись с мыслями, наёмник устремился к трофейному залу.       Вокруг восцарила настоящая тишина. Лишь ветер позади свистел, сгибая ветви деревьев, кузнечики одиноко стрекотали; шумел ночной город, однако шумел слишком далеко, чтобы помешать. Ханзо остался наедине с собой. Уже не лунный свет, а большие бумажные лампы освещали вошедшего тёплым светом. Взгляд лучника устремился на пьедестал с гобеленом позади него: жёлтый блик зиял и на железной рукояти катаны — семейной реликвии клана. Этот меч — то немногое, что осталось от былой славы Шимада. Он был одним из тех вещей, которые напоминали Ханзо о семье в его новой жизни. Именно этот меч пренадлежал когда-то его брату. Подымая взгляд на рассеченный гобелен, мужчина, даже сейчас, не смел прикоснуться к катане.       Как и в мире Ханзо, больше в трофейной зале ничего не осталось. Только голые стены, он сам и символ греха, им совершенного.       Дойдя до пьедестала, мужчина стал на колени, выпрямил спину, склонился пред мечами и положил лук возле себя. Поминки погибшего следовало справлять с чистой головой, однако, даже спустя прошедшее количество лет, это трудно давалось.       Разложив перед собой всё необходимое, мужчина закрыл глаза.       Сколько бы ни раздражали Ханзо фривольность Гендзи, его легкомыслие и несерьёзность, даже сейчас он скучал по их соревнованиям, по их душевным разговорам. По тому, как Гендзи мог немного развеять слишком серьёзного старшего брата, хотя тот не подавал виду.       «После смерти отца мы должны были стать союзниками и продолжить строить империю, но ты предал клан».       И Ханзо был вынужден убить его.       «Это был твой выбор — а это был мой долг! Я не имел права от него отступиться. Я не мог…»       Тяжесть раздумий сомкнула свои цепи над Ханзо, склоняя его голову ниже.       «Ты мог бы противостоять мне, если бы ты не шёл на поводу у жалости отца. Если бы ты тренировался усерднее, если бы ты придерживался устоев клана. Тогда бы это был бой на равных! А сейчас я стою на коленях, неся на себе бремя бесчестья. Возле твоего неупокоенного духа. У подножья руин того, что отец строил на протяжении всей своей жизни!»       Мужчина вспыхнул, кулаки сжались. Драконьи брови склонились над озлобленным лицом. Словно ветви, на нём растянулись морщины. Как только Ханзо успокоился, он зажёг благовония, и тонкая дымка поднялась от горящих ароматных палочек.       «Но ты был отважным человеком. Я принимаю твой выбор и не виню тебя за него. Пускай мой поступок горой ляжет на мои плечи, я готов искупить вину. Пусть я и далёк от искупления».       Погрузившись в медитативное состояние, Ханзо положил справа от себя перо ястреба и начал читать молитву. Дань брату, дань прошлому, дань настоящему.       Лишь с первыми лучами рассвета, когда небо залилось фиалковыми и персиковыми оттенками, Ханзо покинул особняк Шимада.       «Когда-нибудь я найду равного себе противника, и в бое погибну от его руки. Со смертью придёт ко мне честь. А с честью — и искупление».