Скорбная Розари

Мечты не исчезают, они становятся частью нас и делают нас человечнее. Ради них стоит жить на этом свете. Просто надо смотреть глазами сердца. Елена, из м/ф «Сон в летнюю ночь»

Хазистад — старый город. Старый — и очень маленький, почти деревня. Название его переводится как «туманное место», правда, не с гренландского языка, и хоть вся Гренландия туманна, именно так городок назван не зря. Туман тут по утрам низкий, густой и какой-то клочковатый, похожий чем-то на плывущие в сыром воздухе льдины. И, само собой, с этим туманом связана не одна легенда. Собственно, у самого городка немало легенд, но большинство из них относятся именно к окутывающему его туману. Правда, говоря строго, все это не легенды, а скорее похожие на старые сказки истории об исчезнувших людях, не оставивших после себя ни прощальной записки, ни остывшего тела. Живут в Хазистаде в основе своей старики и эмигранты. Туристов тут почти нет — потому что кроме сурово и без изысков выстроенных домишек, покрытых с каждым годом все больше и больше выцветающей краской, смотреть не на что. Следовательно, и говорить особенно не о чем. Кроме как, разумеется, о тех связанных с туманом сказках, о которых уже упоминалось ранее. В первую очередь, правда, происходит подобное потому, что истории эти продолжают рождаться. И, возможно, именно в этот момент в Хазистаде творится одна из них. И, по крайней мере, одна из этих историй (рассказанная старой Нуук еще давно) уж наверняка заслуживает толики внимания. И таким будет, пожалуй, ее начало. Жила в Хазистаде женщина. Странноватая, надо сказать, ну да такое ведь всегда было. Каждое воскресенье она приходила в храм и молилась до самого вечера, а по будням везде носила с собою четки и едва слышно шептала на каждую бусину по молитве себе под нос. Губы ее, говорили люди, красны от помады, но глаза — выцветшие от слез. Все в маленьком гренландском городке называли эту женщину не иначе, как Скорбная Розари. Скорбной Розари была по ряду весьма и весьма тривиальных причин, признаться. Будучи невестой, она потеряла так и не успевшего стать ей мужем жениха и не возымела возможности даже зваться вдовой. Была Розари датской эмигранткой, дочерью католиков. Отец ее был священником, мать хозяйничала по дому, и в силу весьма строгих семейных нравов Розари была совершенно невинна, как и полагалось порядочным девушкам до свадьбы. Жених же Розари — Христиан — был сыном местного кузнеца и, как и многие здешние жители, нередко ходил на лодке в океан, промышляя рыбной ловлей. И, собственно, именно из-за него женщина с выцветшими от слез глазами, так и не познавшая радости замужества и материнства, получила прозвище «Скорбная». А история Христиана очень проста. Однажды ранним утром он ушел на лодке — и назад более не вернулся. Океан был в тот день спокоен, а туман — так густ, что, казалось, его можно касаться пальцами и загребать пригоршнями за пазуху. Розари ждала жениха на берегу с вечера и до поздней ночи. Ждала и перебирала в пальцах деревянные четки, когда-то давно подаренные на Рождество отцом. Ждала — и молилась за здравие Христиана и за его возвращение. Однако туман крепчал, окутывая Розари своей влагой, и оседал на ее шали капельками воды. Розари прождала своего жениха до полуночи, и с вечера до самой полуночи (как и днем) океан был спокоен. Спокоен и величественно устал. С тех пор и начинается история самой Розари, о женихе которой позабыли довольно быстро, потому как вскоре после пропажи единственного сына схирел и крепкий прежде кузнец Мортен, жена которого не пережила ни его самого, ни Христиана. Надо думать, о Розари помнили долго (все же история произошла давно — она едва не старше самой рассказчицы-Нуук) по той причине, что много лет еще после пропажи Христиана она мозолила глаза старикам в Хазистаде. Каждый вечер Розари совершала обход городка, словно стоя на его страже и предохраняя от очередных пропаж, и каждый обход перебирала в пальцах четки, неустанно молясь. С каждым днем, с каждой неделей руки ее грубели от домашней работы — и разбухали от окружающей ее влаги. И всегда за Розари как будто бы по пятам шел туман невиданной густоты. Из-за тумана этого рассыхались деревянные лодки — и деревянные же заборы, но жителей это не слишком-то беспокоило — ведь люди пропадать перестали, а это главное. Страха к Розари никто в городке, конечно, не проявлял. Но никто не проявлял к ней также ни особенного сочувствия, ни участия. Так Розари и чахла. Не старела она, говорят, — только грубела лицом и кожей — и обходила Хазистад каждый вечер ровно семь лет. Ходила — и молилась, бог знает, о чем конкретно. О том ли, чтобы вернулся к ней Христиан, которого она горячо любила, о том ли, чтобы уйти вслед за ним… По окончании своего обхода в течение всех этих семи лет Розари каждый раз приходила ровно на то место, где ждала жениха своего с рыбалки. И каждый раз перебирала заново все тайны розария одну за другой. И каждый раз туман густой шалью обнимал ее и накрывал сверху ее собственную вылинявшую шерстяную шаль. И каждый раз к вечеру в течение этих долгих лет океан по вечерам был спокоен словно принявшее принесенную ему жертву древнее божество, призванное ждать своего часа. И однажды в один из таких дней — ровно спустя семь лет после ухода на лодке в океан Христиана — она исчезла, будто слившись с туманом, ставшим на время прогулок ей добрым спутником. И с тех пор, говорят, раз в семь лет пропадает ушедший туманным утром в океан очередной рыбак.