don't

— Алгебра? Возьми тетрадь у того задрота, — /рассветно-алая линия поперек живота/  — Эй, урод, что смотришь? Запал на меня? — /лезвие почти ласково гладит дорожки вен/  — Кто-нибудь, уведите это ничтожество, он забрызгает мою футболку кровью, — /боль густыми каплями разбивается о кафельную плитку/       Очередная коробочка из-под лезвий летит в мусорное ведро, слепо ударяясь о край /кусочки смерти рассыпаны на коленях/. Гарри аккуратно, любя, берет новое и на секунду сжимает его в ладони, оставляя бурые потеки на металле. Он уже и сам не помнит, с каких пор эти малышки помогают ему выжить /как иронично/.  — Прощай, ты отжила свое, — едва слышно шепчет Гарри, сгибая лезвие пополам, легкий хруст звучит приятно и привычно. Ему нравится просиживать здесь, на чердаке школы, все перемены и большую часть уроков, в компании мышей, старых кресел и слез. Иногда Гарри мечтал о том, чтобы в его семье все было по законам мелодрам: усыновленный сынишка-гей уже и не нужен своим родителям, так что со спокойной совестью прыгает с крыши, легко отставляя руки назад. К счастью /или, все же, к сожалению/ его приемные родители души не чаяли в своем сыне, а Гарри, по счастливому совпадению, любил их, так что… не сегодня, сатана — Да, мам? Все в порядке, я погуляю немного с ребятами из школы? Гарри придет домой, натягивая пониже рукава старого колючего свитера, невесомо поцелует воздух у щеки мамы и скользнет в комнату, царство опущенных штор и безнадежности. завтра начнется новый день, еще один в череде таких же бессмысленно-одинаковых, и ничего не может это изменить.       На этот раз на чердаке Гарри оказался не один. В продавлено-одиноком кресле развалился новенький старшеклассник /больная улыбка и печально-радостные глаза/  — Ты — Гарри, — утвердительно спрашивает парень, барабаня пальцами по протертой обивке, и Гарри неловко кивает, переминаясь на месте. Молчание затягивается, пристальный взгляд сверлит переносицу, и Гарри задушено вздыхает.  — А ты кто? — и тут же отчаянно жмурится, ожидая удара.  — Луи, — удивленно отвечает старшеклассник. — Ты чего? — и Хаз выпускает воздух из ноющих ребер.  — Ты не будешь меня бить? — неуверенно спрашивает Гарри и получает в ответ искристую улыбку.  — Нет, малыш, сегодня мы порисуем. — Луи встает, оказавшись ниже Гарри на целую голову, и неожиданно хватает Гарри за рукав, приподнимая вверх.  — Господи, — на вдохе шепчет Луи, прикрывая рукой рот. — Боже мой, — Гарри горько усмехается и тянется к рукаву — уродство нужно держать взаперти. Хлопает крышечка маркера, и Луи перехватывает руку поудобнее, закрывая ее от Гарри своей спиной. Теплые живые пальцы бегают по коже, выискивая что-то, и замирают, достигнув локтя. Маркер танцует, поднимаясь все выше, и, наконец, Луи отходит.  — Что это? — пораженно замирает Гарри, закатывая рукав /мертвые цветастые бабочки, перечеркнутые красными линиями/  — Ты больше не будешь резать себя, — счастливо объявляет Луи. Через пару дней Гарри уже четко разделил свою жизнь на «до» и «после» появления Луи, причем «до» представлялось довольно смутно. Первые бабочки, которые приземлились на его руки, уже исчезали, но Луи всегда успевал рисовать новых.  — В чем смысл? — лениво спрашивает Гарри, перебирая запечатанные лезвия, и Луи недовольно фыркает, как сонный лесной еж.  — Если ты будешь резать себя, то ты убьешь бабочек, понятно? Разве ты хочешь убить моих бабочек? — строго смотрит Луи, и Гарри искренне улыбается /я хочу убить не бабочек, себя/ — И смотри, что я придумал: сейчас все твои бабочки мертвы, видишь? Но как только твой порез заживет и станет шрамом, мы можем нарисовать на нем живую, понимаешь? — вдохновленно размахивает карандашом Луи.  — Нет, — смеется Гарри. — Почему ты это делаешь?  — Я люблю живых бабочек больше, чем мертвых, — снова улыбается Луи, и Гарри почти решает, что его бабочки всегда будут мертвыми /Луи всегда будет рядом/ их первый поцелуй случается, когда Луи, шутя, рисует бабочек у Гарри на шее, и дарит привкус горького шоколада вкупе с верой в будущее Гарри все чаще ловит себя на мысли, что Луи что-то от него скрывает. Полувзгляды, недослова и, черт возьми, такие же длинные рукава свитеров.  — У тебя все хорошо, Лу? — осторожно спрашивает Гарри, откладывая маркер /теперь он сам создает своих бабочек/  — Да, а что? — беззаботно скрывает Луи печаль на дне голубых глаз, но Гарри не так просто обмануть /он сам делал это годами/  — Ничего, ничего, — шепчет Гарри, садясь к нему на колени и тыкаясь носом в шею. Луи довольно мурчит, перебирая тоненькие пряди кудряшек, когда Гарри резко дергает рукав. — Ты спасаешь всех, но кто спасет тебя? щелкает крышка маркера.