Стирая

Когда Дин возращается в бункер, он чувствует себя пустым. Он знает, что должен сделать тысячу важных вещей, например, позвонить Сэму и узнать, как продвигается ситуация с Ровеной и всем остальным, но он попросту не может. Он не хочет ничего, лишь лечь на кровать и уставиться в потолок, будто на нём написаны все тайны мироздания. Но сам бункер, в отличие от Дина, не пуст. Кас здесь, стоит и разглядывает какие-то бумаги на столе, и он поворачивается, услышав звук шагов. Их взгляды встречаются. У Дина нет сил поприветствовать его, он не доверяет своему голосу — вдруг тот сломается? Так что он просто стоит, пытается улыбнуться, хоть как-нибудь, чтобы притвориться, что ему не так хреново, как есть на самом деле. Кастиэль, может быть, тот ещё лжец. Но когда и Дин врёт, Кас видит того насквозь. — Что-то случилось, — говорит он, подходя очень близко. Это не вопрос даже, так что Дин не утруждается с ответом. Ему и не придумать этого ответа. Произошло слишком много всего, и ничто не несло в себе смысла. Взгляд Кастиэля скользит по лицу Дина, его плечам, груди, рукам и затем останавливается на левой ладони. Он берёт её в свою, чтобы рассмотреть поближе. Дин беспомощно наблюдает за тем, как пальцы Кастиеля ласково гладят его, как будто пытаясь почувствовать что-то необычное. А затем он вспоминает, как вытирал поцелуй Амары этой рукой. Нет. Быть того не может, чтобы Кас это почувствовал. Просто… не может быть. Когда Кас отпускает его руку, Дин испытывает облегчение. Но затем взгляд Каса скользит вверх, и даже не к глазам Дина, а к его рту, и Дин понимает, что да, Кас действительно может что-то почувствовать. Но уж такого, что тот попытается вот так взять и изучить его… Грубая подушечка большого пальца скользит по его нижней губе, и у Дина перехватывает дыхание. Вот так вот, опять, снова, ангел забывает все правила приличия, все границы, и вот так вот, опять и снова, Дин ощущает пустоту в своей голове. Прикосновения Кастиеля, мягкие, осторожные, и в момент когда Дину кажется, что хуже уже ничего не будет, палец Кастиеля усиливает нажим и проводит с силой по губе пару раз из стороны в сторону, как будто стирая что-то. Дин ждёт, что тот отпрянет, но большая тёплая рука остается на его лице, большой палец всё ещё касается уголка губ. Это невыносимо, и Дин наконец пытается сказать хоть что-нибудь. — Я думаю… Я думаю она пыталась что-то сделать со мной. Амара. Я не знаю. — Дин понимает, что просто оглашает факты, и ему наплевать. У него не получается по-другому. Ему кажется, что в его голове шторм из миллиона мыслей, ни одна из которых не несёт смысла и не обладает ясностью. Кастиэль следит за ним внимательно. Он наклоняет голову чуть в сторону, и затем что-то в его взгляде меняется. Дину кажется, что тот больше не смотрит на него, но в него, сквозь него. Не смотрит на его глаза, лицо, тело, нет. Глубже. Прямо в душу. Это нервирует и приносит какое-то необъяснимое удовлетворение в одно и то же время, но в целом — это очень, очень странные ощущения. Это продолжается столь долго, что у Дина загораются смущением уши, и это тепло приятно сочетается с тем жаром, который он испытывает от ладони Каса на своём лице и почти что касании тел, ибо расстояние между ними смехотворно; наконец Кастиель закрывает глаза, глубоко вдыхает, и когда он смотрит на Дина в следующий момент, он смотрит ему в глаза. — Я знаю, почему Амара не смогла сделать ничего с твоей душой, не забрать её и даже не навредить. — Голос Кастиеля ещё ниже, чем обычно, как будто бы он сомневается в том, что говорит. Дин надеется, что всё не так плохо. — Дело в том, что… твоя душа уже отмечена. Мною. Дин резко выдыхает, и Кас выглядит так, будто готов молить о прощении. — Она смешана с моей благодатью. Будет неверно сказать, что она боле не «чиста» из-за этого, просто… просто она больше, чем была. Потому что ощутила мою близость. Близость, говорит он. Дин ждёт какой-нибудь тоненький голосок внутри, который должен ругаться и злиться, но ничего не происходит. Это «смешение» звучит, как вторжение, но… не ощущается им. Оно ощущается, как связь. Узы. Не такие, которые можно легко разрушить, так же легко, как Кас стёр ядовитые следы Амары с его губ и пальцев. — Это звучит… — Дин пытается подобрать подходящее слово. — Неприятно? — Интимно. Очень… очень даже. — Слишком. — Очень близко. — Так оно и есть, — подтверждает Кастиель тихим голосом. — Два существа не могут быть ближе. Но они могут, внезапно осознаёт Дин. Дело в том, что... могут. Их души — или душа и благодать, неважно — уже связаны, сплетены друг с другом, смешаны. Но их тела… их тела ещё не знакомы. И Дину отчаянно, отчаянно хочется, чтобы его тело тоже познало близость Кастиэля. — Могут, — вслух произносит Дин и целует его. И, как будто ожидая этого, Кастиэль целует в ответ сразу же, безо всякого удивления, без тени сомнения; он обхватывает лицо Дина обеими руками, крепко-крепко, притягивает его ближе. Между ними нет даже воздуха, как близко они стоят, и когда воздуха не хватает даже для дыхания и они отрываются друг от друга, Кастиэль проводит языком по губам Дина, а затем берёт его ладонь в свою и оставляет десятки коротких поцелуев на каждом пальце и внутри ладони. Дин чувствует, что горит, внутри и снаружи. Да, это «ближе», о котором он мечтал, настолько ближе, насколько это возможно; и когда он вспоминает о том, что они сплетены воедино и душами, его бросает в ещё более сильный жар. И он забывает обо всём плохом, обо всём, что не имеет смысла, потому что это — эти горячие поцелуи, и маленькие поцелуи, и ладони в волосах, и руки на талии, это — имеет смысл, и это всё, что важно.