В Книге Пророка сказано: «Что написано, то и будет» ©.
***
Аладдин стоял во дворцовых покоях на пронизываемой всеми ветрами террасе с восточной стороны, под открытым небом, усыпанном мириадами сверкающих жемчужной россыпью звёзд, в благоухании цветущего в императорском саду сандала. Его лицо было обращено в сторону закатившегося за горизонт кроваво-красного ока солнца, на тёмный (почти чёрный в ночи) силуэт мечети, откуда ещё не так давно нараспев звучал диковинно красивый и чарующий своей причудливой монотонностью вечерний азан, вселяющий надежду в сердца паломников и защищающий земли Божьего Дара* от злых духов — в частности, от пустынных джиннов, которые, согласно преданиям, с заходом солнца расползались по остывшим пескам, точно черви по пересохшему руслу реки Диялы. Аладдин не верил в существование пустынных джиннов — он вырос на улице, среди нищеты, голода и смерти, рано познав боль от лишений и утрат, и единственной его верой, помогающей ему пережить каждый день, была вера в нерушимую силу динара. Ничто не вечно под луной... кроме злата лоска и звона монеты. Эти два спутника идут рядом, рука об руку, и ставят перед тобой весь мир на колени. Это Аладдин усвоил достаточно хорошо, чтобы умело применять в жизни: простой багдадский вор и босяк с базарных улиц — обладая бесценной антикварной лампой из чистого золота с искусной отделкой из драгоценных камней, он превратился в настоящего принца. Не без помощи актёрского мастерства и отличной смекалки, стоит заметить. Ведь жизнь впроголодь на изнывающих от жары и зноя многолюдных улицах, где каждую секунду нужно держать ухо востро, чтобы избежать столкновения с султанскими головорезами (стражниками), научила его многому. Жаль лишь, что такой ценой... Забавного и доброго мальчишку по имени Халид он будет всегда помнить в своём сердце. Его первый и единственный друг в этом мире хаоса, персидских ковров и ругательств на арабском наречии. Как весело они проводили время вместе, по очереди обманывая простофилю-лавочника и воруя свежий товар прямо у него из-под носа. А как ловко оба взбирались на каменную изгородь точно цирковые обезьянки, срывая финики с деревьев, растущих по ту сторону, в домах богатых шейхов и праздных толстосумов. В один из таких "заходов" Халид набрал целую охапку фиников, наспех побросав их в подол своей грязной, оборванной рубахи. Но, к несчастью, хозяин дома уже увидел ребят и отдал распоряжение страже поймать хамоватых воришек. Аладдин был гибким и складным, поэтому легко проскользнул сквозь тугие ветви обратно. А вот Халид не успел. Звонкий мальчишеский вопль огласил округу, когда он, сорвавшись, упал с двухметровой изгороди прямо под ноги стражникам. До смерти перепуганный Аладдин, не зная, что ему делать дальше, не придумал ничего лучше как сбежать. В конце концов за кражу в государстве полагалась суровая кара — отрубание руки. А за непочтение перед стражей — обезглавливание. Ничего удивительного, что Аладдин больше ни разу в жизни не встретил своего старого друга... ...Теперь же перед ним открывалась масса возможностей: женитьба на богатенькой и глупой дочке султана, которую тот продавал в обмен на золотую лампу так, словно она была предметом бытовой утвари. Впрочем, у арабов давным-давно повелось разменивать женщину как товар, особенно при замужестве, где за разлуку с дочерью отец получал щедрое вознаграждение от будущего зятя, а зятю, в свою очередь, даровалась половина наследного имущества в придачу к смазливенькой жене. Вот только умный визирь — первый советник императора — оказался не так прост и быстро раскусил намерения Аладдина. Так же быстро, как и разглядел в нём босяка. И Аладдин подозревал, что тот не даст ему вот так взять в свои руки бразды правления, ведь сам султан был слишком глуп — и оттого легко управляем. В тёмной тишине ночи послышался шорох, отличный от шороха песка, когда в него закапываются вараны. Где-то во дворцовом проходе дрогнуло пламя одного из зажжённых факелов, и быстрая дрожь пробежалась по всему телу. Аладдин внутренне напрягся, вслушиваясь в сумеречную тишину, глухую и беспокойную. Над головой мелькнуло остро заточенное лезвие клинка, блеснув в свете факелов. Вовремя пригнувшись, Аладдин отпрянул назад, отступив в бесконечные коридоры дворцовых залов. Следовало бы догадаться, что визирь, дабы избавиться от него, непременно наймёт по его душу какого-нибудь головореза. Очень часто таких обучали для султанской армии, чтобы воевать с Персией на Востоке. Этот не отличался от них ничем: тёмная одежда, не сковывающая движений, наглухо обёрнутая вокруг головы чалма с прорезью для глаз, узкие кожаные ботфорты на плоской подошве, позволяющие ходить бесшумно, стремительные и уверенные броски, отточенные за годы практик — всё говорило Аладдину о том, что перед ним был никто иной как наёмник. И единственный способ укрыться от него — это оказаться хитрее. Аладдин бросился к выходу, но мечник его опередил и, убрав клинок за спину, вооружился горящим факелом. Два взмаха влево — три вправо. Убийца орудовал огненным шестом так, словно имел в обращении нунчаки. Не имея физической возможности вести бой на том же уровне и в той же скорости, что и противник, Аладдин посчитал для себя нужным сначала загасить чёртов факел... а это могла сделать только вода. Султанский пруд подходил для этих целей как нельзя кстати. Осторожно ступая по гладкому перешейку, выступающему из воды, оба мужчины двигались всё глубже и глубже в середину самодельного водоёма, продолжая ожесточенную схватку друг с другом. Пару раз нога Аладдина соскальзывала с мраморной поверхности, по щиколотку утопая в пруду, но он продолжал сохранять равновесие, пока, наконец, злосчастный факел, не был потушен. В сгустившейся вокруг них тьме раздались глухие удары в рукопашную, а затем плеск. Аладдин, сделав резкий выпад вперёд, ловко вцепился пальцами в грудь соперника и повалил его на холодную поверхность уступа, окуная в воду. Намокшая ткань чалмы соскользнула вниз, в отблеске горящих во дворце факелов обнажив сырое, поросшее грубой щетиной лицо с сухим, непроницаемым взглядом, и Аладдин тотчас же опустил занесённую для удара руку, не веря собственным глазам. — Халид? Это ты? — Его голос предательски дрогнул. Внезапно он почувствовал всю свою неспособность двигаться одновременно со странным смешанным чувством досады, радости и горечи. Воспользовавшись моментом, мужчина отбросил растерявшегося Аладдина в сторону, легко, словно мешок с тряпьём, и бесшумно растворился в сени дворцовых врат. __________ * Багдад — в переводе с персидского «Божий Дар».