White Rose

      Москва. Октябрь 1914 года. В кресле, слегка развалившись и задумчиво смотря на пылающий в камине огонь, сидит в золотом платье из шелка юная поэтесса. В воздухе витает аромат дорогих духов. Богатый интерьер дома завораживает: высокие потолки, сочетающиеся с платьем золотистые занавески на окнах, хрустальная люстра, деревянный столик с фарфоровым чайником и сервизом, стоящим на нём. Слышится звук открывающейся входной двери, за ним следует постепенно нарастающий звук чьих-то шагов. Скрипит дверь, и тут же в проёме появляется женская фигура в чёрной вязаной куртке. Да и не сразу понятно, что это женщина, она скорее похожа на молодого юношу: короткая стрижка, задорный взгляд исподлобья... Абсолютно не стесняясь, девушка наклонила голову с выкрашенными хной волосами и, поднеся указательный палец к губам, стала с нескрываемым интересом в глазах разглядывать незнакомку в кресле, опёршись на дверной косяк. Та в свою очередь тоже уставилась на женщину столь неожиданно появившуюся женщину-мальчика. Их немой разговор прервала внезапно вошедшая в комнату женщина, на вид явно старше тех двух. Обладая серьёзной наружностью, она всё же внушала доверие и располагала себе своим радушным взглядом и врождённой харизмой. Это была никто иная, как Аделаида Герцык. Расплывшись в широкой улыбке и поправив рукой, увешанной кольцами, свои светлые кучерявые волосы, она произнесла:       - Соня, что ж ты стоишь на пороге, проходи, - жестом позвала девушку во внутрь, - знакомьтесь. Марина Ивановна Цветаева, - кудрявая блондинка указала рукой на шатенку в кресле и продолжила, уже обратив взор на вторую даму, - София Яковлевна Парнок.       Мужеподобная девушка настолько стремительно переместилась к креслу, что поэтесса, сидевшая в нём инстинктивно отпрянула. Облокотившись на стол, длинным движением Парнок протянула новой знакомой руку с под корень обстриженными ногтями на пальцах. Марина более сдержанным жестом вложила свою руку с тонким золотым кольцом на безымянном пальце в холодную руку Софьи.       - София тоже пишет стихотворения, я думаю, вы поладите, - продолжила хозяйка роскошного дома. - Дамы, вы будете чай?       - Нам, если можно, что покрепче, - ответила девушка в черной куртке, уже уютно устроившись в соседнем с Цветаевой кресле, прежде чем та успела согласиться. Возразить что-либо она тоже не успела, потому что под проницательным взглядом Парнок, смогла лишь кивнуть головой. С ней никогда такого раньше не было: обычно поэтесса была тверда и уверена в себе, но в обществе этой странной дамы ощущала себя зажато и неуютно. Отчего? Вероятно, оттого, что ранее не встречала женщин такого типажа и не знала, чего можно ожидать. Новое, как известно, всегда вызывает опасения. Герцык, ухмыльнувшись, удалилась в другую комнату подбирать вино для гостий. Всё то время, что хозяйка квартиры отсутствовала, девушки не проронили ни слова. Цветаева рассматривала то ноги, то интерьер дома, который она и так уже знала наизусть, пытаясь спрятаться от назойливых глаз, все продолжавших изучать её. Молчание вновь прервала Аделаида, войдя в комнату уже с бутылкой дорогого французского вина и двумя бокалами:       - Мне надо отлучиться на пару часов. Я вам обеим доверяю, поэтому квартира в полном вашем распоряжении, - подмигнув на прощанье, женщина удалилась, громко закрыв за собой входную дверь.       Уже изрядно напрягавшую тишину прервала старшая поэтесса - София Яковлевна:       - Ну что ж... Творчество каких поэтов Вы любите, Марина Ивановна? - имя она протянула особенно долго, словно пробуя его на вкус, как новое блюдо.       - Люблю? Люблю я своего мужа и свою дочь. А поэтами надо восхищаться и вдохновляться, не находите?       - Ну и кто же Вас, в таком случае, восхищает? - после недолгой паузы, положив ногу на ногу и покачивая ей, с интересом спросила поэтесса.       - Пушкин... - Задумчиво поправила челку, - великий человек, гениальный поэт. Знаете, иногда мне кажется, что он еще жив, что вечером зайдет ко мне в гости на чашечку чая, и просидим мы с ним, проговорим до самого утра...       - Пушкин, значит. Классика. Сейчас все только его и читают, - сделав очередной глоток вина, Софья продолжила, - а что Вы скажете о древнегреческой поэтессе Сапфо? Слышали о такой?       - Это та, что воспевала любовь между двумя женщинами?       - Она самая.       Цветаева встала, поставив на стол опустошенный бокал:       - Какой вздор! Разве может быть что-то большее, чем просто дружба, между представителями одного и того же пола? - Она подошла к окну и, раздвинув занавески, начала разглядывать вид. Парнок в свою очередь подошла к новой знакомой достаточно близко, но тем не менее оставляя расстояние между ними.       - Как же вы можете судить о чувстве, которое никогда не испытывали? А уж тем более утверждать, что его и вовсе не бывает? - Голос Парнок стал более тихим, но оставался все таким же порывистым.       - Я ничего не утверждала, - шатенка резко развернулась и столкнулась лицом к лицу с Софией. Она только сейчас смогла разглядеть небольшие, еле заметные сережки-гвоздики в ее ушах, - а лишь высказала своё мнение, - уже более тихим голосом произнесла поэтесса. Она попыталась быстро уйти, потому что общество Парнок все меньше и меньше нравилось ей. Эти странные эмоции не давали покоя. Хотелось накинуться на эту женщину и задушить... Или не задушить, а просто крепко обнять? Чёрт его знает. Единственное, что понимала Цветаева, так это то, что нужно поскорее уходить, иначе она может совершить что-то непоправивомое. Однако, ускользнуть ей не удалось, потому что она оказалась крепко прижатой к подоконнику. Ее бедра соприкасались с бедрами этой странной женщины.       София наклонилась над ошеломленной Цветаевой и прошептала куда-то мимо уха, при этом поставив руки на подоконник, полностью лишая женщину возможности двигаться.       - Возможно, однажды мне удастся убедить Вас в обратном. - Подняла голову, - ну а теперь можете идти туда, куда так торопились, - сказала поэтесса в самые губы своей жертве.       И в этот момент их глаза встретились. Лица были в миллиметрах друг от друга, а тела и вовсе соприкасались. Обеих охватила страсть. Софии прекрасно знакомая, ведь у неё уже были романы с девушками, а Марине совсем непонятная. Она, казалось, забыла все свои принципы и слова, которые с такой уверенностью и непоколебимостью в голосе произносила минуту назад. Сознание покинуло поэтессу окончательно, а внизу живота завязался узел. Дыхание женщины, прижимавшей её всё крепче к подоконнику, обжигало. Казалось, прошла вечность, однако, всего какие-то секунды, и их уста соприкоснулись. Девушки слились в горячем поцелуе. Языки переплелись, сражаясь за право занять ведущую роль. Цветаева укутала руки в короткие волосы подруги, а Парнок крепче прижала любовницу к себе за талию. Да, она уже записала её в ряды своих любовниц. Могла ли она тогда знать, что Цветаева - не та, кого можно ставить в один ряд со всеми теми девочками, которые любезно отдавали свои тела в в полное её распоряжение и которым София безжалостно и последовательно разбивала сердца? Лишь, когда воздух у обеих закончился, женщины разорвали поцелуй, но оторваться друг от друга не смогли.       - Я, пожалуй, всё-таки пойду, - отдышавшись, сказала пребывающая в шоке Цветаева. Парнок поцеловала её в шею и лишь после этого отступила и дала девушке пройти.       Женщина дошла до двери и развернулась, остановившись в проёме. Она увидела, как девушка с сигаретой во рту, что-то неторопливо искала у себя в карманах. Вместо того, чтобы убежать после совершения столь безрассудного поступка, Цветаева всё так же молча подошла к Парнок, достав по пути коробок, зажгла спичку, протянула её Софии, подожгла сигарету и, не сказав ни слова, ушла, прикрыв за собой входную дверь.