Башня

Дин Винчестер запомнил этот день. Крушение привычных основ мира. Он словно стоял на высоком балконе башни, видя все на сотни миль вокруг, а потом кто-то подкрался к нему со спины — и вот он уже летит вниз под росчерки молний и грохот грома. Повторяющийся сон. Раз за разом. Да, наверное, он стал одержимым, но так и не понял, произошло это по его воле, или этот шарлатан, этот чертов колдун одурманил его. Но факт остается фактом. Мир Дина рухнул в пятницу, шестнадцатого апреля, и знаете что? Он ни за что бы не хотел отмотать время назад и изменить этот миг. *** Пятница, дежурство, кроме него в отделении полиции десяток людей. Для их маленького городка — чересчур много. Детектив Фишторн расхаживает по офису и травит байки — истории, которые с ним никогда не происходили и не произойдут. Две молодые сотрудницы, прекрасные цветки в этом поле зловонного мужского пота, приправленного малой толикой тестостерона, хихикают и краснеют. У Фишторна живот нависает над ремнем так угрожающе, что — того и гляди — лопнет, но девушки перестают замечать его внешнее уродство и вечно сальные волосы (такие же сальные, как его ухмылка и ладони), когда Фишторн говорит. Фишторн замолкает, и девушки начинают кружить вокруг Дина, как две кошки у свежего куска мяса. Он остается безукоризненно вежливым и соглашается, что действительно нужно сходить в бар и отметить его назначение, но он говорит это уже, кажется, пятый раз подряд, и каждый раз прокатывает наивных маргариток. Наивных — не потому, что они верят, будто он пойдет с ними и останется на ночь с одной из них. А потому, что не видят дальше своего напудренного носика. Они так недальновидны и слепы, что Дину смешно. В столице его сразу рассекретили, поняли, что он исключительно по мальчикам, и отправили в этот жалкий и тесный городок — воздух в нем спертый до того, что накатывает удушье. Так ему и надо. Нечего было заводить интрижки на работе. Теперь он все потерял. Теперь он будет умнее… И гомосексуальность свою он проклинает. Одна маргаритка склоняется к Дину ближе, чтобы опустить папку с ксерокопией дела на стол, и Дина обдает волной ее сладких духов. Он чихает, закрывает глаза на мгновение — а когда открывает, дверь в отделение уже нараспашку, и на пороге стоит мужчина (семнадцать? двадцать семь? сколько ему может быть лет?) с полоумным взглядом. Дин задним числом начинает угадывать его возраст и приписывать его взгляду какие-то эмоции. Но в тот миг, когда он впервые видит мужчину, он не замечает ничего, кроме пронзительной синевы, словно все его тело окружает кокон плотного света. Это длится всего один миг: Дина пробирает холодом, тут же бросает в жар и мгновенно отпускает, а аура — если только это была она — четкая, яркая, пропадает. Но он готов поклясться, что чувствовал и видел ее по-настоящему. Так, наверное, и сходят с ума? Когда впервые видят то, чего на самом деле нет. Мужчина рушит чары быстро. Он стремительным шагом проходит к Дину и говорит так громко, что это больше похоже на крик: — Меня обокрали! Дин вздрагивает, выходя из ступора. Маргаритка уже упорхнула. Фишторн оживляется: чует возможность проявить себя и, кто знает, увести одну из девушек с собой праздновать блестяще закрытое дело. — Как это произошло? — спрашивает Дин, глядя на мужчину. Черные волосы торчком, глаза сверкают. Действительно — сверкают. Ловят тусклый электрический свет, впитывают его в себя и светятся им изнутри. По коже Дина бегут мурашки. Мужчина же с хлопком ставит ладони на его стол, наклоняется и четко произносит, уставившись Дину в глаза: — Парень лет двадцати пяти — может, чуть старше, но ему не больше тридцати — напористый и с темными волосами, глаза, скорее всего, тоже темные. Думаю, светлокожий. Я отошел в магазин за кофе, а он украл мою доску! Схватил ее и все, что в ней лежало, и сбежал! Мужчина пружинисто выпрямляется. Дин кидает взгляд на Фишторна. Это его дело — ловить преступников и воров. Дело Дина — принимать обращения о залезших на дерево кошках. Как бы его ни пробрал этот мужчина, как бы ни билось в горле сердце, его дело вести не Дину. — Постой, парень, я тебя знаю, — вдруг говорит Фишторн. — Таролог? — И что с того? — взвивается мужчина. — У меня украли ценные вещи, вы обязаны принять заявление… — Винчестер, прими, — бросает Фишторн и захлопывает стеклянную дверь в офис. Дин остается наедине со взбалмошным посетителем. Тот, судя по движению челюсти, крепко стискивает зубы, чтобы не отпустить ругательства вслед пренебрежению детектива. — Присаживайтесь, — Дин указывает на стул и достает чистый бланк, готовясь писать. — Мистер...? — Тауэр. Кастиэль Тауэр. Кастиэль Тауэр — что за чудная фамилия и что за странное имя — придвигает стул и садится напротив Дина. Он складывает руки на столе, лацканы его голубой не по сезону тонкой рубашки соскальзывают, оголяя запястья — правое увешано потрепанными фенечками и одной нитью перекрученных четок. Кастиэль называет дату рождения (двадцать три года, а освещение то накидывает ему лет, то убавляет) и со шлепком кидает Дину паспорт. — Я отошел в магазин, оставил свое рабочее место на минуту, буквально на минуту, — заговаривает Кастиэль. — Вернулся — ничего нет, кроме ковра, черт бы его побрал! — Что у вас украли? Упоминание ковра приводит Дина в замешательство, но он не подает виду. Это просто. Куда сложнее уткнуться в листок с показаниями потерпевшего, а не таращиться на него. На длинные ровные пальцы, поразительно красивые руки — на левой сразу аж три серебряных кольца, на правой — одно, на большом пальце. На шею — от одного ее вида Дин ощущает голод. Не как вампир. Это было бы совсем психопатично. Нет, хочется целоваться. Остро, до боли хочется. И губы… Губы у Кастиэля будто созданы для поцелуев. И сейчас эти губы жестко и зло, словно Дин повинен в случившемся, выговаривают: — Доску шахматную себе представляете? Представьте, что на крышке ее выжжены фракталы, а внутри лежат не шахматы, а мои вещи. — Какие? — уточняет Дин и поднимает взгляд на Кастиэля. Тот смотрит, не мигая, словно на прочность проверяет. — Две колоды карт Таро, пригоршня осколков кристаллов, руны — не в полном комплекте, но зато выбиты на минералах, а не дереве. — Э… а ковер? — вспоминается Дину. — Сижу я на нем, — шипит Кастиэль. — Сижу и просматриваю проблемы всем желающим. Теперь у меня ничего нет, только… — Он тянется к нагрудному карману. — Одна колода! И та слова правды не скажет! Дин вносит в список все украденное. Сказать, что он в смятении? А чего здесь еще сказать? Он спрашивает, не сдержавшись: — А остальные колоды не врут? — Нет. Колода Тота от пройдохи Кроули выдает все как на духу. Нимфы щебечут, как птички. А эта… — Кастиэль вытаскивает колоду из нагрудного кармана и смотрит на нее с гневом. — Эта как зеркало работает. Мое. Дин с умным видом кивает, хотя в его голову начинают закрадываться мысли о психическом нездоровье Кастиэля. Впрочем, чему тут удивляться? Шизофреники часто бывают привлекательны в маниакальный период. Сверхценные идеи заразительны. Еще немного — и Дин верить этому парню начнет. Еще немного — и влюбится. Просто так, с первого взгляда. Сделав вид, что не слышал чуши, которую он несет. — Значит, вы успели увидеть вора… — Нет, я же в кофейню заходил. Дин хмурится: — Но вы пять минут назад описали его внешность. — Разумеется, описал! — рассердившись, Кастиэль трясет перед лицом Дина увесистой колодой. — Я сразу сделал расклад. Эта-то при мне была. Дин выдыхает и предельно спокойно и вежливо произносит: — Показания колоды я принять, к сожалению, не могу. Тем более что она врет. — Не врет… — Кастиэль осекается. Видимо, понимает, что нечего перед неблагодарной публикой распыляться. — Ладно, — решает он. — Ищите так, без описания внешности. Потом еще поймете, что я прав был. Кастиэль бросает взгляд на табличку на столе Дина и хмыкает. — Дин, — говорит он. — Вы и палец о палец не ударите ради меня, так? — Ну почему же, раз заявление есть, то нужно расследовать… Дин врет. Дело — явный висяк, да еще и глупое такое. Барахло Кастиэля едва ли вписывается в понятие ценного имущества. Лучше кошек с деревьев снимать, чем гоняться за призраком, выдуманным этим… тарологом. Точно. Вот как его Фишторн назвал. Таролог. Кастиэль выдыхает, и весь его обжигающий гнев словно уходит, движения сглаживаются. Он запрокидывает голову и широко улыбается, смеется. Одновременно тело его расслабляется, будто волна от головы до ног катится, и он перестает выглядеть таким невротиком. Становится просто человеком. Обычным человеком… Дин резко кое-что понимает. Человеком под травкой. Запах духов маргаритки наконец испарился, и Дин чует знакомый сладковатый аромат. Ему бы следовало донести об этом… Но он ничего не предпринимает. Он дожидается, пока Кастиэль прекратит смеяться и посмотрит на него. — Оставьте номер для связи, и мы позвоним, как только… — Я вытащу карту, — перебивает Кастиэль. — Одну карту. Я знаю, что она тебе сейчас нужна. Запомни ее и думай о ней. Пойдет? — Нет, — пытается сопротивляться Дин, но Кастиэль, уставившись на него своими невообразимо синими, гипнотическими глазами, вытаскивает из середины колоды карту, театрально взмахнув рукой, и подносит ее к лицу Дина. — Ну? Что там? Что написано? — Башня, — говорит Дин. На карте, красно-черной, мрачной, нарисована каменная башня, и из ее окна свешивается… нечто. Больше всего это походит на огромный моток кишков пополам с остальными внутренностями. — Внутренние оковы, Дин, будут разрушены. Это больно, это всегда больно, падение воспринимается как смерть, но на самом деле это перерождение. Выйди уже из своего темного царства. Прими себя, смени путь… В общем, чего я тебе объясняю, подумай сам, — порывисто заканчивает Кастиэль и вскакивает на ноги. — Увидимся, — бросает он, отвернувшись. Дин не успевает его остановить. Да и не пытается. Перед глазами все равно стоит белое лицо с сияющими глазами, розовые губы и черные омуты зрачков. А еще — карта. Дин чувствует себя обдуренным. Выдвинув ящик стола, он проверяет, на месте ли кошелек. Все на месте. *** Башня-башня-башня… Да что этот ненормальный знает об оковах! Дин злился весь оставшийся день. К нему заглянул Фишторн и, положив руку на плечо, свысока поведал, что этот таролог сидит на соседней с ними улице, сколько он себя помнит, а уж он-то прожил здесь всю жизнь, не то что малолетние выскочки. Дину хотелось вцепиться в пухлую руку Фишторна и отгрызть ее, чтобы ему не повадно было лапать своими мокрыми от пота граблями всех, кого ни попадя, но Дин сдерживался. Ловил информацию. Таролог Кастиэль Тауэр гадал за деньги, хлопот не доставлял, места занимал немного, в мошенничестве (кроме процесса гадания и развода дураков) не был замечен. По крайней мере, не было ничего, за что его могли бы наградить пристальным вниманием полиции. Эксцессов у него не случалось. Впервые за много лет он явился писать заявление. Не трогали его. Город маленький, все друг друга знают. Таролог безобидный, вряд ли богатый, кому нужна его коробка с барахлом? Тем более что деньги, полученные от клиентов, он сразу распихивает по карманам. Фишторн заключил, что утащил коробку у таролога какой-то наркоман. Или просто чокнутый. Дин согласился. Посмеялся над плоской остротой о гадалках. И тем же вечером, после работы, пошел искать Кастиэля. Так и не нашел. Ни Кастиэля, ни ковра. Видимо, тот собрал оставшиеся вещички и отправился, от греха подальше, туда, где его не ограбят. Дин живет в этом городе от силы три месяца, но уже примерно знает, где здесь можно развлечься. Знание интуитивное, он еще ни разу не покупал секс. Он проходит мимо проституток, подумывая, не снять ли одну. Девушку. Обязательно девушку, потому что любовь к парням ему уже принесла достаточно неприятностей. Сначала был скандал с отцом — еще в нежном подростковом возрасте Джон застукал старшего сына в постели с одноклассником. Одноклассник был выдворен, Дин избит. Даже сейчас, при воспоминании, кулаки чешутся, и хочется засветить отцу промеж глаз, отколошматить его так, чтобы только кровью мог хлюпать. Но тогда Дину было пятнадцать, и он мог лишь принимать удары и пытаться сдерживать слезы. Из дома он ушел в семнадцать, послав отца к чертям собачьим. Урок был неплохим, но Дин им пренебрег. Он добился всего сам. С блеском окончил полицейскую академию, устроился в престижное отделение, и ему показалось, что напарник с ним флиртует… Дин пошел ему навстречу, но напарник написал заявление о домогательствах. Гнида, просто хотел выслужиться и растоптать конкурента. Дело замяли, а Дина сослали в провинцию. И теперь, спустя почти полгода передышки (разбирательство в столице тянулось чересчур долго), в нем опять кипит это желание, эта пагубная страсть, которая разрушила его жизнь. Дин проходит мимо проституток, понимая, что девушку не хочет ни под каким соусом, даже если у него будут завязаны глаза. Даже минет от женского ротика ему противен. Он хочет чувствовать крепкое, грубое тело. Он хочет, чтобы у партнера был член. Он хочет… Кастиэля. Всерьез хочет. Дин останавливается напротив шлюхи мужского пола, смотрит на его субтильную фигурку и светлые волосы — и уходит. Нет, нет, нет. Это погубило его. Это снова его погубит. И он не может перестать думать о Кастиэле, которого и видел-то всего ничего. Но эти губы… По ним хочется провести головкой члена, чтобы они заблестели от смазки, а потом медленно толкнуться в горячий влажный рот. И чтобы эти глаза так и смотрели на Дина, пока он будет неторопливо и обстоятельно трахать Кастиэля в рот. От этих мыслей член напрягается. Все внутри становится каменным. Дин спешит домой, в свою однокомнатную темную квартиру. Закрывает за собой дверь, прижимается к ней спиной и сразу же расстегивает ремень. Парень свел его с ума. Кастиэль свел его с ума. Дин так изголодался по мужскому телу, по грубому сексу, по любому, черт побери, сексу, что думает, что влюбился. Нет, больше он не влюбляется. Только не в мужчину. Мужчины все портят. *** Его преследует взгляд Кастиэля — уверенный, напористый. Людей с таким взглядом хочется подчинить, расплавить ласками и заставить кричать, умолять. Дин дышит часто и поверхностно, когда в его сознание проникают такие образы. Прошло три дня. Он искал Кастиэля каждый из них. На четвертый нашел. Вечер уже опустился на город, но стояла не зимняя темень, а приятные весенние сумерки, словно солнце все еще где-то рядом и продолжает светить, просто оно черное. Дает тепло, но не свет. Обнажает пороки и дурные, преступные мысли. Дин все еще в форме после рабочей смены. Он идет по той стороне улицы, на которой расположился Кастиэль. Дорога узкая, мощеная брусчаткой, огорожена с обеих сторон домами, и почему-то вспоминаются изящные улочки Италии, по которым Дин никогда в жизни и не гулял. Кастиэль сидит между кофейней и магазином пряностей на вязаном радужном ковре — маленьком, круглом. Перед ним лежит открытая деревянная коробка, а в ней — одна колода карт с черной рубашкой и россыпь полупрозрачных красных кристаллов. Дин останавливается перед Кастиэлем. Его глаза полуприкрыты, ладони лежат на скрещенных ногах и обращены внутренней стороной вверх. — Нашел мои вещички? — спрашивает Кастиэль, не открывая глаз. — Как ты понял, что это я? Дин смотрит на него сверху вниз, и по венам взбегает горячее, пугающее своей силой желание. Еще немного — и у него встанет прямо тут, Кастиэлю достаточно будет приоткрыть глаза и увидеть, как перед ним топорщится ширинка Дина. Дин торопливо садится на корточки перед Кастиэлем. — Заметил тебя еще издалека. Ты не особо-то и скрываешься. — Мне незачем прятаться. — Ага. Так что? Ничего не нашли, верно? Дин не отвечает. Он дотрагивается до одного из кристаллов, но не чувствует ничего. Эти штуки, видимо, оказывают влияние на экзальтированных дамочек, жаждущих узнать свое будущее, но не на него. Он хочет потрогать и карты, но Кастиэль резко ловит его за руку, сжав запястье. — Только смотреть. Не трогать. Кастиэль теперь глядит на него во все глаза. Дин сглатывает. Хочет податься вперед и поцеловать — бессознательно, инстинктивно, но он чудом сдерживается. Кастиэль усмехается так, словно прочитал его, словно Дин с его желаниями и похотью — как на ладони. — Погадай мне, — просит Дин. Кастиэль качает головой: — Не раньше, чем ты пройдешь через стадию Башни. Иди домой, мальчик. Отдохни. Кастиэль открыто насмехается над ним. Мальчик… Дин ведь его одногодок. Чуть постарше. Кто еще тут мальчик. Дину кажется, что он заболел. Ему до дрожи хочется повалить Кастиэля спиной на его дурацкий ковер, задрать его просторную рубаху и целовать, целовать… В живот, грудь, шею. Отсосать ему на глазах всех прохожих и владельцев магазинов. — Иди домой, — повторяет Кастиэль и с ухмылкой касается кончиками пальцев щеки Дина. От его прикосновения тело прошибает, словно током, и Дин отшатывается, почти теряя равновесие. — А то здесь взорвешься. Кастиэль смеется над ним. Дин уходит домой. Хороший совет. Очень хороший. Но Кастиэль за свои насмешки поплатится. В глотке так сухо, что впору разодрать кому-нибудь горло и напиться свежей крови. Но, кажется, его жажду утолит только Кастиэль. Дина колотит, как припадочного. Этой ночью ему снится башня. По ее стенам ползет нечто живое, пульсирующее. Несомненно, органическое — монстр, чудовище, собранное из человеческих органов. Три сердца, желудки, почки, легкие и мозги, все смешано, как в уродливом творении Франкенштейна, и оно живет, двигается. Дин пятится к балкону, но эта тварь надвигается на него, облепляет собой стены и дверь, потолок, а под конец проглатывает Дина в свое тлетворное нутро и рушится вместе с ним вниз, с самой вершины башни. Дин просыпается в поту, сердце бешено колотится. Но это лучше, чем пробуждаться со стояком и мыслями о Кастиэле, стучащими по вискам, как молоточки. *** Он проводит так целую неделю. Семь дней. Из них пять дней работает. Остальные два целиком, с утра до вечера, торчит неподалеку от ковра Кастиэля, стоит за углом дома и смотрит, как Кастиэль широко улыбается женщинам, останавливающимся возле него. Он раскладывает свои карты обыденно, без театральщины, просто берет колоду, перемешивает и тянет несколько карт подряд, а потом спокойно и немногословно рассказывает о них очередной клиентке. Две девушки подходят к нему почти каждый день — видимо, впали в зависимость от его прохиндейской магии. Дин подглядывает за Кастиэлем, но неизменно уходит раньше, чем Кастиэль отправится домой. Есть что-то неправильное в том, чтобы преследовать человека до его жилища. Дин близок к этому, но пока еще держится. Бенни, его единственный приятель на этой скверной работе, как-то ловит его за плечо и говорит, что Дин свихнулся на этом тарологе. — Он просто шарлатан, — говорит Бенни. — Ничего особенного. Зря время на него тратишь. Дин кивает и решает быть осторожнее. Это пока Бенни думает, будто Дин заподозрил Кастиэля в преступных делишках. А потом он пораскинет мозгами и поймет, что подозрения полицейского здесь ни при чем. Дин в очередной раз стоит за углом и посматривает на Кастиэля. Тот собирает карты в коробку, скатывает ковер в рулон и, взяв его под мышку, уходит по улице вниз. Дин разворачивается и идет в противоположном направлении. Он уже успевает свернуть к проезжей части, как вдруг его ловят за локоть, а на ухо произносят: — Пойдем потолкуем. Дин поворачивает голову. Кастиэль держит его цепко, на лице у него холодная решимость, брови нахмурены. Дин не протестует. Они идут близко друг к другу, прижимаясь плечами, а порой и бедрами, и тело реагирует предсказуемо. Полгода, напоминает себе Дин. Всего полгода воздержания превратили его в озабоченного маньяка, свихнувшегося на Кастиэле. От Кастиэля травкой на этот раз не пахнет. Только горьковатым потом и терпким парфюмом. — Ты следишь за мной уже вторую неделю, — произносит Кастиэль. Остановившись на переходе, он оглядывается по сторонам. — Причина? — Я не слежу, — врет Дин. Сам не знает, зачем. Кастиэль тащит его через переход. — Ладно, я понял. Я не против, — он скалится в улыбке. — Но гондоны покупаешь ты. — У меня с собой парочка есть, — отвечает Дин в замешательстве. Его фантазии оставались фантазиями, он и не собирался претворять их в жизнь. Он отказался от этой части себя. Он больше не спит с мужчинами. Но все же он идет вместе с Кастиэлем и не протестует. — Хочешь историю? — не дождавшись ответа, Кастиэль начинает: — У меня был любовник. Мы встречались около года, даже больше. Один раз во время секса он надел мне на голову целлофановый пакет, и я задыхался, видя цветные сны. На пике оргазма меня размозжило, просто убило, и я до сих пор не понимаю, как мне хватило сил сорвать с себя пакет и вдохнуть. Но я точно знаю, что еще секунда — и я был бы мертв. Мы после этого расстались. Но не потому, что я обиделся на него, — Кастиэль останавливается и смотрит на Дина. — Это было круто. Очень. Обиделся он. Потому что для него было бы круто, если бы я под ним умер. Понимаешь? — Не очень, — признается Дин. Он дышит ровно, он заставляет себя дышать ровно, но в голове у него не укладывается, как Кастиэль может говорить с таким хладнокровием о покушении на его жизнь. Как у него вообще язык поворачивается. И кто тот ублюдок, который едва не задушил его? — Если он все еще пытается поддерживать с тобой связь, я посажу его. Кастиэль смеется. — Храбрый защитник… Я не нуждаюсь в опеке, Дин. Мы пришли. Перед ними старый дом, еще пара лет — и пойдет под снос. Кастиэль открывает скрипучую покосившуюся дверь и ныряет в темноту подъезда. Пахнет мочой и кошками. Поднявшись на второй этаж, Кастиэль тычет ключом в замок. Дверь его квартиры напоминает подъездную — такая же хлипкая, словно ее навесили чисто для вида, а не для защиты от домушников. Пока Кастиэль возится, Дин придвигается к нему ближе. Прижимается грудью к спине. Зарывается носом в мягкие волосы Кастиэля и вдыхает их запах. Кастиэль замирает, словно пойманный в клетку. Дин проводит ладонями по его бокам, по напряженным бедрам, притискивается еще чуть ближе, членом к ягодицам, грудью — к лопаткам, и дышит. Дышит Кастиэлем. Его затапливает счастьем, удовлетворением, жаждой — чем это ни назови, Дин не хочет отпускать это чувство никогда. Пальцы Кастиэля, сжимавшие ключ, начинают подрагивать, но он все же справляется с неподатливым замком, пока Дин гладит его по бедрам и животу, несильно толкаясь к нему пахом. В квартиру они вваливаются, и Дин одним резким движением поворачивает Кастиэля к себе лицом и целует его. Глубоко, долго. Погружает язык в его рот, держит ладонями за лицо и целует бесконечно, с наслаждением. Все внутри каменеет, горит, и жар заполняет от горла до кончиков пальцев ног. А Кастиэль… вырывается. Словно передумав, он резко отталкивает Дина. — Что?.. — Дин, смешавшись, делает шаг к двери. Кастиэль, обернувшись, тихо говорит: — Что-то не так. Кто-то… здесь, — выдыхает он. Дин, подобравшись, жалеет, что табельное оружие сдал в конце смены, а при себе у него только кулаки. Кастиэль неслышно открывает ящик под вешалкой и кошачьим плавным движением вытаскивает нож. Дин ловит его за запястье и качает головой, протянув ладонь. Если бы взглядом можно было толкнуть, то Дин бы уже давно улетел к противоположной стене. Но Кастиэль только зло смотрит на него. Сохраняя тишину, Дин забирает у него нож и крадучись идет по коридору. Света в эту квартиру не проникает. Все пропахло пылью. Он почти доходит до двери, ведущей в комнату, как слышит звон. Больше не медля, Дин врывается в комнату, как дикарь с ножом, но поздно: окно щерится разбитыми стеклами, осколки усеивают подоконник, а ветер треплет листы книг и каких-то тетрадей, разбросанных по всеми полу. Дин кидается к окну, но на улице пусто. Ни единого человека. Кто бы ни побывал в квартире Кастиэля, он скрылся в одном из проулков. Кастиэль, подлетев к Дину, останавливается за его спиной и сжимает плечо до боли. — Посмотри, что украдено, — говорит Дин. — Я сейчас вызову группу… — Не надо. Кастиэль поворачивается к окну спиной и обводит взглядом комнату, обхватив себя руками. — Почему? — Дин кладет нож на подоконник. — Снимем отпечатки, прогоним по базе… — Я же сказал — не надо! — рявкает Кастиэль. — Думаешь, когда они найдут у меня травку в бачке унитаза, они подумают, что это вор оставил? Кастиэль порывисто подталкивает Дина к окну и смотрит ему в глаза. Дин зачарован. Совершенно зачарован этим гневом, этой силой. Он даже острее начинает воспринимать все запахи, ему хочется облизать шею Кастиэля, чтобы насытиться его ароматом. Хочется насадить его на свой член прямо здесь, на подоконнике. Все клокочет внутри. — А того, что я тебя могу арестовать, не боишься? — тихо спрашивает Дин. Кастиэль улыбается совсем безумно. Безумно и опасно. Ветер треплет его волосы и бьет Дина в спину, словно подталкивая к еще одному поцелую. — Я уверен, — говорит Кастиэль и, подавшись вперед, кладет ладонь на ширинку Дина, на его полутвердый член, — уверен, ты этого делать не станешь. Дин выдыхает, а Кастиэль, разом потеряв к нему интерес, начинает бродить по комнате. Он поднимает и снова бросает свои книги и тетради, проверяет ящики шкафов. Дин неловко складывает книги в стопки. Немного эзотерики. Много классики. В тетрадях — расклады и описания карт мелким убористым почерком, цитаты и рисунки людей в изломанных позах. Рисунки плохие, но все равно притягивают. Наконец Кастиэль заканчивает осмотр. Кулаки его сжимаются. — Он взял все, кроме денег. Все мои карты, хрустальный шар, которым я не пользовался даже! — Кастиэль повышает голос. — Кристаллы, благовония, абсолютно все! А деньги, — он смотрит на Дина через плечо, — не тронул. Кто-то очень не хочет, чтобы я работал. Кастиэль обрушивается в кресло, явно знававшее лучшие времена. Дин приближается к нему и присаживается рядом на корточки. — У тебя есть родные? — Не в этом городе, — отвечает Кастиэль, мотнув головой. — Поехали ко мне, — предлагает Дин. — Зачем? — Кастиэль изгибает бровь. — Здесь холодно, — Дин кивком указывает на окно. — И не говори, что тебе не страшно оставаться в квартире, в которой побывал чужой человек. Дин работал с людьми, пережившими кражу со взломом. Дом переставал для них быть неприступной крепостью. Они начинали бояться оставаться одни в четырех стенах. — Мне не страшно, — фыркает Кастиэль. И Дин ему верит. Кастиэль сидит, широко расставив колени, уложив ладони на подлокотники кресла. От него так и исходит уверенность. И Дину вспоминается обман зрения, видение, случившееся в их первую встречу, когда Кастиэль был пронизан синим светом. Может быть, этот кокон существует на самом деле и защищает Кастиэля. Может быть, поэтому он ничего не боится. Дин, оставаясь между ног Кастиэля, ведет ладонями от колен вверх. — Тогда поехали просто так. Кас… Кастиэль дергает плечом, словно сокращение имени — муха, досаждающая ему. — У меня уже нет настроения трахаться. Ты же понимаешь это? — Угу. Все равно. Поехали. Кастиэль смотрит на него сверху вниз. Дину чудится надменность. — Ты кого угодно уговоришь, — недовольно вздыхает Кастиэль. Сколько в этом недовольстве скрываемого облегчения, Дин не знает. Но уверен, что Кастиэль бы не согласился, если бы всерьез не хотел побыть с ним. *** Дин проявляет чувство такта, несмотря на зудящее желание. Он и пальцем не притрагивается к Кастиэлю, пока тот ходит по квартире Дина, осматриваясь. Дин просто дает ему чистое полотенце. Когда Кас выходит из душа, мокрый, с разгоряченной кожей, Дин зачарованно смотрит на него. По бледному животу бежит татуировка — какие-то символы, уже выцветшие. Все, что ниже живота, скрывают любезно одолженные Дином мешковатые штаны. Кастиэлю они идут гораздо больше, чем самому Дину. Ужин, как заявляет Кастиэль, весьма неплох, и Дин удовлетворенно улыбается. Мужчина, о котором он не может перестать думать, намыт и накормлен. Что еще для счастья нужно, кроме секса, но на него Дин больше не рассчитывает. Не сегодня, по крайней мере. Но он делит с Кастиэлем одну кровать на двоих. Они лежат лицом друг к другу. Между ними целомудренное расстояние. Дин предпочитает спать голым, но сегодня надел разношенные семейники. — Кто-то хочет лишить меня заработка, — вдруг говорит Кастиэль. — Или запугать, чтобы я перестал работать. — Разве гадание — это работа? Фыркнув, Кастиэль отвечает: — Не гадание. Я консультирую по картам Таро, по рунам, по всему, что клиент пожелает… Но не гадаю. Неужели ты все еще не понял? Дин едва заметно пожимает плечами. В его понимании работа — это нечто определенное, с четким графиком и зарплатой. А не просиживание штанов на улице. Кастиэль теряет к нему интерес и закрывает глаза. Вот и поговорили. Помедлив, Дин поворачивается лицом к стене — он всегда так спит. Несколько минут они молчат. А потом Кастиэль придвигается к нему ближе, кладет руку на талию и шепчет: — И на этом все? — Ты же не хотел трахаться. Кастиэль улыбается Дину в шею. — А ты мне поверил? Дин переворачивается и, в одно движение уложив Кастиэля на спину, нависает над ним. Глаза Кастиэля снова собирают весь свет, льющийся из окна, и искрят. Дин целует его, и внутри растет огромный ком из похоти и вины. Он — раб своих низменных страстей. Он погубит себя. Жизнь его ничему не учит. Кастиэль раздвигает ноги и скрещивает лодыжки на талии Дина. Все мысли пропадают, остается только Кастиэль, горячий, подвижный, как волна, шумный — господи, он действительно шумный! Стонет и ахает, мычит и поскуливает. Дина ведет от этих звуков. Он так хочет трахнуть Кастиэля, так хочет… Но вместо этого сползает ниже, зубами стаскивает с Кастиэля штаны и берет в рот его член, обхватывает головку и обводит ее языком. Кастиэль изгибается и пытается проникнуть глубже, невзирая на протесты Дина. Дин сдается. Расслабляет челюсть, расслабляет горло и поддерживает Кастиэля под ягодицы. Его член скользит между губ Дина, и приходит уже позабытое чувство кайфа — особенное, какое бывает, только когда делаешь минет другому мужчине. Дин принимает член на всю длину и сглатывает, сжимает горлом, и Кастиэль стонет. Они занимаются этим долго, Дину кажется, что он все губы уже стер, челюсть порой сводит судорогой, а слюни текут бесконтрольно, но он не останавливается. Слишком хорошо. Кастиэлю слишком хорошо, чтобы прекратить это. Кастиэль вбивается до горла в последний раз и кончает, сжав голову Дина бедрами, став струной. Дин стискивает его ягодицы и поглаживает одним пальцем дырочку между ними. Не проникает, не настаивает, хотя до одури хочется… Но он поймет, если Кастиэль ограничится дрочкой. Его пальцы все еще унизаны кольцами, и Дин, сглатывая сперму, думает, каково это будет — прикосновения металла к члену. Кастиэль с выдохом рушится на постель. Тут же приподнявшись на локтях, он смотрит на Дина и молча переворачивается, немного вздернув зад. Приглашение принято, думает Дин и ложится сверху, притирается членом между ягодиц. Его скручивает от удовольствия. Но он не торопится. Все еще хватает выдержки. Он целует Кастиэля у линии роста волос, спускается поцелуями по позвоночнику, лижет изгиб поясницы. Он снова надавливает на анус Кастиэля, мнет мышцы, подготавливая к проникновению. Приходится прерваться, чтобы взять смазку из самого дальнего угла шкафа. Вина опять сжимает сердце, не дает дышать, но член от прилившей крови такой тяжелый, что перетягивает все внимание на себя. Вернувшись к Кастиэлю, Дин ложится сверху. Опирается на локоть одной руки, а другой, скользкими пальцами, кружит вокруг кольца мышц, дразнит, и Кастиэль раздраженно поторапливает его. Дин утыкается головкой члена ему в мошонку и начинает растягивать. Кастиэль, все еще расслабленный после оргазма, поддается ему, сам насаживается на пальцы. Дин все-таки не выдерживает. Приставляет головку ко входу, может, чуть раньше, чем следовало бы. Втискивается в узкое пространство с трудом. Дает Кастиэлю привыкнуть. Член вокруг сжимает тесно, хорошо, как надо. И Дин толкается до конца, на всю длину. Он протискивает руку под Кастиэля, обхватывает его член, не слишком твердый. И двигается. Двигается. Ведет бедрами хлестко, постепенно наращивая амплитуду. Уши закладывает, пот катится со лба, дыхание хриплое и бешеное, как в конце изнурительного бега. Вздернув Каса на колени, Дин обхватывает его поперек груди и прижимает к себе. Прикусывает плечо, мочку уха. Ищет губы. Целует. Двигается. Целует. Целует. Кас вскрикивает, когда Дин кончает в него, кончает следом, а Дина будто холодной водой окатывает — он забыл про презерватив. И если… Он не хочет думать об этом «если». Содрогаясь, он изливается внутрь Кастиэля, держит в кулаке его член и погибает от чувства вины. Мужчина… опять… и может, в этот раз даже хуже. *** Он стоит у входа на балкон, видит грозовые тучи, слышит гром, но света нет. Все молнии бьют прямо над его головой, в вершину башни, она содрогается, но пока держит. Небо — красно-черное. Он смотрит на свои руки, и они тоже окрашиваются в алый. Кровь стекает с них медленно, будто варенье. Но… кровь его. В этом вся проблема. Чем дольше он стоит на этом месте, тем больше крови теряет. Ран не видно. Значит, течет из души. Вытекает сама его суть, без которой он исчезнет. Позади слышится тяжелое дыхание, многоголосое пение, словно в церкви, не хватает только мальчика-органиста… Дин смеется. Он выходит на балкон - с каждым шагом ноги все тяжелее, а крови все больше. Он хватается за перила, свешивается, чтобы посмотреть в небо, чтобы увидеть молнию, но почему-то глаза направлены вниз. Под ним бездна, черная, клубящаяся, безнадежная, как и он сам. Он пытается вернуться в надежные стены башни, спрятаться обратно, но его прошивает болью — молния ударяет прямо в него, а кровь, став тяжелыми кандалами, падает вниз, утягивая его следом. Дин просыпается, весь в поту, каждая мышца дрожит, и все еще мерещится, что он разбился на тысячи осколков. Рядом дышит Кастиэль. Спокойно, размеренно… Не как те хрипы, которые он слышал во сне. Дин расслабляется. Напоминает себе, что это всего лишь кошмар. От духоты такие случаются. Он засыпает, и на этот раз ему ничего не снится, но он все еще слышит отголоски своего падения. *** Утром Кас уезжает вместе с Дином. Дин — на работу, Кастиэль — искать, кто сможет по дешевке вставить ему новое окно. В середине дня Дин понимает, что у него нет номера Кастиэля. Он даже не знает, есть ли у него мобильный телефон. Он не знает о Кастиэле ничего, кроме рода его деятельности и подробности о любовнике. Дышится легче, чем в прошлые дни, но одновременно Дин понимает: он вошел в эту воду давным-давно, и жажду ему никогда не утолить. Он думает о Кастиэле. Теперь не фантазирует, а вспоминает. Он становится невнимательным, допускает ошибки, и Фишторн бранит его. Дину плевать. После работы он идет к узкой улочке, где обычно сидит Кастиэль, но его место пустует. Тогда Дин отправляется к его дому. Он сошел с ума, это точно. Кастиэль — все, вокруг чего сосредоточены мысли Дина. Дин несколько минут смотрит на новенькое окно, заменившее разбитое. Потом поднимается на второй этаж и долго звонит в дверь, стучит по ней кулаком, но ему никто не открывает. Гнев наполняет его до краев. А следом — тревога: что, если на Кастиэля напали? Дин уже примеривается к двери, чтобы ее выломать, но в последний миг заставляет себя одуматься и идет домой. Он идет пешком, тратит почти час. Хочет вымотаться, чтобы упасть без единой мысли в постель, но прогулка, наоборот, бодрит его. Перед подъездом, на лавочке, сидит, ссутулившись, Кастиэль. И стоило его искать… Дин останавливается перед ним и спрашивает: — Не нашел места получше, чтобы покурить травки? Кастиэль, широко улыбаясь, опускает руку с зажатым между пальцев косяком. — Чем это место хуже прочих? — он затягивается, задерживает дым в легких на несколько секунд и медленно выдыхает. Зрачки у него — что две черных луны. Огромные. С этим безумным взглядом Кастиэль еще красивее. Еще желаннее. Дин чувствует удушье. — Ты все еще приглашаешь меня к себе? Дин кивает. Пока они поднимаются на лифте, Дин просит: — Расскажи что-нибудь о себе. Кастиэль, расслабленно прислонившись к стене кабинки, никак не может стереть с лица шальную улыбку. — У меня был любовник. Он вырезал мое имя. На себе. На руках, ногах, животе. Бывало, приду — а вся ванная в крови. Бинты заканчивались, ему их не хватало. И везде, везде на нем были шрамы и царапины с моим именем. Дин не уверен до конца, правду ли говорит Кастиэль. Бывают ли вообще такие чокнутые люди, как те, о которых он рассказывает. — Все влюбленные в тебя становятся одержимыми тобой? Кастиэль скалится: — Ты мне скажи. Он первым выходит из лифта. В этот вечер все неторопливо. Томно. Кастиэль все еще витает в облаках от травы, а Дину кажется, что его дурманит одно присутствие Кастиэля. Потом, когда действие наркотика выветривается, и взгляд Кастиэля становится острым, точеным, хищным, Дин отдается ему, тоже без презерватива — все равно он уже допустил ошибку, хуже уже некуда. Кастиэль трахает его лицом к лицу, сжав подбородок Дина пальцами. — Смотри на меня, — шепчет Кастиэль. — Не смей закрывать глаза. И Дин смотрит. Заведя руки за голову, словно они связаны, он смотрит на Кастиэля. Член медленными толчками проникает внутрь, задевает простату, и, хоть глаза Дина и открыты, перед ними вспыхивают взрывы звезд, ослепляя его на долгие мгновения. После секса Кастиэль, развалившись на Дине, подцепляет с пола свою рубашку и берет из нагрудного кармана колоду карт, вытаскивает из нее одну и пристально на нее смотрит, свесив голову с дивана. — Что там? — спрашивает Дин. — Дьявол, конечно же, — отвечает Кастиэль. — Моя любимая карта. — Почему? Кастиэль бережно убирает карты обратно. Он выпрямляется, оседлав бедра Дина, и проводит указательным пальцем от кадыка Дина до пупка. — Потому что это секс. Страсть, похоть. Творчество. Это хорошая карта. — Это ты, — говорит Дин. — Похоть. Он проводит ладонями по талии Кастиэля, по ребрам. Оттягивает соски. Кастиэль пристраивается на член Дина. Мышцы его все еще готовы к проникновению. Все еще растянуты. — Нет, — Кастиэль с улыбкой качает головой из стороны в сторону. — Это не я. Дин хочет спросить, кто же тогда Кастиэль, по его разумению, но молчит. Слишком хорошо. Кастиэль насаживается на него глубоко, до самого основания. Не до разговоров. *** Времени счет потерян. Дин думает, что, по крайней мере, он не подцепил гонорею, и это уже плюс, а на ВИЧ сдавать анализы рано. Но отчего-то ему кажется, что Кастиэль чист. Может, ему просто хочется в это верить. Кастиэль забывает заплатить аренду за свою пыльную нору и переезжает к Дину. Но хочется его по-прежнему. Видимо, Дин тоже одержим, как и прежние любовники Кастиэля. Главное, не совершить глупость. Не попытаться убить его. Не попытаться убить себя. Не начать себя резать. Иногда, когда Кастиэль холоден и снисходителен, будто всего лишь пользуется им, Дину хочется причинить боль, но он не может понять, кому: себе или Кастиэлю. Он постепенно привыкает, что Кастиэль не проявляет нежность в быту. Он нежен в постели, когда это нужно, он умеет целоваться так, что у Дина, привыкшего ко всему, грубого Дина, колени подгибаются от любви. Но одновременно Кастиэль насмешлив и равнодушен. Он сочетает в себе то, что раньше для Дина находилось по разные полюса. Но, может быть, именно в этом и дело. Полюса — части одного и того же, а не разрозненные предметы. Они могут существовать лишь одновременно. Одного без другого не бывает. Дин дышит Кастиэлем. Не верит в его карты, которые Кастиэль раскладывает почти каждый вечер, но дышит им. — Неужто себе бабу наконец завел, Винчестер, — бурчит Фишторн, видя все возрастающую продуктивность Дина. Да. Он уже не только кошек снимает с деревьев. В смысле, не одни дела регистрирует. Свои ведет. Кастиэль возносит его, делает лучше, но Дин все равно кивает с самой мерзкой ухмылкой, на какую только способен: ага, завел бабу. Конечно. Словно сговорившись с Фишборном, Бенни в этот же день пристает к Дину с вопросом: — Ты сдружился с тарологом? — Что? — Дин даже перестает подшивать к делу показания ограбленной девицы. Наверняка проститутки. Бенни пожимает плечами. — Показалось, что я тебя с ним пару раз видел. — За кого ты меня принимаешь? — сквозь зубы цедит Дин, и Бенни примирительно поднимает ладони. — Я ничего такого не имел в виду, дружище. Дин опускает взгляд. Скорее всего, Бенни и вправду не хотел его задеть… Но ему удалось. Кастиэль ждет его дома со стеклянным взглядом. С тлеющим косяком. Дин поднимает его с ковра (под окурком прожжена дыра), сует под холодную воду и выбрасывает. Кастиэль так и сидит на полу, прислонившись к дивану. Дин присаживается перед ним, раздвигает ноги Кастиэля. Тот реагирует на знакомую ситуацию с улыбкой: подается вперед, тянется к пуговицам на рубашке Дина. Дин же ловит его за запястье, перекидывает через колено и бросает грудью на пол. Заламывает руку, вжимает щекой в ковер и, склонившись, говорит тихо, вкрадчиво: — Больше никакой травы. Ни в моем доме… ни где-либо еще. Никогда. Ты понял? Понял? — рявкает он и отпускает Кастиэля. Тот поднимается медленно. Растирает плечо. Одна щека у него покраснела, как от пощечины. Он смотрит на Дина, и взгляд постепенно его становится ясным. — Не пойти бы тебе? — с легкой угрозой говорит Кастиэль. — Какое тебе дело, а? Дин стискивает зубы. Он влюблен. Он любит. Это достаточная причина, по которой ему есть дело? Он молчит, но Кастиэль все понимает. — А, — произносит он, и его голос опасно понижается. Глаза превращаются в щелочки. — Ты вообразил, что мы встречаемся. А я думал, я расплачиваюсь сексом за крышу над головой. Дину становится тяжело дышать. Гири в груди. Хочется задушить Кастиэля. Теперь он понимает, почему его бывшие сходили с ума. Дин делает долгий выдох и вдох и молча уходит на кухню. Кастиэль не торопится его догнать. Но и насмешки вслед не звучат. Только через час, когда Дин уже успокоился, а Кастиэль проветрился, покурив в подъезде, они вновь заговаривают. Кастиэль исподтишка спрашивает: — Что тебе снилось? Дин дергает плечом. — Ничего. — Ты бормотал во сне и размахивал руками. — А самому-то чего не спалось? — бросается в атаку Дин. Ему снилась башня. Она преследует его. Иногда является раз в неделю, иногда чаще, но забыть о себе не дает. На этот раз Дину казалось, что его со спины облепил рой насекомых, потом их усики и цепкие нитевидные лапки превратились в клешни. Он пытался вырваться, но добился лишь того, что клешня вспорола ему живот, и он, подвешенный над бездной, держался за нее и умолял его не бросать. Впрочем, к его желаниям никто не прислушался. Он упал и проснулся, всерьез считая, что сердце разорвалось в полете. *** Неподалеку от отдела Дина случается убийство. В их городке подобные — редкость; на бытовой почве частенько происходят, в пьяных драках в ход идут ножи, но зверское, почти ритуальное было в последний раз лет десять назад. На труп съезжаются все. Позвонила женщина из соседней квартиры, услышавшая крики. Дин вместе с экспертами осматривает место преступления. Руки и ноги валяются по углам отдельно от жертвы. Тело, обнаженное, лежит на постели. Под грудью выцарапана большая буква «О». А еще... Вот черт, глаза у девушки, наверное, когда-то еще симпатичной, вырваны, в глазницах — месиво… Дину кажется, будто убийца оттрахал ее прямо туда. Интересно, могла ли она при этом быть в сознании и чувствовать боль? Дин задерживается до полуночи. Кастиэль, конечно, не звонит, ведь у Кастиэля нет телефона, а воспользоваться домашним ему мешают какие-то сверхъестественные силы. Дин к этому привык. Просто тешит себя надеждой, что Кастиэль будет волноваться, будет ждать, обнимет его… Кастиэль даже не выходит в прихожую, когда Дин открывает дверь своим ключом. Дин раздевается и проходит в комнату. Кастиэль сидит по-турецки со своими картами. — Что-то плохое произошло? — спрашивает Кастиэль. Голову он так и не поднимает. Дин брякает, не успев прикусить язык: — Ты хоть что-то ко мне чувствуешь? Хоть немного? Ему нужно знать. Ему нужно слышать. Перед глазами стоит убитая девушка. Он хочет, чтобы все, налипшее на работе, с него спало. Он хочет немного тепла. Кастиэль все-таки отрывается от своих карт. От его взгляда становится не по себе. — Впрочем, неважно, — бормочет Дин. Действительно неважно. Ему нет никакого дела. Мало ли, чего он хочет от Кастиэля. Вечером он бреется, глядя в зеркало, и думает, что этой бритвой можно вскрыть горло. *** На следующий день Кастиэль переходит все границы: врывается в полицейское отделение, подлетает к Дину и кричит: — Почему ты мне не сказал? Какого черта? Дин торопливо встает и, схватив его за локоть, выводит прочь, но все равно уже каждый в отделе слышал этот вопль. Дин выталкивает Кастиэля на улицу, оглядывается и, приперев его к стене, шипит: — Опять обкурился? Кастиэль неровно дышит. — Тамика. Убили Тамику. Она лет пять была моей постоянной клиенткой. Моим другом. Кастиэль запрокидывает голову, словно боится, что слезы скатятся из его глаз. До Дина постепенно доходит. Их вчерашний труп. Тамика Флинн. — Ее мать сказала мне сегодня. Только что! — Кастиэля трясет. Зажмурившись, он проводит ладонью по лицу. — На ее груди… — Буква «О». — Нет, — Кастиэль качает головой. — Это ноль. Шут. Нулевой аркан Таро. Убийца, видимо, посчитал ее наивной глупышкой, а она и была такой! — вскрикивает Кастиэль. Дин кладет ладони ему на плечи. Букву выцарапали на груди жертвы посмертно. А вот руки и ноги отпиливали, пока она еще была жива. — Иди домой, хорошо? Не делай глупостей. Мы найдем того, кто это сделал. — Так же, как нашли мои украденные вещи? — скалится Кастиэль. Самообладание возвращается к нему в одно мгновение. — Сначала меня грабят… потом убивают мою клиентку… — Не выдумывай. Она ходила по всем эзотерическим салонам города. Видимо, кто-то ее там и заприметил. Кастиэль, махнув рукой, бредет прочь. Дин, собрав его коврик и коробку с картами, забирает их на работу, чтобы вечером вернуть домой. На вопросительный взгляд Бенни он ухмыляется: — Конфисковал. — Что между вами? — спрашивает Бенни. — Он требует найти его вещи, — врет Дин. — Помешанный. Черт знает, верит ему Бенни или нет. *** Ночью ему вновь снится башня. Даже не так. Башня с большой буквы Б. Дин уже понял, что к ней нужно относиться как к живому существу. Каждый ее камень дышит. Каждый ее камень хочет, чтобы Дин поскорее свалился вниз. Этой ночью его восхождение особенно долгое. По сторонам винтовой лестницы стоят люди со слепыми глазницами и делают вид, словно могут видеть его. Осуждают. Среди них находятся и знакомые. Отец. И вот он-то по-настоящему видит, знает, каков Дин на самом деле. Он бьет отца, но больно ему. Дин продолжает восхождение. Когда он оказывается на самом высоком балконе, со спины к нему подкрадывается чудовище. Существо. Оно приказывает Дину не оборачиваться, и он подчиняется. Голос странный, неуловимый: Дин не может понять, мужчина это или женщина. Может, это сам дьявол постукивает копытцами и подталкивает его острыми рогами в спину. — Я могу прыгнуть сам, — предлагает Дин. Голос отвечает: — У тебя был шанс прыгнуть. Но ты остался стоять. Теперь я толкну тебя. И Дин рушится вниз, крича от боли: рога проткнули его насквозь. Он понимает, что использовал время зазря, сказал не то. Ему надо было спросить, кто трахнул девушку в глазницы и расчленил ее. *** Дело, к удивлению Дина, оказывается не висяком. Криминалисты находят отпечатки пальцев и прогоняют их по базе. Находят. Пациент психиатрической клиники, как и предполагал Фишторн. Только сумасшедший может такое сотворить, авторитетно заявляет он, колыхая животом над ремнем. Еще четыре дня уходит, чтобы отследить убийцу. В отдел поступают звонки бдительных граждан, истеричек, полоумных, просто дураков, наткнувшихся на объявление о розыске. Все уверяют, что видели убийцу, что тот гулял возле их дома, что тот грозил ножом их детям. Среди этой какофонии встречается несколько действительно полезных звонков. Удается узнать, где убийца снимает квартиру. На задержание выдвигаются целой толпой. Бенни и Дин с пистолетами, Фишторн в бронежилете. Отчасти процессия кажется шутовской. Будто они среди овец бредут в спецназовском камуфляже. Они выламывают дверь, вваливаются в квартиру и застывают. Под люстрой висит обнаженный человек. Весь в шрамах. Фиолетовый язык вывалился, как у мертвой коровы, на полу лужица мочи. А шрамы сплошь одинаковые. Кастиэль, Кастиэль, Кастиэль… — Висельник, — выплевывает Фишторн. Ему и невдомек, что на висельнике написано имя таролога. Дин бросает взгляд в сторону. В углу валяется деревянная коробка. С фракталами на крышке. Дин, оглянувшись, осторожно сдвигает ее. А под ней — еще одна. Знакомая. Чересчур хорошо знакомая. Холодный пот прошибает Дина, и он срывается с места. Кастиэль все еще хандрил из-за гибели своей клиентки. Подруги. Не выходил на работу. Но разве сложно отследить, куда он возвращался каждый день столько месяцев подряд? Легче легкого… Дин садится в служебную машину, заводит мотор. За секунду до того, как он давит на газ, на пассажирское сидение влетает Бенни и рычит: — Что творишь? — Потом, — кидает Дин и срывается с места. Он мчит домой. К Кастиэлю. Убийца мог забрать у него коробку лишь в одном случае: если бы зашел домой. К ним домой. Дин включает мигалку. Бенни по рации говорит Фишторну что-то про новую жертву. Молодец. Умный парень. В голове Дина бьются колокола, и виски распирает от боли. Машина едет мучительно медленно. Наконец добравшись до дома, Дин, игнорируя старый лифт, взлетает по лестнице на седьмой этаж. Дверь не заперта. Худшие его предположения оправдались. Он пробегает мимо кухни, мельком заглянув в нее. В комнате пусто. В ванной. В ванную. Дин распахивает дверь и рушится на колени. Кастиэль с мешком на голове, с целлофановым, черт его раздери, пакетом, недвижимо сидит, прислонившись виском к раковине. На скуле у него расплывается синяк. На пакете — конденсат… но целлофан едва заметно подрагивает. Дин сдирает его, кладет Кастиэля на пол и делает искусственное дыхание. Бенни вызывает медиков. Когда Кастиэля кладут на носилки, его рубашка задирается, и Дин видит два пятна на его животе. Следы от сигарет — этот гребанный психопат успел выкурить две сигареты перед самоубийством и потушить их о Кастиэля! Внутри Дина все клокочет. А еще… еще эти следы находятся ровно там, где насквозь проткнули Дина рога дьявола из его ночного кошмара. *** В больнице Кастиэль скандалит и кричит, что ему не нужны никакие врачи. Успокаивается он, лишь когда Дин шепотом говорит, что все наркотики уже вышли у него из крови, да и не собирается никто тыкать его в вену иголками. В больницу его поместили для порядка, чтобы Фишторн пришел и, важно надувая щеки, взял у него показания. Пока Фишторна нет, Дин держит Кастиэля за руку. Они не обсуждали случившееся. Пока не обсуждали. Дин спрашивает: — Тот твой любовник, который себя резал, и тот, который хотел тебя убить, — один и тот же человек? Кастиэль молчит. — Я должен был догадаться. — Дин трет глаза. Он чувствует себя смертельно уставшим. — Прости, что не поверил тебе. — Я бы и сам себе не поверил, — нехотя говорит Кастиэль. — Я люблю тебя. — Что? — Дин поднимает на него взгляд. — Люблю, говорю. Тебя. Кастиэль убийственно серьезен. Глаза у него ясные, будто и не находился при смерти пару часов назад. Дин склоняется к нему, и Кастиэль нежно касается кончиками пальцев его щек, скул. Они целуются, как в первый раз. В ушах у Дина стучит: любит, любит, любит… Кастиэль его любит. Занавеска, скрывавшая койку Кастиэля, отдергивается. Дин, как ошпаренный, отрывается от Кастиэля и выпрямляется, но поздно: и Фишторн, и Бенни стоят и таращатся на него. Молчание затягивается. — Я гей, — говорит Дин. Похоже, он потеряет работу. На этот раз навсегда. Но ему плевать. У него есть Кастиэль. Фишторн, закатив глаза, качает головой, а Бенни усмехается и подмигивает. Фишторн, тем временем, достает из брюк бумажник, вытаскивает из него десятку и отдает Бенни. Тот прячет ее в карман. Допрос длится недолго, но все это время Дин держит Кастиэля за руку. Мысли Дина далеко. Ему вспоминается, как отец его избил, обнаружив с парнем. А мать… мать утешила его. У них был трудный месяц. Она хотела подать на развод, но Дин ее отговорил. Нечего рушить семью из-за его наклонностей. Синяки все равно зажили, и следа не осталось. Ему вспоминается унижение, пережитое в столичном отделении полиции. Только ведь там все — гниды, акулы, стервятники. Он просто не смог вести грязную игру за повышение. Будь он натуралом, его напарник нашел бы другой способ выбиться вперед. Может, оковы и пали. Кастиэль ведь ему это предвещал. Башня сыграла свою роль. Дин рухнул с нее. Его столкнули, пока он медлил и не мог и шага сделать. Фишторн с Бенни наконец уходят. Задернув занавеску, Дин садится на койку Кастиэля. — Башня, значит? — произносит Дин. — Да, — с удовлетворением кивает Кастиэль. — А ты ведь говорил, что эта колода тебе врет. — Нет. Я говорил, что она — зеркало. Мое зеркало, Дин. И я — тот, кто столкнул тебя с Башни. Дин настораживается: — Я не рассказывал тебе об этом сне. Кастиэль улыбается. — Просто я — волшебник. Он смеется, и Дин любит его бесконечно.