***
Не разбирая дороги, маленький Новороссия поторопился убежать с того места. Споткнувшись о свои шнурки, мальчик упал в небольшую россыпь из нежно-розовых лепестков вишни. Вытирая белым манжетом рукава прозрачно-кристальные слезинки, которые ручьём скатывались по бледным щекам, Володя вообще пожалел, что решил выйти на улицу. Сейчас ему больше всего хотелось показаться кому-то по-настоящему нужным. Тому, кто бы его понял. Прижаться к тому по ближе и расплакаться. Володе уже было глубоко все равно, что там о нём думает вредный мальчишка-альбинос. Но это была всего лишь накрывшая новой волной, уже знакомая бездна боли. Но только те слова и поступок надолго засядут в памяти маленького, никем не признанного государства. Тяжело всхлипывая, Новороссия наконец вернулся домой. Весь заплаканный, вытирая глаза и нос широким рукавом. Увидев маленького, всего в слезах брата на пороге, Россия бросил все свои дела, ведь все свои счета и документы могли подождать до следующего раза. Бросившись перед малышом на колени, Иван тут же начал его успокаивать. Большие и крепкие руки великой страны, взобрали чиби и крепко прижали его у самого солнечного сплетения. — Ну тише, тише. Успокойся, Новороссия. — Успокаивающе проговаривает Иван, проводя ладонью по голове мальчика. — Что случилось? Ты можешь мне сказать? Володя вздрогнул и съежился, превратившись словно в слабый бессильный комочек. — Я… Я не смог… Шарф… Он… — сквозь слёзы проговаривал чиби. — Шарф? Ты что, его потерял? — Нет, я его не потерял. Его отобрали, и сожгли при мне!.. Сожгли то, что ты мне подарил! — дыхание сбилось и вырывалось хриплыми лихорадочными выдохами из-за стиснутых зубов. Россия будто знал, что что-то случится не ладное. Ему просто на просто стоило отговорить малыша от того похода. Но разве он мог предвидеть то, что сожгут подарок дарованный для Новороссии. Возможно нет. Но жалеть теперь уже не о чем. И если уж что-то случилось, то нужно принять действительность. Ведь вернуть то, что стлело — нельзя. Молча вслушиваясь в удары набирающего обороты сердца Володи, Иван лихорадочно погладил мальчика по чёрным, волнистым волосам, как бы успокаивая. Наплевав на дрожь в руках, Россия выслушивал, как милый голосок, который до дрожи в сердце родной, в районе его груди лепечет заплаканным тоном. Порой даже сквозь всхлипы нельзя было разобрать, что говорит Володя. России было страшно смотреть на него — такого. И поэтому, сжав в кулак всю волю, произнёс: — Не плачь, Новороссия. Твои слёзы, они не стоят такой ерунды. Однако это было странно слышать от России, да ещё и таким спокойным голосом говорил, будто речь шла о чём-то не важном. Уже через пару секунд, Новороссия вытирая слёзы белым манжетом рукава своей формы, успокаиваясь переспросил. Очень доверчиво: — К-как это, Россия? Мне очень был важен тот шарф. Это ведь ты его мне подарил. Твои же руки его вязали. — Да, но ты должен запомнить одну простую истину: «Ничего не бывает вечным». — Но как это? Мальчик в непонимании поднял на старшего брата свои тёмные глаза. — Ты поймёшь это. Скоро. — Этот голос словно давал надежду. — А как же мне теперь быть? Шарфа у меня теперь нет, и вряд ли будет. Я конечно понимаю, что сейчас я выгляжу жалко, но… И прежде чем Володя собирался договорить фразу до конца, Иван перебил его. Будто освободил его от возможности и дальше переживать своё горе. — Не жалей об этом. Вспоминать прошлое — не достойное дело. И если ты по-настоящему переживаешь о том моём подарке, то для тебя я не пожалею того, что дорого мне самому. Правда. На это признание, Новороссия ошеломлённо посмотрел на Россию, широко раскрыв выразительные глаза. Опустив руки, Иван дал возможность малышу ступить ножками на пол. Прикоснувшись к мягкой ткани розовато-бежевого цвета, что обвивала шею, Россия лёгким, почти невесомым движением, сорвал свой шарф. И от этого, сердце бьётся всё сильнее, как заведённое. Ведь бежево-розовый шарф подарок Украины… Тоже не сравнимое удовольствие наблюдать за этим. — Смотри, — сказал Иван, так же сидя на полу, поджав под себя ноги. Взгляд Новороссии застыл на последнем слове. Дыхание остановилось ещё на середине, и теперь лёгкие разрывало от недостатка кислорода. В ожидании, что сейчас произойдёт. Просто не сводил взгляда. Так как тот молодой мужчина, что упал на колени у его ног, казался чем-то великим и приближённым к богу. И вот оно. В руках России теперь болтается тот светлый длинный шарф, который уже касался пола. — Россия? — сорвалось с губ Новороссии. Безумный, странный поступок России, которого он себе не в силах раньше был позволить сотворить. Лёгким и резким рывком, взяв в обе руки по одному концу своего шарфа, Иван будто газету разорвал ткань по полам. Аккуратно, будто ножницами перерезало шаблон. Так пустяково. А ведь эта вещь-чуть ли не третья рука Ивана. Странный поступок… Подумалось бы кому-нибудь, если бы этот кто-то наблюдал эту сцену со стороны будто зритель с зала. Любовно смотря на маленького брата, Иван так же любовно и свободно намотал половину шарфа на шею Володи. Взгляд аметистовых глаз значил для чернявого мальчишки куда больше, чем какой-либо другой взгляд. И щёки Новороссии вспыхнули алым, когда он только почувствовал перемотанную ткань на своей шее. Эта ткань не была похожа на вязанное изделие. От того шарфа исходил шлейф аромата морозного холода. — Теперь эта часть твоя. — Заключил Россия, мягко улыбаясь. — Но… Но это же твоя личная вещь. Как же ты без второй части? Приподняв уголки рта, Иван так же, со всей искренностью заверил малыша: — Всё в порядке. Видишь, мой шарф не стал короче. Не зная, как поступить дальше, маленький Новороссия уже чувствовал, как колкая боль рассыпается по его телу. Ну ещё бы, его боли не рассыпаться под взглядом Ивана. Внушающий, выразительный взгляд серо-фиолетовых глаз. В них казалось был отражён весь мир. Странный мир, в мистически-фиолетовых тонах. Уже через мгновение опомнившись, чиби-Новороссия знал, что с какой бы бедой он не столкнулся, старший брат Россия всегда найдёт для него время, чтобы поддержать… Пусть даже по такому пустяковому делу, как утрата тёплого подарка. — Братик… Я никогда не сниму этот шарф. — И Володя бросился в объятия Ивана. Мило так, по-детски. Будто объятия русского были самым надёжным местом во всём этом убогом мире. Россия и сам был рад видеть улыбку на этом милом бледном личике, ибо видеть заплаканные глаза маленького государства — не в его силах. Уж больно ему жаль малыша. До безумия. — Только не плачь. — Голос Ивана понизился до шёпота. — Я не буду. — Пообещал Володя, так же находясь в объятиях брата. — Я тебе верю, мой милый Новороссия. Как говорится: «Тут всё зашкаливает». В тот же вечер, Россия понял, что это и есть то счастье, которого больше не будет никогда. Счастье, которое стоило так дорого, что определить его цену не в силах самым богатейшим из мира всего. Счастье, которое в любое время может померкнуть, исчезнуть, растаять, теряться… Вот она, та самая яблоня. Так береги её, Брагинский.Шарф
21 мая 2016 г. в 15:54
Наконец прибыв на свои территории, маленький Новороссия прогуливался по аллеям и тропинкам. Он любовался цветами, что цвели почти на каждом углу, и вдыхал их сладкий аромат. На самом же деле, мальчик искал свою сестру, но решив пока приостановить поиски, и с интересом уставился на голубое, чистое небо, и редкими проплывающими облачками по нём. Множество деревьев вокруг частично затеняли чиби от солнца, что было очень кстати в эту жаркую пору. Счастливо закрыв глаза, Володя не мог нарадоваться тому, что теперь ему не угрожает опасность, как ему казалось на тот момент. Пригревшись под лучами ласкового солнца, Новороссия будто очнулся ото сна, когда услышал пронзительный и далеко не дружеский отклик в свою сторону.
— Эй, Донбасс!
— А? — мальчик повернулся на голос.
Неподалёку, на одной ноге подпрыгивал тот самый мальчишка альбинос — Правый сектор. Тот самый, который обозвал тогда Новороссию девчонкой. Перепрыгивая с одной ноги на другую, будто от холода, правосек злорадно улыбался маленькому брюнету, затем громко, чуть ли не прокричав сказал:
— Слава Украине! — и резко вытянул правую руку вперёд.
— Ну, допустим, слава… — в непонимании отвечает Володя, пожимая плечами. Увидев прыгающего альбиноса, маленький Новороссия подумал, что этот чужак просто хочет в туалет, но как позже стало ясно, его догадки были не правильными. — А почему ты прыгаешь?
— Ответ неверный!.. Кто не скачет-тот москаль! — вновь выпалил он не унимаясь.
Взгляд тёмных глаз Володи переместился на его лицо.
— Прости, кто?
— Ты не скачешь — значит ты москаль! — снова высказал светловолосый мальчишка издевательским тоном.
— Не обзывайся, пожалуйста…
Вежливо попросив, Новороссия обидчиво опустил глаза вниз куда-то под ноги.
— Ха!.. — наконец заметив, что тот, кто не поддался на требование подпрыгивать на месте, Правый сектор наконец успокоился и не спеша подошёл к Новороссии. Удивлённо вскинув брови, альбинос, словно хищный зверь обхаживал мальчика со всех сторон, но потом удивлённо воскликнул: — О, такой!
— Что?
— А я вижу, ты приоделся.
Великолепно просто, блять. Другой темы найтись не могло.
— Оу, ты заметил? — приподнял уголки рта Володя, подняв на правосека свои тёмные чарующе-карие глаза, в которые можно было вглядываться бесконечно. Настолько бесконечно, что можно было послать весь мир к чёрту, можно было оставить всё и только смотреть в глубокие, будто смыслом наполненные, чернее ночи зрачки, в которых, словно содрогались крупные блики. И весь бы мир подождал, пока я смотрю в эти карие, цвета кофейных зёрен, глаза… — Мне очень приятно, что ты смог это увидеть. — Он заметно засмущался.
— Угу… — понимающе протягивает Василь, не спеша, будто меряя шаги около темноволосого мальчика. — И стиль твой… — Он не отводил свой взгляд, нагло путешествующий по его одежде.
— Серьёзно?
— Да, такой же ущербный как и ты сам!
Сказав это, злобный оскал превратился в отвратительную до омерзения улыбку.
Неприятно и гадко было смотреть на мелкого бандита.
Чёртов мерзавец в идеально белом, удлинённом макинтоше уже не скрывал своей насмешки.
Как будто в порядке вещей, издеваться…
Однако на лице Новороссии, и в помине не было того искреннего отвращения и насмешки. Лишь глубокое, едва заметное беспокойство.
— Зачем ты так со мной? — спросил Володя почти прохладно и безнадёжно, не зная куда деть руки.
— А как с тобой по-другому? Ты же ведь трус! Тебя только одно тогда спасло-появление той девчонки с зелёными глазами!
— Лена…
— Ах! — спохватился альбинос, сверкнув радужками глаз цвета рубина. — Лена, значит, её зовут? Какое прекрасное имя! Да и сама она ничего. — Призадумался он. — Когда вырасту, обязательно её трахну.
— Не смей так говорить! Она моя сестра! — в сердцах прокричал Володя, сжимая крохотные кулачки. Однако, тон его был щедро разбавлен порцией нарастающей паники.
— Серьёзно? А что ты мне сделаешь, а? Назовёшь меня дураком и убежишь в слезах? Лузер! — и показал большой палец вниз, в знак не одобрения, потом медленно продолжал обходить Новороссию кругами. — Ты просто ноль! В тебе заячья душа и ты — неудачник! — громко проскандировал последнюю фразу Правый сектор Володе, чуть ли не в ухо, будто тот был глухой. — Да ты и моей перчатки не стоишь!
Сам Новороссия стоял как вкопанный.
Он просто принимал те слова, сказанные со стороны.
Тугой комок, который засел в горле, просто не давал возможности сглотнуть. Сухая судорога плача стала подниматься откуда-то из живота. Отвратительное, ужасное чувство — ты хочешь разрыдаться, расплакаться, даже задохнуться в рыданиях. Но ничего не получается. Ничего! Они встают саднящим комом между животом и горлом и душат… Неистово душат, будто петля на шее, которая затягивается всё туже и туже…
— Да-да. — Продолжает Правый сектор, всё так же нахально корить Володю. — И это, увы, правда. Согласись, у тебя ведь даже имени нет!
— Вообще-то, есть… — еле слышно проговаривает Новороссия, безнадёжно прижимая свои ручки к солнечному сплетению, и еле сдерживая горькие слёзы. — Меня зовут Володя Брагинск…
— Что?! — альбинос разгневано схватился рукой за плечо Володи и легким движением развернул его к себе. — Что ты там вякаешь?! А ну, повтори!
Заметив влажные, оробевшие глаза Новороссии, с которых уже если не сейчас то через мгновение хлынут слёзы, Правый сектор на это только рассмеялся.
Никакого сожаления.
Ни на какую поддержку, маленький черноволосый чиби и не надеялся.
Всё, что сейчас ему было отведено, это слышать, как на него словесно выливают грязь… И это было унизительно.
Унизительно до глубины детской души Володи.
— Боже, наблюдать за тем, как ты сейчас разревёшься — это одно удовольствие! — признался альбинос. Он постарался вложить в свой тон побольше насмешки и издёвки. И уверенным голосом ему это удалось.
Его бы насмешки продолжались и дальше, если бы его взгляд не скользнул на широкий шарф связанный Россией для Новороссии в качестве подарка.
— Эй, а это ещё что такое? — вдруг перевёл тему на другую, схватив край двух-цветного шарфа в кулак. — Шарф в виде георгиевской ленточки? — мальчишка поднял глаза на Володю. — Донбасс, ты что, в колорада заделался?
Ещё мгновение, стиснув зубы, Володя с ненавистью посмотрел на напротив стоящего светловолосого мерзавца.
— И что это у нас? Я так понимаю, это подарок России?.. Ах, какая жалость! — дёрнув бровью, и также омерзительно показывая свой оскал, Правый сектор что есть силы резко дёрнул за край тёплого изделия. Таким образом, ловко оставив чиби-Новороссию без ценного подарка, оставив его с голой шеей.
А ведь этот шарф, будто какой-то жизненно важный орган, без которого не возможно жить, который словно вырвали у самой души.
Полное бессилие сковало Володю, а на его бледном личике, у самых ресниц, уже было проступали слезинки.
— Что ты делаешь? Отдай! — с губ сорвалось рычание, чувствуя, как отчаянно начинают трястись ноги. Колени почти подгибались.
— Ой-ой-ой! Я уже боюсь! — наигранно говорил Василь. — Если хочешь свой шарф возвратить обратно, то ты зря надеешься на моё милосердие! У меня попросту нет такого чувства, потому что это удел слабаков и хлюпиков типа тебя! Так что смотри, что сейчас будет!
Достав с кармана зажигалку, и нажав на кнопку, в мгновение ока зажёгся яркий огонёк.
Подставив под этот огонёк край того шарфа, альбинос с восхищением наблюдал за процессом возгорания вязаного изделия.
Великолепно. Супер. Пёрфект, просто. Хорошо получилось, ничего не скажешь.
Так же мучительно и больно было смотреть на то, как догорает вещь, которая стала так дорога маленькому Новороссии за это время.
Это ужасное чувство, будто посадили на бочку с порохом и дали команду на свободный полёт.
Только то, что испытывал Володя в эти минуты, не сравнить ни с чем.
Глядя на это зрелище, мальчик просто не мог поверить, что-то, что ему подарил старший брат — уже догорало. Ярким пламенем. Как вечный огонь.
Не сдержав своих эмоций, Новороссия сорвался с места и убежал прочь, дабы не видеть этого. Ведь видеть то, что когда-то ты так любил, то, что когда-то приносило тебе особые воспоминания — превратилось в дым и остатки ниток.
Заметив, как сбежал Новороссия, Правый сектор ехидно прищурился и прокричал в след убегавшему мальчишке:
— Эй, что уже, за свой шарфик постоять не можешь?! Ну и защитничек! Давай иди! Иди и пожалуйся папочке России! Ты же только это и умеешь! Слабак! И БТР мой верни!