Остроухая

— Рида, скажи, что ты пошутила, а?       Нику плакать хочется от безысходности. Нику на стенку лезть хочется, волком выть от смеха. И Ник не знает что выбрать, поэтому сидит на полу, затылок почесывает и смотрит на сестру неверяще. И придушить ее хочется. Очень. — Я совершенно серьёзна, — она садится на кровать чуть правее брата, и, вроде бы, сильная и независимая, а боится.       Ник смеется истерически, на сестру поглядывает, и руки сами к шее тянутся, но он останавливает их на пол пути, в коленки головой утыкается, волосы ерошит и сейчас ему очень плакать хочется.       А Риде страшно. Смотрит на брата, и, вроде бы, обнять его надо, по голове погладить и "прости братик, это не я, он сам в овраг упал", и, с другой стороны, да-да, виноватая я, никогда тебе об этом не скажу, но намекну. И оба варианта не подходят совсем — у того истерика, а Риде страшно до усрачки.       Тот голову поднимает, вздыхает глубоко, руку к ней протягивает. Остроухую отползти тянет, туда, в изножье кровати, но сидит, только губы поджимает. А Ник ей руку на голову опускает и гладит нежно.       Потом медленно ее опускает и хватает за ухо, тянет несильно. Риде бы вырваться, но сидит на месте — заслужила.       И Ник отпускает. Отодвигается даже, руку в рыжие волосы снова запускает, да на краснеющую сестру поглядывает. — Уши бы тебе оторвать, Рида, оторвать бы, — Ник вздыхает мученически, снова волосы ерошит и пристально на бестию смотрит. — Ушки жалко, братик, — Рида за ухо своё острое хватается, смотрит на брата изумленно, и не скажешь, что ректору врезала.       Тот оглядывает ее быстро, вяло рукой на дверь машет и произносит: — Иди, раз жалко.       Рида с места подрывается, в коридор выскакивает, и, вроде бы, сильная и независимая, но хрен знает, что этому психу в голову придет.