Фотографии

Уилл ворочается под частыми вспышками света. Должно быть, он ненадолго отключился и теперь пришел в себя в холодном поту и с болью во всём теле. Он лежит на кровати голый, трясущийся, с лихорадочной сухостью во рту; боль проникает сквозь помутненный рассудок. Слишком ярко, свет слепит, и он пытается прикрыть лицо, но вскоре вспоминает, что скован наручниками. — Лежи спокойно, — по команде Уилл тут же замирает. Вот чего они добиваются: Ганнибал даёт приказания, а Уилл молча, без вопросов, подчиняется, полагая, что должен доверять Ганнибалу. Ведь эти отношения – та стабильность, которая так ему необходима. Однако, просто расположения по доброй воле недостаточно. Неудивительно, что у Ганнибала намечены на Грэма большие планы, и неповиновение в них явно не входит. Пререкания, опоздания, выбрасывание еды — всё это грубо, а никто из них не хотел, чтобы Уилл был груб. Он не может жаловаться, поскольку связан, и пока Ганнибал наносит удары плетью, тот должен вести себя тихо. Кричать и умолять бессмысленно, удары прекращаются только, если Уилл кричит бесшумно. Сложно не заскулить, когда задница неистово горит, будто истекая кровью, хотя Уилл знает, что это не так, Ганнибал не был бы настолько жесток. Он то и дело слышит звуки затвора камеры, и его разум достаточно ясен, чтобы понимать, что происходит. Ганнибал хочет запечатлеть этот момент, запомнив Уилла таким, выпоротым, потным, с трудом сдерживающим стоны. Грэм уже чувствует, как будут гореть его щёки, когда он увидит фотографии, как же странно будет видеть себя таким, раскорячившимся и обездвиженным. Ох, как же ему не нравится эта мысль. — Зачем тебе всё это? — Уилл поднимает голову, прекрасно осознавая риск снова получить удар плетью. Ганнибал наводит камеру на многочисленные синяки на бедре Уилла и тот отводит взгляд в сторону. Гораздо проще принять то, что происходит сейчас, чем то, что будет после: противоречивые чувства, переживания нестерпимой боли, что ему приходилось выносить. Раны заживают медленно, потребуется время, прежде чем он сможет безболезненно сесть. — Это всё для тебя, Уилл, — голос Ганнибала мягкий и спокойный, он больше не такой разъяренный, за что Уилл ему очень благодарен. — Эти фотографии будут напоминать тебе, что случается, когда плохо себя ведешь. Уилл вздрагивает от одной лишь мысли, нет, он точно не хочет видеть все эти фотографии. Это будет просто ужасно… смотреть на голое избитое тело, зная, что оно принадлежит тебе, зная, что всё это приношение себя в жертву Ганнибалу по своей воле. — Перевернись. Он всё ещё связан и стонет от боли. Его перекрещенные руки висят над головой, а малейшее движение причиняет страдание. Кожа ягодиц всё ещё разгорячено обжигающая, чувствительно нежная и покрасневшая. Завтра она начнет темнеть, проявятся синяки, а зад покроется багровыми кровоподтёками. Он лежит перед Лектером послушно, с опущенным лицом. Несколько щелчков камеры. Он хочет принять душ, выключить свет и уснуть. День был длинным. Головная боль не прекращается, от криков она проступает лишь сильнее. Он всхлипывает всякий раз, как получает новый удар плетью. К этому нельзя привыкнуть, его тошнит уже от одного лишь вида плётки. Ему становится не по себе, когда Ганнибал стягивает с него брюки и вытаскивает ремень. Иногда пользуясь этим толстым кожаным ремнем просто складывая пополам и практически машинально поглаживая. Иногда – чтобы напомнить Уиллу, почему ему следует вести себя хорошо. Ганнибал немного раздвигает ноги Уилла и просовывает под бёдра подушку. Уилл стонет, и Ганнибал фотографирует его с нескольких ракурсов. Унизительно. Когда камера, наконец, отключается, и Лектер кладет ее на прикроватную тумбочку, Грэм с облегчением вздыхает. Надеется, что теперь свободен, поза жутко неудобная. Ганнибал залезает на кровать, становясь на колени меж колен Уилла, хватает за задницу и входит в него. Уилл, затаив дыхание, не произносит ни звука и закрывает глаза, пытаясь расслабить напряженные мышцы. Это нелегко: пульсирующая боль снова дает иллюзию кровотечения. Уилл вздрагивает, толчки становятся всё глубже и медленнее. В ближайшее время освобождение ему точно не светит.