Рога и копыта

Я мечтал стать анимагом с тех пор, как увидел в гостиной нашего дома... оленя. Мама говорила, что я и в двухмесячном возрасте видел отца в анимагической форме, но что я тогда соображал? Позже я был уверен, что родители приводят домой это животное специально, чтобы я поиграл с ним. Почему в эти моменты всегда не было отца, я не задумывался. А вы бы задумались, глядя, как огромный рыжеватого цвета олень разгуливает по комнате в вашем доме? Вот и я завороженно за ним следил. В мире магов нет зоопарков. Мама говорила, что обычных животных в магических школах не изучают совсем, а большинство волшебных существ я увижу только на картинках. А тут живой олень! Когда мне было три года, отец превратился в оленя на моих глазах. Я в том возрасте, естественно, еще не знал многих словечек, но сейчас точно могу сказать, что тогда я охренел. И тогда же начал требовать, чтобы отец и меня этому научил. А уж когда я узнал, что и крестный — анимаг, то насел на них обоих, с удвоенной силой требуя начать обучение. Конечно, и отец, и Сириус только смеялись над моими повизгиваниями от нетерпения, но и не думали отказывать, пообещав заняться мной, когда я поступлю в Хогвартс. Конечно же, не с первого курса. Признаться честно, меня больше интересовало, в какое животное я буду превращаться, чем сам процесс обучения, а уж о возможных проблемах и последствиях этого навыка я и вовсе не думал. И, как оказалось, зря. Вы можете себе представить, что у вас четыре ноги? А если это копыта? На протяжении всего обучения анимагии, а оно длилось три года, вплоть до окончания мною шестого курса, меня больше всего возмущало то, что нельзя заранее просчитать, как будет выглядеть твоя анимагическая форма. В итоге это может оказаться как хорошим сюрпризом, так и плохим. Ну подумайте сами, вы тратите несколько лет и кучу сил, а потом оказывается, что вы — какой-нибудь таракан! А ведь как мечтали быть львом, как мечтали... В таракана я не превратился. В первую минуту я вообще не понял, кто я. Зрение цветное, правда, вдаль я видел не очень хорошо. Лучше, чем без своих очков-велосипедов, но до идеала очень далеко. А вот вблизи я видел все очень хорошо, и, как позже выяснилось, в темноте зрение тоже не подводило. Центр тяжести как-то непривычно находился на спине, да и сама спина ощущалась совсем по-другому. Сбоку послышался сдавленный смех крестного, и я повернул голову в его сторону. Очень тяжелую голову. И это у меня такая длинная шея? Нервничая, я переступил ногами, понимая, что их у меня теперь четыре, и вдруг услышал снизу громкий стук. Опустив голову, я посмотрел на свои ноги — копыта?! Дернувшись от неожиданности в сторону, я сшиб маленький столик и врезался в кресло, звонко стуча копытами по полу. — Тихо. Успокойся, Гарри, — ко мне подскочил отец. — Давай обратно. Зажмурившись, я представил себя в обычном виде и почувствовал, как по всему телу пробегает теплая волна. Открыв глаза, я первым делом посмотрел на свои руки и облегченно выдохнул. Вторым самым пугающим пунктом в анимагии был страх остаться в образе животного навсегда. — В семействе копытных прибыло, — хохотнул Сириус, а я рухнул в кресло, то самое, которое чуть не снес. Что ж, я не таракан и даже не крыса, как Питер. Я — конь. Судя по ногам, рыжего цвета. И для меня это было не самым лучшим сюрпризом. Что я знаю о лошадях? Кроме того, что они питаются травой? М-м-м... Ничего. Нет, я, в отличие от многих других детей волшебников, бывал в маггловском зоопарке, но лошадь не диковинное животное, там ее не держат. Так что мои познания: лошади едят траву. Ах да, еще таскают кареты по Лондону, катая туристов. Все. Поэтому к такой анимагической форме я вовсе не был готов. Но не отступать же из-за этого от своей мечты! Хотя я представлял себя более мелким зверьком. Например, котом. Мое воображение рисовало яркие картинки того, как я поздно вечером, когда все в башне Гриффиндора уже спят, бесшумно пробираюсь в девичьи спальни — интересно, а лестница распознает, кто я такой на самом деле? — толкаю лапой дверь в комнату Гермионы и нагло забираюсь на ее кровать, тихо мурлыча. Ну да... вот такие у меня были фантазии. Теперь же... думаю, если дверь в комнату вышибет конь и завалится на кровать, разломав ее на десятки частей, Гермиона будет не в восторге. Я стоял посреди гостиной и рассматривал себя в большом зеркале. Ну да, здоровенный рыжий конь. Все эти годы я только и думал о том, каково это — превращаться в животное. Что в маге остается от человека, когда он в образе зверя? Что он перенимает от своего животного, когда находится в обычном виде? У Сириуса можно было услышать хриплый смех, немного похожий на собачий лай, а иногда он смешно скалился, изображая рычание. Со своим анимагическим животным он был словно одним целым. Про отца я так сказать не мог. Он не издавал звуки, похожие на оленьи, не был обладателем ланьих глаз, разве что Сириус постоянно шутил на тему оленьих рогов, на что мама всегда вздыхала и закатывала глаза. Отец не пользовался анимагической формой так часто, как крестный. Но оно и понятно — собаке в городе легче спрятаться, чем оленю. И я тоже не знал, что мне делать со свалившимся на меня «счастьем». Что будет со мной? По примеру Сириуса, мой смех станет похож на лошадиное ржание? Или я буду шарахаться от любого резкого движения? А еще я узнал, что, оказывается, анимаг получает не только внешний вид животного, но и его способности, повадки и страхи. Все оказалось намного сложнее, чем я думал; анимагия — это не развлечение и не всегда весело. Я чувствовал в голове присутствие чужого разума. Он не мешал мне, не пытался захватить мое сознание, но он всегда был рядом, практически сливаясь со мной воедино. Я пугался резких звуков, резких движений, я чувствовал любое малейшее прикосновение пальца к моему боку, шее или ногам и мог, как бы это объяснить правильнее... дергать отдельными участками шкуры... Любопытная способность, кстати. Если бы человек мог так же, то для того, чтобы прогнать комара, не нужно было бы бить себя руками. Вот только человек, у которого неожиданно зашевелилась бы кожа, скажем, на руке, выглядел бы воистину пугающе. Находясь в анимагической форме, я быстро забывал, что значит ощущать себя человеком. Я не раз спрашивал отца и Сириуса, что они чувствуют, перевоплощаясь. Я был уверен, что после превращения в четвероногое животное мне будет казаться, что я стою на четвереньках и что передние ноги зверя — это мои руки. Одному Мерлину известно, как я ошибался! Я ощущал себя лошадью. Я был лошадью. Я видел почти на триста шестьдесят градусов вокруг себя; не поворачивая головы, я замечал все, что происходит в комнате. Правда, «заднее» зрение было намного хуже и, когда за спиной неожиданно появился Сириус — соскочил с лестницы в образе пса, — моя новоприобретенная лошадиная натура вынудила меня отпрыгнуть в сторону. Представляете себе примерные размеры и вес лошади? От моего прыжка в доме зазвенели стекла. Следующим препятствием на пути к моей мечте стать полноценным анимагом оказалось — кто бы мог подумать! — неумение ходить. Да, я не мог справиться с четырьмя ногами. Со стороны может казаться, что животным проще — четыре опоры вместо двух, легкотня же! Но на самом деле все было гораздо, гораздо сложнее. Стоять на четырех ногах было действительно удобно и устойчиво, но когда я поднял переднюю ногу, чтобы сделать шаг, то позорно рухнул мордой вниз. Между прочим, это было больно. Рук-то нет, чтобы подставить, и в траву на нашем дворике за домом в Годриковой впадине я ткнулся носом со всего размаха. Мама недовольно качала головой, держа в руках домашнюю аптечку, Сириус не упускал момента меня поддеть, а отец и Ремус терпеливо и заботливо помогали подниматься неуклюжему коню. Трава, кстати, вкусной мне не показалась. Миф о том, что анимаги, находясь в виде своего животного, нуждаются в подходящей для этого животного пище, остался мифом. Поднявшись в десятый раз с уже изрядно примятой травы, я стащил со столика кусок жареного мяса. Правда, при этом свалил стол и подавился. Жевать мясо лошадиными зубами оказалось проблематично. Вскоре мы решили заниматься обучением подальше от стен дома и любопытных соседей. Вчетвером — мама отказалась смотреть на продолжение моих попыток убиться с высоты лошадиного роста — мы аппарировали в близлежащий лесок, на большую ровную опушку, залитую солнечным светом, и там я наконец сделал нечто большее, чем десяток неуклюжих шагов. Отец всегда вместе со мной превращался в оленя, и я, глядя на него, повторял движения. Что же касается Сириуса, то мой неугомонный крестный носился вокруг нас с громким хохочущим лаем. Я еще не мог справиться с лошадиными инстинктами и шарахался от заливающегося пса во все стороны, спотыкаясь и постоянно падая. Ремус снисходительно и молча за этим наблюдал, отец крутился и пытался поднять Сириуса на рога, а я громко раздраженно фыркал, в очередной раз с трудом вставая на ноги. — Присмотрись, — тихо сказал мне Ремус. — Они не думают о своих движениях, не думают, куда ставить ногу, куда наклонить голову. Не думай о лошади. Стань лошадью. «Лошадь» прижала уши и громко фыркнула — от Ремуса пахло опасностью, до полнолуния остались считанные дни. Я прикрыл глаза и попытался полностью слиться со своим анимагическим животным. Я слышал каждый шорох травы, жужжание пчелы где-то за спиной, щебетание птиц высоко в небе и тихое журчание ручейка вдалеке. Я слышал, что отец и крестный замерли. Я поворачивал уши в сторону звуков, и это было естественным. Моя шкура вздрагивала на спине и боках, когда садилось какое-нибудь насекомое, и это тоже меня уже не удивляло. В нос ударило множество запахов, и я глубоко вздохнул. Лошадь по-прежнему чувствовала опасность, чувствовала стоящего рядом волка, но уже не боялась его. Так же не открывая глаз, я чуть подался вперед и приподнял переднюю правую ногу. И каково же было мое удивление, когда я вовсе не потерял равновесие. Еще подавшись вперед, я вытянул переднюю ногу и осторожно приподнял противоположную заднюю... Спустя несколько минут я уже храбро вышагивал по опушке. Четкие шаги отдавались эхом по всему моему телу, отражаясь в каждой мышце. Я уже чувствовал свою мощь, мог рассчитать, с какой силой опустить ногу на землю, я все больше контролировал новое тело и все меньше задумывался об этом. И даже не заметил, как ускорил шаг, как четырехтактный стук копыт превратился в двухтактный. Ветер зашумел в ушах, но я не отвернул их в сторону, я с восторгом смотрел вперед, пока сзади не раздался какой-то шум. Сдерживаясь, чтобы не рвануть быстрее, я дернул ушами, повернул оба назад — звук стал слышен намного четче, и я понял, что меня догоняют отец и Сириус. Заметив впереди просвет между деревьями, я вновь навострил уши и выбежал из леса. Открывшийся простор и скорость опьяняли. Я обожал скорость, но когда ты быстро несешься на метле — это одно, а когда сам способен развить скорость, недостижимую человеку, — это другое! С двух тактов я перешел на три. Копыта глухо отбивали ритм по земле, ритм, который стал моим наркотиком, который потом постоянно звучал у меня в голове. Сзади послышался собачий лай, но я и не думал останавливаться. Прижав уши к голове, я рванул вперед еще сильнее, я мчался прямо к горизонту, туда, где зелень сталкивалась с синевой. И думал, что быть лошадью вовсе не так плохо, как мне казалось в самом начале. С той минуты лошадь стала для меня синонимом свободы, ветра и скорости. Моя мечта сбылась. Но у меня появилась новая «идея фикс». Показать, подарить кусочек этой свободы Гермионе. Уже второй год Гермиона была самым желанным гостем в моем доме. Отец добился, чтобы дом Грейнджеров подключили к волшебной каминной сети, и благодаря этому в любой день во время каникул я мог встретиться с моей Гермионой. О своем обучении анимагии я ей не говорил, хотел сделать сюрприз. Сириус в своей манере предложил сделать такой сюрприз всем гостям в мой день рождения, но я был против. Я хотел, чтобы это была только наша с Гермионой тайна. Я позвал ее к себе за пару дней до дня рождения и попросил отца привести Гермиону на ту опушку леса. Она напряженно оглядывалась, явно не понимая, зачем мой отец привел ее в лес и откуда там лошадь. — Это и есть его сюрприз, — улыбаясь, подсказал ей отец, и тогда Гермиона посмотрела на меня внимательнее. Она осторожно подошла ближе, и в ее глазах я заметил все нарастающий восторг. А еще почувствовал ее запах... Привычный цветочный аромат теперь разделялся для меня на множество оттенков. Нотки духов, шампуня, даже крема для рук — они для меня уже не смешивались между собой. Но что самое удивительное — я как будто слышал ее эмоции. Когда она только появилась на опушке, я уловил ее страх, а потом он сменился радостью. Ее эмоции были словно музыка, они лились из нее, окружая и меня своей мелодией. Гермиона коснулась пальцами моего лошадиного носа, и я шумно выдохнул, обдавая ее руку горячим дыханием. — Почему ты мне раньше не рассказал? — прошептала она, пробегаясь пальцами выше, на лоб, поправила мою челку. Я промолчал, конечно. Мое «иго-го» ей мало бы что сказало. — Анимагии же долго учиться, — Гермиона обернулась к моему отцу. — Три года, — кивнул он, и я тут же почувствовал, как от Гермионы полыхнуло возмущением. — Три года молчал, — проворчала она и щелкнула меня по уху. Вот тогда я узнал, что одно из самых чувствительных мест у лошадей — это уши. Я непроизвольно дернул головой от боли, и Гермиона ойкнула. Сделав пару шагов ближе к моему боку, она провела ладонью по моим шее и спине. Я нахально попытался представить, что она гладит меня по моей человеческой шее, но тут для меня случилось еще одно открытие — будучи в своей анимагической форме, маг не может «включить» человеческие ощущения. Обычно прикосновения Гермионы вызывали у меня бурю эмоций, но сейчас я просто чувствовал ее руку на своей спине. Просто рука. Просто на спине. И ничего волнующего. — Прокатишься? — отец хитро улыбнулся, а я радовался, что с нами сейчас нет Сириуса. Нет, я люблю своего крестного, но порой он невыносим. — Что? — Гермиона едва не отскочила от меня. Нет, она не испугалась возможной перспективы впервые сесть на лошадь, но я заметил, как заалели ее щеки. — Нет. Я повернул голову и подтолкнул Гермиону назад, ближе к своему боку. — Лили в свое время тоже отнекивалась, — усмехнулся отец, подходя к Гермионе, и легонько хлопнул меня по шее. — Опустись ниже. Будь я человеком, от удивления мои брови поднялись бы до линии роста волос — таких подробностей из жизни родителей я раньше не знал. Но с другой стороны, меня это немного успокоило — не я один, будучи в анимагической форме, хотел развлечь этим дорогого мне человека. Я опустил голову, оглядывая траву под собой, и медленно подогнул передние ноги, становясь на колени. — Не бойся, — мягко сказал отец Гермионе. Я видел, как он подталкивал ее ближе ко мне. Веса Гермионы я практически не почувствовал. Отец придерживал ее, когда я стал подниматься, а она мертвой хваткой вцепилась в мою шею, и я уже стал сомневаться в успехе своей задумки. Пока я занимался самобичеванием, отец говорил Гермионе, чтобы она сжала ногами мои бока и держалась за гриву, что мне не будет от этого больно. Больно мне действительно не было, хоть Гермиона и схватилась за гриву со всей силы; меня больше занимали ощущения от ее ног. Я даже фыркнул от того, какие мысли полезли мне в голову, и тут же почувствовал, как испуганно вздрогнула Гермиона — от громкого фырка по всему моему телу прошла вибрация. — Не увлекайся, — шепнул мне отец, отходя в сторону. — И не спеши. Я шагнул вперед, и Гермиона еще сильнее напряглась. Это заметил даже отец. — Расслабься немного, — сказал он Гермионе. — Гарри чувствует тебя и не даст упасть. Его тихое «Надеюсь» услышал только я. Но я действительно чувствовал Гермиону, чувствовал, как она отклоняется в сторону, теряя равновесие, и тут же дергается обратно. Ее центр тяжести совпадал с моим, и когда она отклонялась, мне приходилось прикладывать чуть больше сил, чтобы не сбиться с ровного шага. Я осторожно и медленно шел по лесной тропинке, выбрав специально ту, на которой не было густых веток и ничто не мешало бы Гермионе. Я чувствовал, как постепенно ее хватка слабеет и страх сменяется радостью, и вскоре решился ускорить шаг. Мне настолько сильно хотелось скорее подарить ей хоть малую частичку того восторга, который я испытывал, несясь во весь опор по полю, что я едва сдерживался, чтобы не рвануть с места. Желание снова окунуться в ту скорость было похоже на наркотическую ломку, оно застилало мой разум. Я повернул голову, чтобы Гермиона поняла, что я что-то хочу ей сказать, и мотнул головой вперед. Ну же, родная, разреши мне показать тебе мой новый мир! Гермиона сильнее обхватила меня ногами и вцепилась в гриву. — Что? — взволнованно спросила она. — Быстрее? Я дернул головой вверх, поднимаясь в рысь, и направил уши на Гермиону, боясь пропустить хоть одно ее слово. — Гарри! — выдохнула она, заваливаясь вперед. От резкой смены центра тяжести я едва не споткнулся и, пересилив себя, поднял шею выше, иначе Гермиона просто соскользнула бы на землю. — Сумасшедший, — проворчала она, упираясь руками мне в шею и выпрямляясь. Отец говорил мне, что рысь — самый неприятный для всадника аллюр. Откуда он это знает, не сказал. Видимо, еще какой-то секрет с мамой или Сириусом. Но сейчас я и сам чувствовал, что Гермионе явно неудобно, и она вскоре это озвучила. — Гарри, меня сейчас укачает, остановись. Но разве я мог? Разве я мог остановиться, когда уже выбежал из леса и увидел горизонт? Разве мог я остановиться, не показав Гермионе главного? Я чуть повернул голову и взглянул на нее. И она сразу все поняла. — Нет! Гарри, нет! Даже не дума... А-а! Она взвизгнула, когда я чуть подпрыгнул, чтобы вынести вперед передние ноги и перейти в галоп, но я чувствовал, что она держится ровно. Я бежал не слишком быстро, старательно держа ровный четкий ритм, но потом меня окутало восторгом, восторгом Гермионы, и я ускорился. Мне хотелось кричать от счастья, что она сумела разделить эту свободу со мной, что она все поняла. Я летел, сломя голову и забыв обо всем на свете, и то, что это было слишком самоуверенно, понял поздно. Лишь в тот момент, когда, в очередной раз коснувшись передними ногами земли, почувствовал, как правая нога провалилась в какую-то ямку. Резко выбросив вперед левую ногу, я попытался сохранить равновесие, но куда там! На такой-то скорости! Левая нога даже не успела выпрямиться, я рухнул на колено, Гермиона обхватила меня за шею, пытаясь не свалиться, и я мысленно умолял ее держаться. Держаться изо всех сил! Ужас, исходящий от Гермионы, заставлял меня все сильнее паниковать. Выдернув ногу из ямки, я упал на второе колено, привычно ткнувшись носом в землю. Резкая боль еще раз напомнила мне, какой я кретин. Следующий рывок позволил мне подняться на ноги, но разве против обычной физики попрешь? По инерции я по-прежнему летел вперед и снова рухнул на колени, понимая, что это уже в последний раз, что земля все-таки притянет меня к себе. Второго такого резкого «поклона» Гермиона не выдержала и, сорвавшись, перелетела через меня. И вот тут нагрянуло самое страшное — я понял, что падаю прямо на нее. Задние ноги оторвались от земли, и я впервые сделал сальто в воздухе в виде лошади. Небо с землей поменялись местами, я зажмурился, а когда открыл глаза, еле успел выставить руки и приземлиться на них, останавливая наконец свое падение. Гермиона лежала подо мной, сжавшись в клубок и закрыв голову руками. — Гермиона? — тяжело дыша, я окликнул ее. Она медленно убрала руки и открыла глаза. Пару секунд она смотрела на меня, а потом оглянулась, будто не верила своим глазам и ожидала, что где-то рядом стоит лошадь. — Ты цела? Она снова перевела взгляд на меня, и я заметил, как в ее карих глазах страх быстро сменяется злостью. Я уже приготовился как следует схлопотать, но Гермиона обняла меня за шею и притянула к себе. — Дурак, — беззлобно прошептала она. Больше я таких скачек не устраивал. Не потому, что Гермиона отказалась и близко ко мне подходить, когда я в анимагической форме — напротив, она с удовольствием прижималась к моему теплому боку или шее и на каждое мое предложение еще раз проехать верхом радостно соглашалась, хоть и по-прежнему немного краснела, — а потому, что я после этого случая понял, что все это не игрушки. Но спокойные прогулки по лесу стали неотъемлемой частью наших летних дней. Гермиона не сводила с меня глаз, не уставая удивляться тому, на что способна магия, и, смеясь, частенько пыталась накормить меня травой, срывая ее с земли и тыча мне в нос. Я набирал побольше воздуха и со всей силы фыркал, отчего трава в руках Гермионы разлеталась зеленым облачком. Мне нравилось находиться в моем новом образе, он давал мне возможность взглянуть на мир совсем под другим углом. Мы приходили с Гермионой на полюбившуюся нам опушку леса, ложились на траву, Гермиона опиралась на меня и читала очередную книгу, а я, закрыв глаза, просто лежал и слушал. Слушал, что происходит вокруг нас, слушал спокойное размеренное дыхание Гермионы, мягкий шелест деревьев, тихий шорох травы. Порой даже засыпал под звонкое заливистое пение птиц. Определенно, быть анимагом — это круто. Даже если у вас копыта. Вот только... Кто-нибудь знает, как убедить крестного не покупать мне на день рождения уздечку и седло? Подарить ему ошейник от блох?