Крылья есть

Армин слишком много думает — так говорит ему Жан время от времени, так говорит Микаса, когда видит его почти по-девичьи красивое лицо сосредоточенным и хмурым. Он думает о времени, о жизни, о войне, о том, как много или мало может он дать этому миру, и иногда от всего этого тяжелеет голова и опускаются руки. Армин слишком слаб — он знает, — ему далеко до боевого мастерства капрала Райвеля и Микасы, и даже до холодной расчётливости командора Эрвина ему далеко. Он уже не чувствует в себе наивности ребёнка, но и рассудительности взрослого ему всё ещё недостаёт — этакое пограничное состояние, свободный полёт, который только со стороны кажется стремительно быстрым. Армин переживает всё это в себе, таит глубоко внутри и надеется, что когда-нибудь основательно встанет на твёрдую землю и расправит плечи — в конце концов, крылья у него уже есть. Крылья есть — столь романтичный символ самых бесстрашных войск человечества, а в Армине романтизма нет и никогда не было. Он мечтает, конечно, как и все взрослые дети, но в грёзах этих лишь синие моря, да бескрайние ледяные просторы Севера… Армин думает слишком много, как и положено негласному стратегу отряда, и ни на что другое у него не остаётся ни сил, ни времени. Иногда Жан рассказывает ему о своих переживаниях, делится только с ним одним, и тогда Армин делает понимающее лицо, хотя ни черта, на самом-то деле, не понимает; он действительно думает о многом, но о любви — никогда. Его чувства больше похожи на мягкую привязанность и осознанное, не слепое восхищение — Армин мог бы влюбиться в любого, кто сильнее и старше, и именно поэтому не выбирает и не присматривается. Карта местности перед ним, словно человеческая душа, перепаханная и изученная вдоль и поперёк, но так до конца и не освоенная. Армин, чёртов слабак и трус, раздаёт командованию советы, попутно силясь понять самого себя. Он теперь среди них, решающих всё, рискующих, закалённых, и эта простая истина поначалу кажется совершенной дикостью. Даже капрал Райвель больше не шутит в его сторону хлёстко и жестоко, а майор Ханджи почти заботливо накрывает пледом, когда Армин засыпает в её комнате, прямо за столом или на диване за кипой бумаг, уставший и с больной головой. Ему кажется, он нашёл своё место, — паззл сложился, сложились образы, запахи и звуки, и вот что-то уже теплится в его груди, приятное и щекочущее, Армин еле заставляет себя успокоиться, приняв это новое чувство. Ханджи Зоэ — женщина Райвеля, так говорят в отряде; а ещё говорят, она чокнутая и абсолютно без тормозов. Но самая страшная правда в том, что Армину всё равно. Он не задумывается над глупостями вроде собственной влюблённости, ему сиюминутно нужно составить новый план, просчитать все риски, не дать погибнуть товарищам и, по возможности, выжить самому. Жан смотрит на него умоляюще — придумай что-нибудь, Арлерт, ты же это умеешь, — но у Арлерта сердце заходится бешено в тревоге и панике. Ему есть ещё, с чем побороться в самом себе, есть ещё сотни преград, которые ему предстоит преодолеть, так что он оставляет образ Ханджи где-то позади, надёжно прячет его за семью замками до лучших времён. А капрал Райвель вот не церемонится совсем — зажимает её в коридоре, то ли придушить собирается, то ли поцеловать, но Армину, случайно заставшему их, совершенно не противно и, уж тем более, не больно. Ханджи Зоэ — не его женщина, так говорят в отряде, а значит ему до неё не должно быть ровным счётом никакого дела. Он правильный слишком и хорошо воспитанный, этот ребёнок, поцелованный солнцем в макушку, а поэтому уверен: чужое сумасшествие не пустит в нём свои корни. Давняя мечта всё ещё бережно хранится в сердце, разрастается и греет не хуже открытого пламени. Она для Армина по-прежнему значит многое, держит его на ногах, заставляя верить в светлое будущее, бесконечный голубой океан и свободное небо над головой, под которым можно влюбиться по-настоящему, без ограничений. Он переживает всё это в себе, таит глубоко внутри и ждёт с нетерпением, что когда-нибудь сумеет основательно встать на твёрдую землю и расправить плечи — в конце концов, крылья у него уже есть.