С момента их последней стычки с Многоликом прошла неделя. Тяжёлая неделя неусыпной бдительности и постоянных страхов. Страха быть пойманной вновь, страха, что в третий раз судьба не будет столь же благосклонна, страха за близких, обострившегося во много раз.
Мила Рудик смотрела в зеркало и не узнавала в его отражении ту бойкую девчушку, что готова была наплевать на все существующие правила и здравый смысл, несущуюся в самое пекло и, если понадобится, дальше, невзирая на огромный риск, не задумываясь о последствиях. И, чёрт возьми, побеждавшую по всем фронтам, насколько бы сильными ни были соперники.
Из зеркала на Милу глядела бледная, осунувшаяся девушка с особенно выделяющимися сейчас веснушками и не проходящими синяками под глазами. Волосы её были собраны в тугую косу, а ведь когда-то, в прошлой, кажется, жизни, она ненавидела косы.
Жизнь Милы Рудик теперь составляли сплошные правила. Правила, которые она сложила сама для себя, а потому не смела нарушить.
Правило первое. Не поддаваться панике. Не терять трезвую голову.
Когда-то следовать этому правилу было легко. Но с каждым поступившим сообщением о новой жертве, с каждым упомянутым в новостях знакомым именем возрастал страх, что следующими окажутся её близкие. Ромка и Белка, Акулина и Гурий… Подливало масла в огонь то, что практически все из них были вечно в самой гуще событий. Рома входил в состав второго отряда боевых магов, Гурий командовал первым. Акулина… О, она просто не могла отсиживаться дома, когда её муж участвовал в спасительных операциях в самом центре столицы.
Правило второе. Думать. Многолик играет на чувствах людей, и потому так важно прежде всего обдумывать его слова и поступки. Впрочем, как и свои.
Именно это правило она нарушила неделю назад, поддавшись слепым эмоциям и поверив — безумно, слепо и надрывно — в собственную обречённость.
Правило третье. Не терять бдительности.
Правило четвёртое. Не подвергать опасности других людей.
Правило пятое…
Правила, правила, правила. Они сейчас нужны были ей как воздух. Служили спасительным жилетом, не позволявшим пойти ко дну в этой, казалось, бесконечной войне. Тонкой, почти не осязаемой нитью, которая должна была вывести её из лабиринтов собственного отчаянья.
Триумвират распался. Владыка Мстислав был официально изгнан из его состава, а Добролюб, безукоризненно исполнявший свои обязанности в мирное время, оказался совершенно неприспособленным для войны. Разумеется, он всё ещё занимал свой пост, и никому не приходило в голову упрекнуть его в том, что Владыка делает меньше, чем мог бы. Однако шапка первенства по праву перешла к Велемиру.
Директор Думгрота уже бывал на войне, хотя в тот раз враг был другим. Два десятилетия назад волшебников убивала ненависть прадеда Милы к собственной жене, сегодня — алчность человека, которого Мила когда-то называла учителем. Как забавно, что обе войны развязал один и тот же маленький кусок сургуча.
Рудик в последний раз плеснула водой на лицо, окончательно развеивая кошмары прошедшей ночи, и вышла из ванной, не решившись бросить последний взгляд в зеркало. За окном в конце узкого коридора забрезжил холодный рассвет, небо отливало сталью в первых лучах ещё не взошедшего солнца. Сколько же она проспала? Часа три? Девушка тяжело вздохнула и направилась в свою комнату, любезно предоставленную Добролюбом два месяца назад. Комната Гурия и Акулины находилась напротив. Если быть точным, она находилась на одном из центральных этажей Менгира, как и комната Милы. В текущей ситуации Менгир был едва ли не единственным безопасным местом в городе, а потому Гурий без раздумий согласился на предложение Владыки. К тому же, это было гораздо удобнее во всех смыслах. Башня Менгира находилась в самом центре города, так что отсюда легче всего было добраться куда бы то ни было. На одном из нижних этажей, втором или третьем, Мила точно не помнила, располагалась база боевых магов, находящаяся у Гурия в подчинении. Весь пятый занимало непомерно разросшееся больничное крыло, к которому практически у самого входа на первом вёл служебный портал вроде тех, что стояли в Транспространственном посольстве. Верхние этажи терялись за нижним слоем облаков. Там проводились всевозможные собрания и военные советы. Именно там можно было найти Гурия, если он был не на задании.
Мила шаркающей походкой добрела до кровати и буквально повалилась на смятую за ночь простынь. На некоторых советах присутствовала и она. Только на тех, что касались непосредственно Многолика, и только с подачки Велемира. Акулина в своё время решительно протестовала против того, чтоб её подопечную впутывали во всё это, не взирая на то, что Мила сама изъявила желание участвовать. Но Гурий пресёк спор одной фразой: «А ты сможешь её остановить, если Мила решит действовать в одиночку?» А в том, что она решит, никто почему-то не сомневался, хотя Мила Рудик уже давно не чувствовала себя той самоотверженной девчонкой.
Покрутившись в кровати несколько минут и поняв, что заснуть ей сегодня уже не удастся, Мила встала и подошла к окну. Она действительно находилась в самом центре Менгира, под ней расположилось примерно столько же этажей, сколько возвышалось над её комнатой. И даже отсюда можно было как на ладони увидеть всю северную половину Троллинбурга. Вернее, то, что от него осталось. Хотя сейчас на небе не было ни облачка, последние двое суток почти не прекращался дождь, и мощёные улицы блестели сотнями луж в свете лениво выползающего из-за кромки горизонта осеннего солнца. Как же прекрасен был этот город, даже сейчас, когда столько зданий разрушены, а половина оставшихся пустуют, потому что жители в панике разъехались кто куда. Все, у кого была возможность, постарались укрыться во Внешнем мире, но и там, по слухам, было не так уж и спокойно. Люди бывшего Владыки Мстислава удерживали верхушку власти и вели подпольную борьбу с волшебниками, не разделяющими их цели и принципы. Но неволшебное население, кажется, пока что не догадывалось о происходящем, а значит, ещё была надежда.
Сама Мила не была во Внешнем мире уже несколько лет, кажется, ни разу с тех пор, как они с Акулиной переехали в Плутиху.
Плутиха… Это слово резало по сознанию и отдавало тупой болью в области сердца. Почти вся деревня сгорела, а виновников поджёга так и не удалось найти, но никто не сомневался в том, что это были люди Многолика, равно как и в том, в чей именно дом они целили. Мила вспомнила, как стояла посреди пепелища, и сквозь пальцы её осыпался на то, что когда-то было полом, чёрный снег, а вместе с ним и всё то светлое, что обрела она так недавно в этом коротком и теперь удивительно болезненном слове — «дом». За спиной, уткнувшись в плечо Гурия, беззвучно лила слёзы Акулина. «И снова у меня нет дома, — отстранённо подумала девушка, глядя на струйку пепла. — Не привыкать.»
Собрание начиналось на — Господи! — девяносто втором этаже в семь утра. Правильнее было бы сказать, что оно прекратилось только ради того, чтоб дать своим участникам немного времени поспать и привести себя в порядок. Однако, судя по виду Гурия и Велемира, не одной Миле не спалось этой ночью. Под глазами Владыки залегли глубокие тени, лицо выражало усталость, но он, в отличие от опекуна девушки, хотя бы пытался казаться бодрым. Гурий же вовсе выглядел так, словно всю ночь провёл на ногах: волосы взлохмачены, одежда помята, а красные от перенапряжения глаза то и дело норовят сомкнуться. Мила едва сдержалась, чтоб не сделать ему замечание, а затем вспомнила, что и сама выглядела немногим лучше.
Собрание началось с чашек кофе на полированной поверхности стола заседаний и молчания, в котором этот кофе пили. Единственным звуком, то и дело разрезающим тишину, был резкий и хриплый кашель Лютова, сидевшего за противоположным концом стола. Мила про себя отметила, что он уже второй день кашляет, но старательно игнорировала этот факт, как, впрочем, и всё, что было связано с Лютовым. В конце концов, ей всё равно.
Впрочем, кое-что в её отношении к экс-златоделу невозвратимо переменилось. Как ни старалась, ненавидеть его так же искренне и открыто, как раньше, Мила Рудик уже не могла. Пытаясь проанализировать свои ощущения и понять, когда же произошли эти изменения, она натыкалась на очевидный ответ: неделю назад, когда Нил Лютов собственной персоной спас ей жизнь. Ведь Многолик наверняка убил бы её, как только заполучил Метку. Пожалуй, она никогда не поверила бы парню в его искренности, если бы не инцидент с этой самой Меткой. Ведь будь Лютов по-прежнему верен лже-Мстиславу, он бы непременно передал талисман ему, не так ли? Мила не хотела верить во внезапное прозрение своего некогда школьного врага, но, сама себе поражаясь, верила. Потому, что не могла придумать, ради чего мог Многолик пожертвовать возможностью заполучить Метку, а ещё потому, что просто смертельно устала играть в интриги.
Кроме Лютова, Гурия и Владыки Велемира, за одним столом с Милой сидели Сократ Суховский, выглядевший, не взирая на ранний час, безукоризненно, впрочем, как и всегда, и Владыка Добролюб, впервые за неделю появившийся на собрании. По словам Гурия, он и в Менгире не появлялся за это время ни разу, но Мила не решилась бы спросить, чем был занят последнюю неделю молодой Владыка. Да и особая необходимость в нём отсутствовала. На советах, где обсуждались военные планы, Добролюб был скорее символическим лицом и практически всё время молчал. Если он отсутствовал, это было скорее хорошим знаком — значит, Владыка был необходим где-то в другом месте. Однако прежде, насколько Миле было известно, он не пропадал на целую неделю. В текущих условиях все старались держать друг друга в курсе собственных передвижений, чтоб избегать лишних волнений и при необходимости рассчитывать на скорую помощь. Впрочем, кто сказал, что Владыка Добролюб должен отчитываться Гурию или, тем более, ей?
Велемир с гулким стуком поставил свою чашку на стол.
— Итак, все мы за ночь обдумали сказанное вчера. Надеюсь, нет необходимости ещё раз подчёркивать, что мы стоим по одну сторону баррикады и не время выяснять отношения сейчас, когда так важно действовать сплочённо.
— Так ли все? — тихо поинтересовался Суховский, бесшумно опуская опустевшую чашку. В последнее время в его голосе Миле чудился еле уловимый скрип, словно старую дверь бережно выкрасили и покрыли блестящим лаком, но забыли смазать петли.
— Нил уже неоднократно доказал свою верность нам, Сократ. Я бы настоятельно попросил не поднимать эту тему впредь. Ты и сам прекрасно знаешь, что ему уже не раз выпадала возможностей для предательства. — Не смотря на усталость в глазах, голос Владыки звучал достаточно твёрдо, чтоб заставить главу Палаты боевых магов замолчать.
Речь, разумеется, шла о вчерашней размолвке Суховского с Лютовым. Всё предыдущее собрание напряжение между ними, вызванное недоверием первого и откровенным пренебрежением второго, под конец вырвалось наружу в очень пылкой полемике, отразившейся на настроении всех присутствующих. В ход пошли выражения вроде «двуличного щенка» и «высокомерного старикашки», а закончилось всё громогласным заявлением Суховского: «Из-за таких перебежчиков, как ты, мы и проиграем эту войну. Надоело плясать под дудку Многолика — и как ни в чём не бывало переметнулся к нам. Когда-нибудь тебе и у нас надоест. Думаешь, он примет тебя со всеми почестями? Но он не Велемир, он не станет прощать предательство. Ты первый же и сдохнешь из-за него. По правде, тебя уже сейчас следовало бы вздёрнуть». Дальше Владыка слушать не стал и довольно резко объявил совет оконченным на сегодня. Лютов первым покинул зал и выглядел при этом настолько разозлённым, что казалось, из ушей у него вот-вот повалит пар. Впрочем, он тоже наговорил главе Палаты боевых магов многое из того, что сама Мила бы не решилась сказать Суховскому, но мысленно повторяла то и дело. Не заладились у них отношения. Поначалу она не понимала причину подобной нелюбви, но потом вдруг неожиданно с кристальной ясностью осознала: каким-то образом, спустя столько лет, Суховский винил Милу в смерти Гарика. Сделать с подобными убеждениями она ничего не могла, оставалось лишь смириться и терпеть периодические едкие замечания с его стороны, чтоб не допустить между ними стычки подобной той, что произошла вчера у Суховского с Лютовым.
Гурий шумно выдохнул, сцепив ладони вокруг своей чашки, словно греясь об неё, хотя чашка Милы уже давным-давно остыла.
— В любом случае, нам нужно решить, что мы будем делать дальше.
Велемир хмуро кивнул.
— Этой ночью пришло письмо из Внешнего мира. Виталина Амит умерла. По официальной версии возвращалась домой поздно ночью и была искусана бешеной дворнягой. Собаку, естественно, не нашли. Впрочем, не сомневаюсь, что через пару дней по местным новостям прокатится известие о доблестных стражах порядка, пристреливших опасное животное.
Имя было Миле не знакомо, но по реакции Гурия стало понятно, что ничего хорошего это не означает.
— Думаете, это дело рук оборотня? — проскрипел Суховский. Велемир снова кивнул.
— Виталина была нашим человеком в парламенте, — печально покачал головой Добролюб. — Раньше они не нападали на чиновников. Не знали?
— Это предупреждение, — тихо ответил Гурий, прикрыв глаза. — Госпожа Амит никогда не отличалась особой осторожностью, не сомневаюсь, что люди Лукоя уже давно знали, кто она и на кого работает, но до сих пор её никто не трогал. Лукой не хочет, чтобы мы вмешивались в дела Внешнего мира.
— Она могла узнать что-то, о чём люди Многолика не хотели бы распространяться, — предположил Лютов, молчавший с начала собрания.
Мила удивлённо подняла на него взгляд. Сама она слушала разговор вполуха. Он не касался Метки, а значит, и вовсе не был предназначен для её ушей — а в голове после бессонной ночи и так стоял гул, отдающий болью в висках. Концентрировать своё внимание на чём-либо было физически тяжело. Лютов же не только выглядел вполне сносно, если не считать кашля, но и умудрялся участвовать в диалоге людей, часть из которых относилась к нему с ярко выраженной неприязнью. К тому же, держался он при этом совершенно невозмутимо. Впрочем, это-то у Нила Лютова всегда выходило лучше всего.
— Не обязательно было убивать её таким зверским способом, — не открывая глаз, возразил Гурий.
— Вы плохо выглядите, мой друг, — заметил Добролюб.
— И в самом деле, Гурий, спал ли ты сегодня? — добавил Велемир, хотя сам выглядел немногим лучше.
— Не пришлось, — коротко ответил опекун Милы.
— Всем нам сейчас нелегко, но морить себя бессонницей — это не выход, господин Безродный! Я настаиваю, чтобы вы немедленно отправились к себе и как следует выспались. Всем нам Вы нужны бодрым и здравомыслящим.
— Я в полном порядке, — заверил Гурий. — Через два часа мой отряд выходит патрулировать город. И, как их командир, я не могу оставить своих подчинённых.
— А я — глава Палаты боевых магов, — неожиданно вмешался Суховский. — И как Ваш непосредственный начальник я требую, чтобы Вы привели себя в надлежащий вид. Господин Лаптев заступит вместо Вас на дежурство.
Какое-то время Гурий не мигая смотрел ему в глаза, после чего, так же, не отрывая взгляда, кивнул, и встал из-за стола, разжав наконец пальцы, сжимавшие всё это время давно опустевшую чашку.
— Доброго дня, господа, — вежливо улыбнулся он на прощанье.
Мила обернулась к Суховскому, проводившему Гурия тяжёлым ровным взглядом. Он выглядел лучше всех присутствующих, кроме, пожалуй, Владыки Добролюба. Она перевела взгляд на Лютова. Тот не заметил внимания к собственной персоне, отстранёно глядя куда-то в окно, а вот Миле удалось разглядеть под глазами экс-златодела и перебежчика глубокие тени. Впрочем, осанку он всё равно умудрялся держать несгибаемо ровную. У неё так не получалось.
— Не о смерти госпожи Амит я хотел с вами поговорить, — продолжил Велемир, обводя взглядом оставшихся в зале. — Эту тему оставим до приезда из Внешнего мира Властислава Ровитного, я уже послал ему письмо. На повестке дня вопрос, который мы, по некоторым обстоятельствам, так и не смогли решить вчера. — Мила снова посмотрела на Лютова и Суховского. Оба они сидели с таким видом, словно сказанные только что слова никоим образом не относились к ним. Да, эта пара определённо стоила друг друга по степени упрямства. — Вопрос простой и вечный, как мир: что дальше? Последняя попытка Многолика заполучить Метку не привела к успеху, и с тех пор и нём ничего не слышно.
«Может, он споткнулся по дороге в своё логово, упал и умер?» — с мрачной надеждой подумала Мила.
— Ночное убийство говорит о том, что он собирается переходить к активным действиям во Внешнем мире, но там он никогда не работал своими руками. Вопрос в том, что он собирается делать в Троллинбурге.
— Он выжидает, — заявил Лютов.
— Чего? — спросил в ответ Велемир. Парень пожал плечами.
— Какое тонкое замечание, — проворчал Суховский, однако больше ничего не добавил.
— Где-то в городе у него логово, — проигнорировав того, продолжил Лютов. Мила усмехнулась, обнаружив, что они сходятся в терминологии. — Он периодически их меняет, так что сказать, где именно, я не могу. Не удивлюсь, если в Алидаде. Я знаю об одном заброшенном особняке на улице Безликих прохожих. Возможно, там есть что-то, что смогло бы помочь в поисках его текущей обители или рассказало бы о его планах.
— Всё ясно, — усмехнулся Суховский. — Этот юноша готовит нам ловушку и надеется, что мы, как наивные дурни, в неё помчимся.
— Сократ… — предостерегающе начал Владыка Велемир.
— Сами подумайте, с чего вдруг Многолик, зная, что местоположение его убежища раскрыто, не уничтожил его?
— Он не знает, — довольно резко ответил Нил.
— Зачем вообще оставлять убежище, которым больше не пользуешься?
— Многолик перестраховщик. Ему нужны пути отступления на случай, если придётся экстренно покидать текущее логово.
— Но при этом ничто не мешает ему уничтожить все следы собственного пребывания там.
— Да, — неожиданно для Милы согласился Лютов. — Именно поэтому я сказал «возможно».
— По-моему, всё ясно. — Суховский обернулся к Велемиру. — Сейчас окажется, что для того, чтоб пробраться в этот самый особняк, господину Лютову позарез понадобится помощь госпожи Рудик… Хотя о чём это я, она первая же заявит о собственном желании участвовать. А там их уже будут ждать. И прощай, Чёрная Метка, последнее, что отделяет Многолика от мирового господства.
— Метку нельзя забрать насильно, — вмешалась Мила, удивляясь, как чужеродно и глухо звучит собственный голос.
Суховский смерил её холодным ответным взглядом.
— О вашей выдержке и непоколебимости я наслышан, девушка.
Мила прикусила щёки изнутри, чтоб сдержаться от ответной язвительной реплики. Но в глубине души — в том углу, на который меньше всего хотела обращать внимание — мучительно скривилась. Сократ был прав, а она… Не собиралась демонстрировать этого.
Дождавшись, пока они перестанут играть в гляделки, Лютов обернулся к Велемиру.
— Без ловушек действительно не обойдётся — Многолик защищает свои жилища. Я предложил бы организовать небольшой поисковый отряд, но группа людей привлекает внимание. Лучше всего будет обойтись парой-тройкой человек. Рудик же вовсе нет смысла идти — я не представляю, зачем она может понадобиться.
— И не надейся, Лютов, — связки неохотно, но всё же начинали слушаться, а туман в голове рассеивался, уступая место гневу. — Я знаю Многолика получше любого боевого мага Менгира и не собираюсь отсиживаться, пока вы…
— Что и требовалось доказать, — фыркнул Суховский.
Больше Мила не произнесла ни слова.
Остаток собрания прошёл в спорах о том, кто же всё-таки отправится в заброшенный особняк, и составлении детального плана «операции». Почему-то без сарказма Мила не могла произнести это слово. Она была вынуждена уступить и теперь с показным равнодушием рассматривала детальную карту Троллинбурга, свёрнутую так, чтобы полностью видна была улица Безликих прохожих, на которой Нил, Велемир и Сократ Суховский с помощью колец чертили и стирали какие-то светящиеся схемы. Мила даже не пыталась вникнуть в их смысл. Запомнила только, что вылазка назначена на следующую ночь. По правде, ей уже было всё равно. Она пыталась нести своё бремя (в глубине души Мила Рудик всё же считала Многолика своим личным врагом, каким бы могущественным, амбициозным и влиятельным он сейчас ни был). Ей не дали. Пусть теперь не удивляются, что она решила полностью отойти от дел. Каждый человек имеет право устать.
Чтобы не мешать им готовиться к набегу на паучье логово, Мила уступила своё место Суховскому, и теперь сидела около Добролюба, который так же не принимал участия в обсуждении. Теперь, когда голова наконец обрела некоторую ясность, ей стало интересно, куда же пропадал всю неделю Владыка. Он дружелюбно улыбнулся, и Мила решилась поинтересоваться напрямую, но в ответ получила лишь туманное: «Дела, дела…».
Сферой влияния Добролюба было не так много вещей. Вернее, очень много, но практически ничего из того, что касалось войны. Из того, что знала она, его влияние распространялось на контроль за волшебными существами, травмпункты… Вдруг Мила вспомнила, о чём хотела попросить его ещё неделю назад, по возвращении в Менгир.
— Владыка Добролюб, — обернулась она, не уверенная, с чего начать. Обращаться с просьбами к Велемиру было куда проще — как-никак его как своего школьного директора она знала уже почти десять лет. — Две недели назад, после того взрыва… — Мила не была уверена, что Владыка понял, о чём речь, но тот утвердительно кивнул. — Меня тогда очень зацепило. Я добрела до травмпункта на окраине города и неделю пролежала без сознания. А Лиза — так зовут девушку, которая им заведует — поставила меня на ноги.
— К чему вы клоните, госпожа Рудик? — мягко, но настойчиво поторопил Милу Добролюб.
— Я хотела сообщить, что у Лизы есть редкий дар. Некоторая разновидность рентгена или сенсора, я думаю. Она видит болезни. И мне кажется, что она куда больше пользы принесла бы в центре города, чем там, где живёт сейчас. Ни по дороге до травмпункта, ни уходя из него, я не встретила ни одного живого человека.
— А ещё вы чувствуете себя обязанной за спасение, — понимающе улыбнулся Добролюб. Мила утвердительно кивнула. — Я посмотрю, что смогу сделать, госпожа Рудик. Как, говорите, зовут вашу белорожку?
— Я не говорила, что она из Белого Рога, — удивилась она.
— Девушка с даром целителя. Не так уж сложно догадаться, верно?
— Верно, — улыбнулась Мила. — Её зовут Лиза, а фамилию я не знаю. Но в этом году она должна была начать обучение на четвёртом курсе.
— Очень жаль. Быть может, вы знаете хотя бы адрес её травмпункта?
Она кивнула и продиктовала адрес, который специально для этого запомнила, уходя из конторы.
Велемир выпрямился на стуле, отклоняясь от карты.
— Что ж, полагаю, на сегодня хватит.
Мила поглядела на раскрасневшиеся лица Лютова и Суховского, злобно сверкающих глазами друг на друга, и согласилась с правильностью решения Владыки. Ещё полчаса, и они друг друга просто поубивают.
Подойдя к своей комнате, Мила услышала голоса, доносившиеся из-за двери напротив, и удивлённо замерла, так и не прикоснувшись к ручке. Гурий и Акулина тихо о чём-то переговаривались, хотя Гурию уже больше часа назад было велено сладко спать. Она сделала два шага в направлении их спальни и замерла в нерешительности.
— …ещё в молодости. Впрочем, он уже давно перестал быть тем взбалмошным подростком. Правда, гордости у него не убавилось. Скорее даже прибавилось, как и самоуверенности.
— Ты накручиваешь себя. Казалось бы, тебе-то как раз меньше прочих следует бояться…
— Я не боюсь.
Мила тихо постучала. Голоса смолкли. Она осторожно вошла в спальню.
— Доброе утро, — поздоровалась Акулина, обнимая подопечную. Мила отметила глубокие тени у неё под глазами, но не в бессоннице была их причина. Вернее сказать, не в её бессоннице. — А ты спи, — обернулась она к Гурию. — Мир не рухнет, пока ты спишь.
Женщина вышла, тихонько скрипнув дверью.
— Как ты? — спросила Мила, усаживаясь в кресло около кровати. Гурий, по-видимому, так и не ложился спать — лицо его стало теперь бледнее, ещё ярче на нём выделялись признаки недосыпа. На левой скуле багровел вчерашний синяк. Он полулежал, опёршись о стену, скрестив руки на груди.
— Как прошло собрание? — поинтересовался Гурий, проигнорировав вопрос, ведь ответ был очевиден для них обоих.
— Лютов рассказал об одном из бывших убежищ Многолика. Они собираются пробраться туда завтра ночью.
— Они? Ты остаёшься? — мужчина был явно удивлён этим известием.
— Сократ Суховский не хочет, чтобы я участвовала в «операции».
— Дело только в его нежелании? — наградил Милу Гурий долгим взглядом.
Она спрятала лицо в ладонях и покачала головой.
— Я устала. От всего этого. От войны, от страха за близких, от необходимости быть сильной и действовать решительно…
Мила глубоко вздохнула и посмотрела в глаза человека, который не может спать по ночам, ведь во снах всё ещё хуже, чем в жизни. Она прекрасно понимала Гурия Безродного, который боялся закрыть глаза, оставив свою семью без присмотра, потому что в голове вспыхивали мучительные образы: вот он открывает глаза, он выспался и наконец спокоен, он поворачивается и кладёт руку на плечо жены, но та проваливается в пустоту — пока он спал, все погибли. Он не уберёг. Его вина.
Гурий протянул руку и крепко сжал её ладонь, не произнося ни слова.
— Я понимаю, что ты чувствуешь, — вздохнула Мила, поднимаясь. Ответом ей была лишь грустная улыбка. — Тебе нужно поспать. Можешь пренебрегать своим здоровьем, но подумай об Акулине. Она волнуется за тебя. Тебе не о чём переживать, пока мы в Менгире. Здесь безопасно, ты знаешь.
— Нигде не безопасно, — ещё более печально улыбнулся Гурий, но послушно выпрямился в кровати, готовясь отойти ко сну.
— Добрых сновидений, — тихо ответила Мила, затворяя за собой дверь.
Она стояла у окна и меланхолично изучала развалины Стекольного квартала. Благо, с такой высоты все районы города были видны как на ладони — хоть карты зарисовывай. Впрочем, имело ли смысл картографировать то, что уже почти не напоминало жилые здания? Магия значительно упрощала процесс созидания, но это преимущество ничтожно в сравнении с тем, которое она давала разрушителю.
***
Когда вечером Мила поднималась в спальню из импровизированной гостиной этажом ниже, она обнаружила в конце коридора одинокий силуэт. Нарочито не обращая внимания на фигуру у окна, прошла к своей комнате, но на полдороге застыла, остановленная одной-единственной фразой:
— Они считают, что мы переспали.
Подавив нахлынувшую было волну гнева, Мила медленно обернулась, намереваясь сказать что-нибудь едкое, но не находя слов. Да как он вообще может — вот так!
— Даже твой ненаглядный Лапшин, — фыркнул силуэт, не обращая внимания на её потуги. Его интонации — вальяжно-ленивые, грубые, словно им обоим до сих пор по шестнадцать, — окончательно вывели её из себя.
— Не волнуйся, Лютов, на твоей репутации это вряд ли скажется, — ядовито процедила Мила. — Чтоб повлиять на мнение окружающих, тебе нужно переспать как минимум с Велемиром.
Парень удивлённо обернул к ней лицо и внезапно прыснул.
— Меня не заботит чьё бы то ни было мнение, — наконец ответил он. Миле показалось, что глаза Лютова на секунду блеснули в темноте. — В отличие от тебя.
Мила вздохнула.
— С каких пор ты стал таким разговорчивым? Не помню за тобой привычки подлавливать меня в коридоре для задушевных бесед.
— Ты бы предпочла, чтоб я ловил тебя с какой-нибудь другой целью? — снова прыснул парень. Только теперь Миле открылась очевидная истина: Лютов был безбожно пьян. Это обстоятельство не добавляло ему обаяния, и девушка решила было покончить с бессмысленной полемикой, скрывшись в комнате, но её снова остановил голос златодела.
— Не суйся туда.
Мила опешила. Когда же до неё дошло, что речь не о спальне, девушка с трудом удержалась, чтоб не всплеснуть руками. Вот уж нашёлся ангел-хранитель, чтоб его. Где ж ты прятал своё доброе сердце последние лет семь, Лютов?
— Да пошёл ты к чёрту со своей заботой! — прошипела Мила, хлопая дверью. Однако всё же успела расслышать тихое: «Это не забота, Рудик». И очередной приступ кашля.
Девушка тяжело облокотилась о стену, чувствуя стремительно развивающееся головокружение. Кажется, было плохим решением так сильно дёрнуть ручку двери и так стремительно крутиться на каблуках.
Мила коротко, но ёмко чертыхнулась. Подобные приступы уже дважды посещали её за последнюю неделю, и в обоих случаях заканчивались обмороками. Терять сознание в очередной раз не хотелось. Мила осторожно дошла до кровати и медленно легла на бок, держась за голову руками.
Да какое Лютову вообще дело до того, куда она собирается или не собирается соваться? Почему все весь день ведут себя так, словно иных забот, кроме как о её безопасности, у них не осталось? Почему они не могут просто отстать? Чёртов Ромка…
Девушка закрыла глаза, и перед ними тотчас возникло озабоченное лицо Лапшина. Растрёпанные волосы, пронзительно-голубые глаза и немного виноватая улыбка человека, который случайно унюхал чужую тайну. Не унюхал даже — просто догадался, как бывает только с самыми близкими друзьями, да и то не всегда.
Нет. Сердиться на Лапшина у неё просто не получалось. Потому что Ромке можно было знать абсолютно всё.
И когда, выйдя от Гурия, Мила Рудик поняла, что ей просто необходимо поговорить с человеком, который понимает её лучше неё самой, она пошла искать Ромку.
В камине не было дымохода, но и огонь не чадил. Они сидели в дальнем углу гостиной, куда от пламени добирались разве что тени кресел. Ромка — скрестив ноги по-турецки, Мила — поджав колени под себя.
— Ты ведь не собираешься идти туда в одиночку? — спросил Лапшин, услышав от неё подробности сегодняшнего собрания. Ну, той его части, которую она не пропустила мимо ушей.
Мила вздохнула.
— Скажи пожалуйста, Ром, неужели похоже, что собираюсь?
— Нет, вообще-то, — пожал плечами парень. — На самом деле, я бы гораздо больше удивился, если бы ты действительно решила выкинуть нечто подобное. Ты сильно изменилась за последние пару лет. Если честно, иногда мне кажется, что ты — уже не та Рудик, с которой я познакомился на первом курсе. Даже волосы как-то поблекли.
— Зато ты ни капли не изменился. — Мила печально улыбнулась.
Парень отмахнулся от этих слов, как от назойливой мухи.
— И что ты собираешься делать?
— Не знаю. Может быть, пойду к Белке в помощники. Уверена, Суховский первым побежит праздновать.
— Ну да, — фыркнул парень, подтягивая к себе чашку с обжигающе-горячим чаем. — Не обижайся, но ты не очень хороший художник. Я видел пару твоих каракуль, человек сквозь это вряд ли пройдёт.
— Не обижаюсь, — послушно кивнула Мила. — Но я имела в виду не создание Порогов Темперы и прочих порталов. А, скажем, их размещение.
— Думаешь, шляться по городу с двухметровой картиной наперевес безопаснее?
— Всё лучше, чем пытаться спасти мир.
Ромка вздохнул и отставил чашку.
— Если честно, в последнее время ты меня пугаешь. Гораздо сильнее, чем когда стремилась наделать глупостей.
— Почему?
— Героизм зачастую обходился тебе безнаказанно. У тебя получалось как-то выходить сухой из воды. А сейчас я не так уверен, что с тобой всё будет хорошо.
— Не обходился, Ром. Если бы я умерла, на этом всё бы и закончилось. А со смертью Горангеля — только началось. Как мне перестать бояться за своих близких, когда они умирают на моих руках? Я ведь не за себя боюсь. Я боюсь, что Метка попадёт к Многолику. Вернее, того, что он потом будет делать.
Лапшин ничего не ответил. Но на правах лучшего друга Мила сама догадалась о его маленькой тайне. Суровая правда заключалась в том, что он — бахвал и эгоист — ничуть не меньше беспокоился за тех, кого любил. А напускная весёлость лишь служила щитом, уберегающим его родных от его же собственных страхов.
***
Поле не имело конца. Чёрный цветочный ковёр тянулся во все стороны, срастаясь на горизонте с пепельно-серым небом — плотным сгустком облаков, не пропускающим солнечный свет. Чёрное море текло и толкало её вперёд, шло рябью под хлёсткими ударами ветра и шелестело так громко, что Мила с трудом различала голос собственных мыслей.
Долгое время вокруг не было никого. Только она, влекомая могучим потоком, ветер и чёрные головки цветов, под которыми не было видно ни стволов, ни листьев. Присмотревшись, Мила обнаружила, что эти цветы — ничто иное как маки, утратившие своё естественное очарование с переменой цвета. Она провела рукой по бутонам, и между пальцами застряло несколько зёрнышек, которые тут же подхватил ветер.
Тень впереди появилась так же внезапно, словно её надуло очередным порывом этого самого ветра. А затем всё исчезло. Тучи на мгновение расступились, и несколько солнечных лучей упало на цветы вокруг возникшей впереди фигуры мужчины. Ветер стих, и маковое море больше не влекло Милу вперёд. Теперь она шла сама, и с каждым шагом в голове крепла уверенность, что человек впереди ей знаком. Где-то она уже видела эти медные волосы и покатые плечи.
Мужчина обернулся, и она застыла как вкопанная. Перед ней стоял Многолик, каким он был на первом курсе. Да нет же! Этот парень был немногим старше самой Милы. Это был её отец.
Он протянул руку, убирая с лица девушки растрёпанные волосы, зажал в пальцах прядь, будто разглядывая. Мила наклонила голову и обомлела — её кудри были абсолютно чёрными. Обернуться обратно не дал ветер, подувший внезапно с такой силой, что у неё заслезились глаза и перехватило дыхание. Когда Мила пришла в себя, рядом не было никого. Посреди чёрного цветочного поля раскачивались из стороны в сторону два красных мака.
Она обессилено опустилась на колени. Теперь бутоны щекотали ей плечи и, казалось, едва слышно нашёптывали что-то на ухо, но Мила не понимала их языка. Следующая тень нависла над ней, стоило только попытаться лечь на тёмные стебли. Улыбающийся светловолосый эльф. К горлу подступил предательский ком.
Не обращая внимания на ужас в глазах девушки, Горангель протянул ей руку, помогая подняться на ноги. И исчез, как только та поняла, что уверенно стоит на земле. Не было даже ветра. Только ледяные руки и дружелюбная улыбка, растворившиеся в воздухе прежде, чем она успела моргнуть.
Море снова несло её вперёд. Ветер дул в спину, подгонял, торопил, но на этот раз Мила противилась ему, тщетно пытаясь отвернуться и идти против течения. Она уже знала, кого увидит следующим — и не хотела этой встречи.
Он стоял спиной. Бледная кожа шеи и кистей рук выделялась на фоне неба. Девушка буквально врезалась в его спину, но юноша не обратил на это никакого внимания. Тогда Мила обошла его и с опаской заглянула в глаза. Синие-синие, они смотрели куда-то сквозь неё, вдаль. И хотя Гарик был единственным гостем в этом мире, не обращавшим на Милу никакого внимания, она не могла отвести от него взгляд. Бледная кожа отливала голубизной в местах скопления вен, волосы слиплись и тесно прилегали к голове, но в остальном он был точно таким же, как пять лет назад. Невыносимо прекрасным.
Мила одёрнула себя, с силой заставила отвернуться, и вдруг обнаружила, что держит в руках красные маки. Не задумываясь о том, что делает, протянула их Гарику. Тот уставился на цветы, словно они висели в воздухе без какой-либо посторонней помощи. Взял, не касаясь рук девушки, но она всё равно ощутила исходящий от него холод.
Мила не успела заметить, как это произошло, но внезапно осознала себя стоящей над стремительно покрывающимся льдом телом парня. Он наконец обратил на неё внимание. Как показалось Миле, Гарик смотрел удивлённо, как будто не ожидал от неё подобного.
Она упала на колени и принялась бездумно колотить руками по ледяной корке. Нет, только не здесь, не сейчас, не снова! Она не хочет переживать это ещё раз. Не замерзай, пожалуйста, только не замерзай. Да сделай же хоть что-нибудь, пока твои руки ещё свободны!
Мила бросила взгляд на переливающийся топаз на правой руке Гарика, безвольно лежащей на маковых стеблях, и наконец-то разрыдалась, продолжая молотить кулаками лёд, добравшийся уже до груди парня. Слёзы — впрочем, она этому уже не удивилась, — тоже были чёрными и неестественно большими. Они капали с её подбородка на лежащее перед Милой тело и оставляли на поверхности льда тёмные разводы. Мила с силой треснула по одной из таких лужиц, и на поверхности льда появилась первая трещина.
А затем она проснулась.
Мила резко села на кровати, широко распахнув глаза и тяжело дыша после кошмара. Однако, как она ни всматривалась, взору была доступна лишь кромешная тьма. Это не была темнота ночной комнаты, куда не долетает даже свет уличных фонарей, мрак перед глазами Милы был абсолютным, словно кто-то пролил на них чернила. Внезапно виски сдавило резкой болью, она схватилась руками за голову, а через секунду мир взорвался, поражённый мириадами молний, причём часть из них шли параллельно горизонту, а часть вовсе поднималась снизу вверх. Позже до Милы дошло, что это не молнии, это чёрное полотно перед глазами исходит сетью трещин и вот-вот разлетится окончательно. Оно взорвалось с очередной вспышкой боли, которая затем исчезла так же резко и неожиданно, как началась. Мила выпрямилась и с удивлением уставилась на мерцающий посреди комнаты искрящийся белый шар в диаметре около тридцати сантиметров. Сфера свободно плавала в воздухе и, хотя явственно светилась изнутри, не освещала ни сантиметра пространства вокруг. Мила протянула руку к шару, но стоило только раз моргнуть, как тот просто исчез, словно померещился.
Девушка шумно выдохнула и опустилась на мокрую от пота подушку. Сна не было ни в одном глазу. Никогда прежде видения Аримапсу не сопровождались такой мучительной болью. Из-за чего её скрутило на этот раз? Что произошло с ней тогда, две недели назад? Это ведь из-за взрыва Мила трижды упала в обморок за последнюю неделю. Это из-за докучающей с тех пор головной боли она не способна адекватно думать и принимать решения. Что-то случилось с её головой, чего не нашла девочка-белорожка, и поэтому на совете Мила так легко сдалась.
Девушка закрыла глаза, и перед глазами у неё тут же вырос серый замок с гербом в виде паука, пожирающего другого паука. Тот, в котором она побывала почти десять лет назад. И от которого остались одни развалины. Так почему он вдруг вспомнился ей сейчас?
Мила распахнула глаза обратно и уставилась в чёрный потолок. Все, кого она встретила во сне, погибли от рук Многолика. Что должен означать этот сон? Что Миле пора вспомнить, за что она сражается? А шар из видения? Уж не внутри ли паучьего логова ей предстоит с ним столкнуться? Похоже, выбора просто не было.
Мила села, свесив ноги с кровати. Она в очередной раз собирается сделать сущую дурость, руководствуясь собственным… героизмом? Предназначением? Несколько лет назад она пообещала себе не игнорировать ни сны, ни ведения, значит ли это, что она просто отдаёт себя в руки собственного дара, можно ли назвать её, решившую отправиться в логово самого страшного человека из ныне живущих просто потому, что ей приснился сон, безвольной марионеткой судьбы? В таком случае следовало бы сначала признать наличие высшей силы, заранее распланировавшей все их жизни и назначившей таких вот провидцев на роль своеобразных сторожей этих планов. А Мила не признавала такой силы, потому что предрешённость — та же обречённость.
В таком случае, выходит, она снова делает глупость, причём делает намеренно, целенаправленно и по собственной воле. Вот только былая удача и способность выбираться сухой из воды явно покинули её уже давно.
Что там говорил Ромка? Она перестала быть прежней Милой Рудик? Что ж, похоже, Мила Рудик вернулась.
