Дурочка

- Ты как себе это представляешь? – Бэкхён нервно поигрывает ножом, крутит его в пальцах слишком быстро, чтобы можно было спутать с медитативной техникой. - Ну как? Мы напомним ему о том, как дружили в детстве, и попросим помочь, - Тао пожимает плечами, явно не видя в плане никаких огрехов. - Дружили? Мы? – Сехун свешивается с потертого дивана, запрокидывает голову и выдыхает к потолку колечко вонючего дыма: даже теперь, когда у них чаще всего есть деньги, он курит ту самую дешевую дрянь, к которой привык в свои… Сколько там было? Десять? Двенадцать? - Ну ладно, напомним, что он дружил с Дурочкой, - Тао разгоняет рукой сизое облачко, морщится, как истинный аристократ, и достает свои, дорогие цветные сигариллы, словно специально созданные для привлечения внимания. - Ок, вспомнит он Дурочку, возможно, - Бэкхён рывком распахивает окно и с удовольствием вывешивается на улицу, жадно хватает холодный сырой воздух: все лучше, чем эта отрава. – А дальше что? - Как что? Дальше Дурочка замолвит за нас словечко, - у Тао всегда все просто. Кажется, одного желания хватит, чтобы в корне переменить жизнь. - Тогда не поленись и напиши записочку, что именно Дурочка должен за нас замолвить. Мне кажется, он имени своего не помнит, - Сехун садится нормально, тушит окурок в пустой пивной банке – жалкое подобие хороших манер – и кивает в сторону мальчишки, забившегося в угол с книжкой. - Дурочка? Детка, иди к нам, - ласково, очень мягко зовет Бэкхён и улыбается: - Подойди к нам, малыш. - Что-то случилось? – тот, кого называют Дурочкой, аккуратно откладывает книжку, заложив страничку каким-то потертым фантиком, поправляет глубокий капюшон и подходит к окну, возле которого Бэкхён вытворяет свои опасные фокусы. - Пока нет, - с Дурочкой Бэкхён всегда нежен, как с любимым младшим братиком или щенком. – Нам нужна твоя помощь, - Бэкхён на всякий случай откладывает в сторону нож, а Сехун и Тао напрягаются, делаются серьезными и немного злыми, как всегда перед важным делом. - Моя? – Дурочка удивляется так искренне, что остальным делается неловко: кажется, их бесконечные шуточки и упреки окончательно убедили мальчишку в собственной бесполезности. - Да, детка, именно твоя, - Бэкхён умеет разговаривать с головорезами, с торговцами наркотиками, с особо докучливыми полицейскими и надеется, что его таланты помогут найти общий язык с одним замкнутым парнем. – Ты помнишь Джунмёна? – Бэкхён решает сразу перейти к делу, потому что с Дурочкой тонкие ходы не проходят. - Помню, - Дурочка даже в лице меняется немного: улыбается легко и беззаботно. Тао трет лоб, кажется, впервые осознавая, что в его плане есть заметные недоработки. - Ты знаешь, что он теперь очень успешен и богат? – Бэкхён поглаживает пальцами край ножа: его не столько заставляют нервничать чужие деньги, сколько несправедливость. Они выросли в одних и тех же трущобах, не раз делили украденный кем-нибудь хлеб, защищали друг друга от других банд: они сбивались в стаи, понимая, что поодиночке на улице не выжить. А потом Джунмён их бросил. Ну как бросил? Он предложил взяться за ум. Любыми силами закончить школу, выбраться в люди легальным способом, а потом и разбогатеть. Джунмён верил, что у него получится, и даже почти уговорил Дурочку, но остальные оценили свои силы и пришли к выводу, что хотят есть прямо сейчас. Не то чтобы они не поверили Джунмёну, скорее, просто не нашли в себе достаточно сил, чтобы и дальше терпеть голод, нищету и боль ради целей, которые так и могли остаться призрачными. Пока Бэкхён, Сехун и Тао подвизались мальчиками на побегушках у всяких неприятных типов, Джунмён работал грузчиком, уборщиком, сторожем, копил гроши и зубрил все, что попадало ему в руки. Теперь же огромная корпорация Джунмёна занимала все возможные ниши. Он зарабатывал деньги в промышленности и на бирже, вкладывал их в шоу-бизнес и средства массовой информации, платил стипендии школьникам и студентам, занимался благотворительностью и планировал стать крупным политиком. Даже сомнительные страницы биографии теперь были подретушированы: не нищий, а просто небогатый, не сирота, а ребенок скромных родителей – он нанял актеров и платил им за интервью и семейные съемки – не свихнувшийся трудоголик, а гений маркетинга. Бэкхён даже себе не признается, что следит за всеми успехами Джунмёна, как за своими. И что жалеет о том, что не прислушался, не последовал за ним. И не позволил забрать с собой Дурочку. Тогда они все волновались, что вечно рассеянный, погруженный в себя и робкий мальчишка станет для Джунмёна дополнительной обузой. - Так знаешь? – Тао начинает нервничать, он вмешивается в разговор, желая понять, есть ли у них вообще шансы. - Знаю, - Дурочка кивает, перекатывается с пятки на носок и переводит ясный, безоблачный взгляд темных глаз с Бэкхёна на Тао и обратно. - Ты хочешь с ним встретиться? – с дивана интересуется Сехун, который быстрее всех понимает, что маневры и обходные пути с Дурочкой не работают, только прямой текст. - Хочу, - Дурочка кивает и снова улыбается, словно ему предлагают что-то легкое и приятное. Однако назвать подготовку встречи с Джунмёном легкой - нельзя. Сейчас, когда он добился всего, чего хотел, его окружает толпа охранников, а еще толпы журналистов, жаждущих первыми донести простым людям каждое его слово. - Прекрасно, - Тао выдыхает с облегчением, но Сехун мгновенно опускает его с небес на землю: - Прекраснее некуда. Дальше-то что? Похитим его? Проникнем на его виллу? Завалимся в главный офис? Я могу перечислять дурацкие планы американских боевиков до утра, - Сехун достает очередную вонючую сигарету, крутит ее в пальцах. – У вас есть идеи, как организовать его встречу с Джунмёном так, чтобы нас не расстреляли на подходе. - Я думал… - начинает немного растерянный таким напором Тао, но Бэкхён перебивает, снова сжимая пальцы на рукоятке ножа: - Ты думал, что одного лишь желания Дурочки хватит, чтобы все остальные пункты придумались сами собой? - Я тогда пойду пока еще почитаю, - Дурочка пропускает мимо ушей все, что неинтересно ему лично. Сехун провожает его взглядом, убеждается, что тот снова с головой погружается в книгу, и смотрит на Бэкхёна: - Так что мы будем делать? Бэкхён молниеносным движением отправляет нож в нарисованную на стене мишень и скрещивает руки на груди: - У меня есть одна мысль. *** - Можно присесть? – Бэкхён уже готов метнуть нож в того, кто в сотый раз за вечер задает этот вопрос, но он сдерживается, поднимает голову и улыбается: - Конечно, - по залу прокатывается заметный огорченный вздох. Мужчины, которым было отказано от столика, теперь сверлят Бэкхёна и того, кому повезло, полными ненависти и зависти взглядами. А завидовать есть чему. Бэкхён одет идеально. Его брюки подчеркивают округлость бедер, а пиджак, сшитый на манер военного кителя, только подчеркивает субтильность фигуры и миниатюрное совершенство хозяина. Звездочки на шее, от уха до плеча, - сюрприз для того, кому позволено будет оттянуть воротник-стоечку. - Шикарно выглядишь, - мужчина подзывает официанта и заказывает белое вино, а потом наклоняется ближе: - Ты умудрился зажечь это место. - У меня была другая цель, - Бэкхёну явно не хватает ножа в руке, поэтому он перебирает пальцами по краю стола. - Какая же? – мужчина, кажется, готов услышать любой ответ, кроме того, что заготовил Бэкхён: - Ты. А дальше Бэкхён чувствует себя так, словно его затащило в центр настоящего урагана. Перед его глазами, как стеклышки в калейдоскопе, сменяются картинки дорогущего бара, салона машины Ифаня – той самой роскошной и опасной цели – и даже его спальни. Бэкхён забывается, когда его трогают большие, сильные руки, когда блестящие звездочки скатываются с влажной кожи и теряются в складках простыней, а тонкие линии подводки смазываются в уголках глаз. Даже если у них ничего не выйдет, Бэкхён обещает себе запомнить эту ночь навсегда. Оставаться до утра опасно, а Бэкхён не любит рисковать зря. Он покидает постель Ифаня на рассвете, приводит себя в порядок, превращаясь в совершенно заурядного парня, а на подушке оставляет записку «Напомни Джунмёну о Дурочке». Ифань напоминает. Ненарочно. Он буквально летает на метле, бесится, но сам себе признается, что не знает о парне, с которым провел ночь, ничего. А вот сам парень, кажется, знает. И о самом Ифане, и о Джунмёне, правой рукой которого он является. - Точно ничего не пропало? – Джунмён выслушивает описание приключения почти равнодушно. – Мне кажется, это научило бы тебя не снимать незнакомцев в барах и завести уже какие-нибудь отношения. - Да ничего вообще, - Ифань пожимает плечами, тяжело опускается в кресло для посетителей. – Просто… Чувствую себя идиотом. Случайный любовник сбежал, оставив кретинскую записку, - Ифань кладет смятую бумажку на стол, а Джунмён останавливается за его спиной и читает. – Ты вообще имеешь представление, о чем речь? - Я, кажется, даже знаю, с кем ты провел ночь, - Джунмён откровенно бледнеет, видя прозвище, указанное в записке. Он всегда его не любил, но сейчас, кажется, чувствует, как ледяная рука сжимает его сердце. - Да ладно? – Ифань поворачивается в кресле и теряет желание шутить: он хорошо помнит Джунмёна таким. Бледный, с губами, сжатыми в тонкую линию, с лихорадочным блеском в глазах, он двигался к своей цели, когда они учились вместе в колледже. А потом с нуля создавали свою огромную империю. - Это Бэкхён, - Джунмён дергает плечом, а потом машинально трет едва заметный шрам на щеке. – Тебе еще повезло, он мастерски владеет ножом: вырежет тебе сердце, а ты и не заметишь. - Уже заметил, - Ифань даже не пытается ничего скрыть: Джунмён и так видит его насквозь. - Заметил, потому что он выдрал твое каменное сердце голыми руками, - Джунмён нервно улыбается. – Ну что, я удовлетворил твое любопытство? - Не совсем? Кто такая Дурочка? – Ифань наблюдает пристально, не желая пропустить ни единой эмоции Джунмёна. - Такой, - Джунмён не добавляет больше ничего, погружается в свои мысли и блуждает в них, а когда Ифань успевает выспаться в кресле и даже выпить кофе, принимает решение: - Ты поможешь мне его найти. - Бэкхёна? – Ифань отставляет чашечку и вскакивает, полный энтузиазма начать прямо сейчас. - Дурочку, - впервые в жизни Ифань слышит в голосе Джунмёна такую сокрушительную нежность, что даже не знает, как реагировать. – Ты поможешь мне найти его, а Бэкхён… Он сам тебя найдет, если захочет. - Командуй, - Ифань плюет на время, осознавая, что приступит к поискам сразу же, едва Джунмён поделится с ним информацией. Но он даже не представляет, что именно услышит. *** - Я не хотел бы портить очарование вечера, но… - Бэкхён поднимается на чердак дома, в котором уже пару месяцев находится их убежище, и хмыкает, когда видит, что Сехун и Тао едва ли не занимаются любовью. И даже Дурочка со своей неизменной книгой на коленях их не смущает. - Но? – Сехун ненадолго отрывается от выцеловывания шеи Тао и поднимает глаза на Бэкхёна: - Но наш дом окружен плотным кольцом каких-то людей в черных масках. Готовьтесь встречать гостей, - Бэкхён демонстративно усаживается на подоконнике, поигрывая раскладным ножом-бабочкой. - Кто здесь? – Дурочка, кажется, впервые за вечер отвлекается от страниц книги, вскидывает голову и смотрит в дверной проем, когда старая хлипкая дверь слетает с петель. Он успевает только отложить книгу и встать, как перед ним оказывается невысокий мужчина в скромной на первый взгляд одежде, совершенный, как оживший греческий бог: - Джонина, а теперь ты пойдешь со мной? *** - Еще раз ты позволишь себе сбежать из моей постели… - Ифань не договаривает, нависает над Бэкхёном и поглаживает ладонью тонкую шею. Тот прикрывает глаза, покусывает губы в нетерпении, дышит тяжело и чуть хрипловато, устало: - Не позволю. И ты не позволяй. Ифань целует тонкую синеватую жилку на виске и думает, что всего этого могло бы и не быть. И спрашивает с нежностью, болезненной нежностью безумно влюбленного: - И кто еще Дурочка?