* * *
— …и теперь, когда ты протиснул свой копчик через жернова адской мельницы… — Тони. — …ты должен понимать, что жизнь не стол с закруглёнными концами, а пиздец может подкрасться незаметно! [1] — Тони, ты сказал, что канал Джарвиса открывается только с моей стороны. — Я слегка приврал?.. — Ты спрашиваешь или утверждаешь? — Я читаю тебе мораль про копчик, стол и пиздец. Почему ты не можешь просто послушать? — Тони. Ты просто старый, умный и смертный [2]. Перестань волноваться. — … — Тони? — Старый? — Это единственное, что ты услышал?* * *
Иногда Тони позволял себе мысль, что, быть может, люди и не особенно ему нужны. Джарвис говорил, когда Тони хотелось говорить, молчал, когда тому хотелось побыть в тишине. Дубина всегда лез под руку, но слишком долго соображал, с какой стороны объехать верстак, чтобы доставлять какое-либо настоящее беспокойство — Тони успевал скрыться по другую сторону стеклянной двери мастерской. Марк прикрывал спину лучше любого другого метафорического щита и, в отличие от людей, в действительности не мог умереть. Подобные размышления попахивали безумием, но стоило ему почти окончательно и бесповоротно увериться в том, что идея, в общем-то, смысла не лишена, находились те, кто его в этом разубеждал. Без умысла, но всегда вовремя. У некоторых его любимых людей было прекрасное чувство времени.* * *
— Ты заворачиваешь в блины мясной фарш. — Да. — И рыбу. — Именно. — А эти с картошкой и грибами. — Ты сама проницательность. — Блины — это десерт. — Смотри на мир шире, Тони. — М-м. — И перестань меня фотографировать. — Как скажешь. — И Джарвис пусть перестанет меня фотографировать. — Уже. — У тебя очень острые столовые ножи. — Дубина, конечно, не шибко гений, но… Осознал, раскаялся, Роуди, спаси!* * *
Пеппер однажды сказала, что разочаровывает только то, что он никогда не разочаровывается [3]. Роуди — что он снова и снова крутит барабан револьвера. Брюс корил его за прыжки в космос с ядерной ракетой на плечах, Наташа за привычку не поворачиваться к людям спиной, даже когда они плюют ему в лицо. Питер с высоты собственных шестнадцати лет и совершенно не детской мудрости по-детски великодушно предлагал разделить тяжесть на плечах, Харли бесхитростно старался походить… Всё это было немного слишком. Чрезмерно. И именно оттого — совершенно непонятно.* * *
— ЭРКЭМ [4]. — Эвристически рабочая кафедра эмуляции матрицы. Что непонятного? — Как ты будешь это выговаривать? — Ничего не желаю слышать от человека, который все свои костюмы называет Марками. — У них есть ласковые прозвища. Гордость не позволит мне написать «Краснолобик» на плече… — Боже, перестань. — …а напишу «Сердцеед», и все решат, что я не скромный. — Что в корне неверно. — В точку. — … — Кинер, это что, мои репульсоры? — Какой ответ верный? — Кинер!* * *
Одни люди имели привычку уходить. Не оправдывать ожиданий. Так что Пеппер в своей категоричности была не совсем права: он прекрасно видел, когда что-то или кто-то не стоит того, чтобы на его счёт переживать. Он знал, что делал, вопреки всем распространённым поверьям, умел ценить то, что имеет, и быть благодарным. Тони, вероятно, никогда не пообещает Роуди убрать, наконец, револьвер от виска и больше не падать — этого он не может. И лгать не станет. Он и дальше будет прыгать в открытый космос столько раз, сколько будет нужно, не повернётся спиной, каким бы мерзким не был этот мир и не разделит тяжесть до тех пор пока может тащить её сам. Ведь он не разочаровывается, прыгает, не поворачивается спиной и тащит всё на своих плечах из-за них. Благодаря им. За них. И для них. Всё очень просто, на самом-то деле.* * *
— Джарвис. — Сэр? — Большинство людей не хочет плавать до того, как научится плавать. — Вы делаете успехи.* * *
Тони любил свои Машины. И любил своих Людей. Возможно, одно из этих утверждений мешало ему жить. Но правда в том, что именно благодаря этому он был всё ещё жив.