Happiness

      Я вдыхаю табачный дым и осознаю всю никчемность своего положения. Я даже не вижу своего отражения в зеркале: он заполонил собой всю комнату. Я делаю еще одну затяжку, вспоминания все, что было между нами и слышу твой голос в голове, будто ты не за тысячу миль от меня, а совсем рядом, за спиной:

Зажги для меня сигарету, Я посижу в углу, Ты единственный, кто знает, Что мне по нутру.

      Ты читала мне этот стих всякий раз, стоило мне только достать картонную пачку из кармана. Я всегда знал, какие ты любишь, поэтому меня не затрудняло в три часа ночи бежать в ближайший магловский магазин и делать тебя чуточку счастливее.       А сейчас ты наверняка не помнишь, когда в последний раз клала эти тонкие трубочки в рот.       Помимо сигарет, ты питала пристрастье к финикам. Они всегда были в твоей комнате, и я часто приходил к тебе, только чтобы есть их с тобой, закуривая очередную сигарету.       Ты рисовала тушью в блокноте. Все портреты, что ты рисовала, четко отпечатались в моем мозгу. Я даже украл один блокнот у тебя, и сейчас эти пропахшие табаком листочки лежат в ящике моего письменного стола.       Я просил тебя не говорить эти слова, потому что не хотел привязываться, ведь я знал, что все этим и закончится. Но каким же я был глупцом, когда думал, что смогу жить без тебя.

Я… Тебя… Люблю…

      Ты произнесла это так отчетливо на церемонии бракосочетания, что я начал сомневаться, не была ли ты под Империо, ведь меньше года назад ты говорила эти слова мне, прикрываясь одеялом в Выручай-комнате, но в сто крат мягче и искреннее. ̶А̶ ̶я̶ ̶в̶с̶е̶ ̶е̶щ̶е̶ ̶л̶ю̶б̶л̶ю̶ ̶т̶е̶б̶я̶.̶       Табак задурманивает мой разум, и я бросаю хрустальную пепельницу в свое мутное отражение, вспоминая твое счастливое лицо на первых страницах газет.       И первый раз в жизни я понял, что не хочу твоего счастья. Единственное, чего я хочу, это твоих стихов и запах вишневого парфюма на запястьях.

Зажги для меня сигарету, И полюби себя. На севере так прохладно, Как жаль, что не подле меня.

      Как жаль, что холодные октябрьские ночи ты проводишь не в самых теплых объятиях своего рыжего друга.       Я срываю с вешалки пальто и выхожу в ночь, чтобы выветрить из мозгов «Утешение» Ференца Листа, которое ты так любила играть, накинув на голое тело теплое одеяло.       Моими единственными друзьями в последнее время были только сигареты, бокал коньяка и Бродский. Твой чертов Бродский.       Ты так сильно любила его стихи, что он вдохновил тебя на написание своих. А потом его полюбил и я.       Ты все время читала «Не выходи из комнаты», когда готовила завтрак, «Речь о пролитом молоке», когда мы ходили по магазинам и люди смотрели на нас, как на ненормальных, и «Одиночество», когда ложилась спать. Ты нежно перебирала мои волосы, повторяя: «Прощай, позабудь и не обессудь», а я целовал твои запястья и шептал: «А письма сожги как мост…»       Ты читала мне его, когда собирала чемоданы, твердя, что не хочешь подвергать меня опасности, но ты не знала, что я был готов умереть для тебя. Сейчас уже слишком поздно. У тебя семья, хорошая работа, квартира в центре города… Я стою, дыша свежим воздухом, веющим с океана, а закат догорает в партере китайским веером, и тучи клубятся, как крышка концертного фортепиано.

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря. Навеки твой, Д. М.