Ничего личного

Врасия говорит, что нельзя привязываться к людям, потому что потом будет неприятно разочаровываться. Врасия говорит, что любви это тоже касается. Врасия говорит, что давно разучилась любить или чувствовать что-то, кроме гнева. Врасия говорит, что она «слишком бессердечна для этого дерьма», да и мне ввязываться не советует. Врасия вообще слишком много говорит. — Один. Не отзывается. Молчит, а вокруг — облако сиреневого дыма, и хвоей пахнет, а я никак не пойму, что он курит, потому что не разбираюсь, да и не только в этом, мне бы со своей жизнью разобраться, а тут — Один курит, и не получается. Это из-за него все, вот. — Один, не игнорируй меня, — начинаю злиться, чувствую, как теплеют щеки и кончики пальцев. По телу разливается уже ставший привычным жар, но, все равно, как-то некомфортно, будто я — не я совсем. — Сколько можно г-говорить: ты светишься, когда злишься, с-солнце. Внимания поменьше привлекай. Не смотрит даже на меня, уткнулся в блокнот, рисует что-то. Он очень неплохо рисует, между прочим, хоть я и не разбираюсь, могу ошибаться. — Да какое внимание, мы в лесу, тут даже птицы не водятся. Некоторое время молчим, слушаем шум листвы. Один снова сидит под деревом, я на ветке, на дереве напротив, на этот раз не вишу, а вполне себе сижу, болтаю ногами. — Один! — Да чего?! Поднимает на меня взгляд, рассматривает секунды две и насмешливо хмыкает. — Т-ты извращенка, все-таки, знаешь? Очки. Снова эти чертовы очки, будь они неладны! А вообще, мне в них нравится на Одина смотреть, красная полосочка-квадраточка разбавляет образ «Я-Мрачный-Бородатый-Сыч-Не-Трогайте-Меня», задорно смотрится, честно говоря. Правда, Педри все немного усложняет, он жуткий очень, прямо до мурашек, а ведь Врасия… неважно. Делаю вид, что злюсь, даже брови хмурю, а потом, набрав в легкие побольше воздуха, на выдохе выдаю: — Один, ты же знаешь, кто я… к-кто мы такие, я и Мэгги, ты з-знаешь, правда? Последние слова произношу уже полушепотом, глотая окончания и запинаясь, мысленно проклиная себя за стеснительность и трусость, и чувствую, как начинаю светиться еще сильнее. — В смысле? — вопросительно приподнимает бровь, как будто не его демон преследует, как будто не он — олицетворение смерти, один из самых рьяных противников ТИТАНа из семьи потенциальных заговорщиков и повстанцев, и совсем уж не он пытался выкрасть Мэгги и попутно высадить меня где-нибудь подальше, с глаз долой. Ненавижу Одина в этот момент. — Не строй из себя идиота, ты прекрасно понимаешь, о чем я. Демоны, пакты, ТИТАН, все эти планеты, я свечусь, Мэгги из рук ветки делает, мы все ненормальные, и ты в том числе. Не делай вид, что ты об этом ничего не знаешь! Голос срывается на крик, я чересчур сильно подаюсь вперед и падаю с ветки, счесывая о жесткую траву коленки и ладони. Какой-то миг так и стою, глупо замерев на четвереньках, а потом глаза почему-то становятся совершенно влажными, и я чувствую на щеках что-то противное и мокрое. На четвереньках ужас как неудобно и больно, сажусь на землю, едва не сломав валяющиеся неподалеку «очки извращенца», и пытаюсь успокоиться, подавляя всхлипы и размазывая слезы по щекам. От понимания, насколько глупо выгляжу, становится еще хуже, и успокоиться не получается уже физически, хочется сидеть и жалеть себя бедную, несчастную, маленькую-слабенькую и совершенно обездоленную. На плечо опускается холодная, жесткая рука. — С-слушай, солнце, успокойся, пожалуйста. Активно мотаю головой из стороны в сторону, пробормотав что-то вроде саркастичного «Утешил», но получается не саркастично, а совсем уж жалко и сквозь всхлипы. — Н-ну… Ну я не знаю, что с т-тобой делать. Хочешь, н-нарисую что-нибудь? Хочу. Сильно. Слабо киваю, шмыгаю носом. — Вставай, пойдем. Аккуратно приподнимает меня за плечи и ведет к дереву, под которым сидел еще минуту назад, абстрагировавшись от всего мира. Садится на землю и усаживает меня рядом, накинув на плечи просто огромный, пахнущий сосной и дымом, пиджак. Зарываюсь в него и сдавленно втягиваю воздух в ожидании… чего-то. Один достает блокнот: несколько ловких, отточенных движений, и на пожелтевшей странице старого блокнота появляюсь… я. С красным лицом (там не видно, конечно, но оно явно на тон темнее, чем полагается), в драном платье и просто огромном пиджаке. Выгляжу глупо, но получилось похоже, даже странно, с первого раза… — Один, а ты рисовал меня раньше? А то, я смотрю, больно у тебя рука набита, — это я полушуточно, все еще шмыгая носом, но с иронией в голосе. — Н-нет, — тихо бурчит под нос, а щеки все равно розовеют и выдают все. — Что за тупые вопросы вообще? Рисовал. Понимаю, что рисовал, вот только то, что вопрос был действительно тупым, я тоже понимаю, и становится очень-очень стыдно: краснею и прячу пылающее лицо в пиджак. В воздухе повисает неловкое молчание. — Д-да. — Что «да»? — В-все «да». Д-да, я знаю, кто вы, а б-больше тебе знать не полагается. Понимаю, что нужно как-то отреагировать, я ведь готовилась, ведь давно все знала, но в голову не лезет ничего. И я в очередной раз шмыгаю носом, глупо очень. — И… да, я рисовал т-тебя раньше. — Покажи! Говорю как-то слишком резко и быстро, но уже без разницы, потому что мозг все еще пытается переварить всю полученную информацию, а руки сами тянутся к блокноту. Один успевает их перехватить, и мы почему-то замираем: его крупные пальцы на моих, кажущихся какими-то чересчур тонкими, запястьях. Поднять взгляд на Одина не хватает сил, а руки у него действительно холодные. Холодные, сухие и шероховатые. — Покажи… — повторяю уже тише, и, почему-то, не так решительно и смело. Отпускает запястья. Прокашливается и впихивает мне в руки блокнот, а сам раскуривает трубку и отворачивается. Смотрит куда угодно, но не на меня. Ну и где сейчас тот самый, прямой, как стрела, Один? Сидит, стесняется, как семиклассник, смешно просто. Руки трясутся, но открываю блокнот, а внутри — я. Не все, четверть примерно, но это много, очень много, где-то двадцать пять страниц меня с разных ракурсов: злая и веселая, в пиджаке и без, светящаяся и обычная — разная. Предпоследний набросок — я на ветке злополучного дерева, сижу в очках извращенца, болтаю ногами и действительно глупо выгляжу. Я хочу пошутить о том, кто из нас больший извращенец, но не делаю этого, потому что это не извращение вовсе. Хочу накричать, спросить, как это объясняется, вот только сама все прекрасно понимаю. Хочу хотя бы посмотреть ему в глаза, но Один выше, Один старше, а я все еще низкая и не достаю макушкой ему даже до подбородка, к тому же он, как назло, отвернулся. — Н-не обольщайся, мелкая, ты просто чересчур эмоциональная, и т-тебя интересно рисовать. Н-ничего личного. Звучит почти обидно, и мне хочется послать его подальше с его дневником, или сжечь тут все к чертям собачьим, как тогда, у ТИТАНа, но я, почему-то, устало выдыхаю и утыкаюсь горячим лбом в Одиново плечо.