Последний переход

ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕХОД Мне казалось, я чувствую на губах пепел. Погребальный костер давно отгорел, но мне по-прежнему чудилось, что мои легкие полны дымом и у каждого моего вдоха - вкус смерти. Как будто все выгорело во мне, и там, где было сердце, только черная пустота. Ничего не осталось, ни слез, ни чувств, ни мыслей. Ничего. Хотя, наверное, это всего лишь слова. Ведь я продолжал жить. Дышал, ел, пил, спал. А ее не было. Молли больше не было. Я не знал, что так может быть. Такого никто не может знать - сколько ни воображай себе, что тебе известно все об удивительной, бессмысленной жестокости мира. Нельзя быть готовым к тому, что уедешь на рассвете из теплого, уютного дома, и жена, полусонная и закутанная в халат, обнимет тебя на пороге, а мальчики будут еще спать в своих комнатах... А приедешь и найдешь свой дом с выбитыми окнами и обгорелыми стенами, конюшни опустевшими. И Хирс и Джаст будут испуганно прижиматься к старшему брату. А Молли... Молли будет мертва. Это была моя вина. Кому мог понадобиться Ивовый Лес, если бы он не был моим домом? Я знал это еще до того, как увидел черные буквы, сажей нарисованные на стене конюшни. "Дурная кровь." Мы слишком успокоились, мы перестали ждать беды. Пять последних лет все было так мирно - казалось, люди начали принимать Уит по всем Шести Герцогствам. С Полукровками было покончено, а малейшие попытки расправиться с обладающими Уитом Кетриккен и Дьютифул подавляли безжалостно. Да, я знал, что есть те, кому это не нравилось, что ненависть тлела, скрытая от глаз. Я беспокоился за Дьютифула, за Свифта... но в Баккипе они были хорошо защищены. Я не знал, что это может произойти здесь. Я мог быть мишенью, но они ошиблись. Погибла Молли. Молли, которая успела собрать мальчиков и заставила Пэйшенс и слуг бежать и спрятаться. Она выпускала лошадей из конюшни, когда на нее напали... Я хорошо помню тот момент, когда со мной Скиллом связался Чейд, произнес: - Тебе надо ехать домой, мой мальчик. За мгновение до этого я еще ничего не знал, солнце сияло, я чувствовал ветер, бьющий с лицо. А потом все стало пеплом. Я как-то добрался до Ивового Леса, но я не мог бы рассказать, как это было. Неттл рыдала на плече у Риддла, захлебываясь слезами. Я смотрел на нее и не мог произнести ни слова. Я помню, как она потянулась ко мне и замерла, как будто мой взгляд оттолкнул ее. Я помню, как обрил голову и сбрил брови - так Баррич когда-то скорбел по моему отцу - и если кто-то считал такое выражение скорби неуместным, никто ничего не сказал. Я помню, как я держал в руке факел, чтобы поджечь погребальный костер. Я помню пламя, танцующее в темноте. Я помню, как Пэйшенс обнимала меня хрупкими ручками, пытаясь притянуть к себе мою голову и что-то сказать. Но я не хотел ее ласк, не хотел ее утешений. Я знал правду - Молли погибла из-за меня. И все это знали. Дни до похорон и дни после слились для меня в единую серую пелену. Мне казалось, я забыл, как делать простейшие вещи. Я не был уверен, произнес ли хоть слово за это время, а если что-то и говорил, то, кажется, что-то совсем не то, потому что на меня странно поглядывали. Я помню, как Дьютифул сжимал мою руку - так крепко, словно пытался удержать меня на краю обрыва. Его темные глаза с огромной серьезностью смотрели на меня. - Мы найдем их, Фитц, мы их обязательно найдем. И только тут пелена расступилась. Жуткая бессмысленность каждого предстоящего дня обрела смысл. Молли была мертва - но те, кто убил ее, были живы. А значит, у меня было дело. Я должен был найти и убить их. Я должен был отомстить. * * * Мы их нашли. Всех из них. Следующие три месяца были непрестанной чередой поездок, арестов, допросов, стычек. Дьютифул сдержал свое слово - он оказал все возможное содействие в расследовании и дал мне широчайшие полномочия. Я думаю, он сделал это не только потому, что хотел покарать убийц и раскрыть заговор - хотя и это тоже. Но так он надеялся отвлечь меня, дать мне цель для того, чтобы жить. Это сработало - частично. Я не обманул его доверия и, я надеюсь, никогда не злоупотребил своей властью. В эти дни и недели я понял, что можно одновременно действовать решительно и хладнокровно, ни на мгновение не забывая о своих задачах - и в то же время не жить. Мы захватили заговорщиков. И тех, кто участвовал в нападении на Ивовый Лес, и тех, кто убивал других людей Уита, и тех, кто отдавал приказы. Они все заплатили за свои преступления. И если были недовольные жесткостью расплаты, то вряд ли они осмелились что-то сказать. Через месяц я снова остриг волосы и сбрил брови. Потом еще раз. Я знал, что мой вид пугал моих врагов - видел это в их глазах, когда въезжал в их поместья со своими людьми. Впрочем, я знал, что мой вид пугает и друзей. Так не делалось - волосы обрезали один раз. Но мне было все равно, как делалось. Разве что-то изменилось, чтобы я мог перестать горевать? Разве Молли больше не была мертва? Когда был вынесен последний приговор, Чейд остановил меня на выходе из зала, где шел суд. - Все закончилось, Фитц. Послушай меня, все закончилось. Ты не хочешь вернуться домой? Домой? Я смотрел на него, словно не знал этого слова. Где был мой дом? В Ивовом Лесу - да, поместье восстановили, только вот там никого не было. Чивэл сказал тогда, после похорон Молли: - Мы заберем мальчишек к себе - им сейчас нужно быть под присмотром. И Пэйшенс тоже может жить у нас. В тот момент я с облегчением принял это - ничто не должно было помешать мне охотиться за убийцами Молли. А сейчас - кто мне их вернет? И неужели они захотят вернуться к человеку, виновному в смерти их матери? - Если мне здесь не место, я могу уехать, - ответил я. Чейд зафырчал от злости: - Да кто тебя гонит? Оставайся! Просто я думал, что рано или поздно тебе придется снова начать жить. А вот этого я совсем не хотел. Я не хотел жить. И не хотел делать ничего, чтобы мне становилось легче. Порой я думал, неужели они все этого не понимают - все, кто подходит ко мне с такими разумными словами, с советами собраться, прекратить горевать, жить дальше. Дьютифул, Чейд, Уэб... они были добрыми, настойчивыми и внимательными, и я знал, что они правы. Но это ничего не меняло. Прошел еще один месяц. Я снова остриг волосы. * * * Я шел через двор замка к конюшням, а навстречу мне шел человек с заплечным мешком, закутанный в плащ. Я не обратил бы на него внимание, если бы у него не вырвался короткий вдох, если бы он вдруг не замер передо мной, словно наткнувшись на стену. Тогда я посмотрел на него. Это был Шут. Он выглядел не так, как в последний раз, когда я видел его - волосы были заметно длиннее и заплетены в косу. И волосы были темными. Он стал темным! "Как яблочное семечко", вспомнил я слова Чейда. Каштановые волосы, карие глаза, кожа теплого смуглого цвета. Он стал чуть старше, скулы были более острыми, губы - более яркими. И он был красивым - не таким, как был лорд Голден, экзотичным и изнеженным. Сейчас в нем стало как будто больше присутствия, он уже не выглядел таким хрупким и незащищенным как прежде. Я не сразу заметил, как моя рука взметнулась, накрывая запястье, на котором больше не было следов его пальцев. Шут смотрел на меня - я видел, как он вбирает мой облик, остриженные волосы, бледные полоски бровей. На его лице мелькнуло страдание, словно ему было больно видеть меня таким. И странно, мысль об этом вызвала у меня гнев. Он не смел жалеть меня! Я не заслуживал жалости. И только тут я осознал, что мы так и стоим в нескольких шагах друг от друга, застыв - и ни один из нас не произносит ни слова. - Фитц, - наконец прошептал Шут. - Мне очень жаль. Он смотрел на меня так, словно почти умолял сделать шаг к нему, дать ему знак, что он может подойти и обнять меня - как если бы он сам не решался это сделать. Неужели он думал, что я могу отвергнуть его? И вдруг я понял, что так и есть. Я отвергал его. Он пришел слишком поздно! Еще два, три месяца назад я бросился бы к нему не рассуждая. Я помнил, как отчаянно он был нужен мне - нужно было, чтобы он держал меня, не отпускал бы, просто был рядом. Я не давал себе думать об этом, но я знал, что только он, Шут, мог спасти меня. Неужели он не чувствовал, как я в нем нуждался? Но Шут отказался от меня, разорвал нашу связь, поэтому он ничего не знал, когда я ждал его! А теперь было слишком поздно. Я больше не хотел его. Он был чужим. - Я пришел сразу, как узнал. - Его голос упал, словно от слабости, и я понял, что поднял руку, как будто защищаюсь от него или хочу оттолкнуть. - Я получил письмо от Чейда. Все верно. Письмо до Клерреса не могло дойти раньше, удивительно, что оно вообще дошло - наверное, Чейд послал гонца. И Шут сразу же отправился в путь. Но он опоздал. Он шел к другому человеку. Меня уже не было. - Так ты к Чейду? - проговорил я холодно. - Он у себя. Думаю, ты знаешь, как его найти. Я содрогнулся от жестокости своих слов - и в то же время я не мог скрывать от себя, что хочу причинить Шут боль. Я надеялся, что сделал ему очень больно. Так же больно, как было мне. Я не посмотрел ему в лицо, просто прошел мимо, а Шут стоял неподвижно, опустив голову. Он не остановил меня, ничего больше не сказал. Только в конюшнях я поймал себя на том, что непрерывно тру левое запястье. Лошади тоненько ржали и тревожно переступали на месте, ощущая мое настроение. Частью я жалел, что Шут не пошел за мной, не попытался задержать. Не дал мне возможности выплеснуть свой гнев ему в лицо. Но следовало ожидать, что он не сделает этого - он всегда был гордым, мой Шут... Уже не мой. Я чувствовал на себе опасливые взгляды конюхов; подходить ко мне они явно опасались. А сам я уже не мог вспомнить, зачем я вообще сюда пришел. Я вышел из конюшен; Шута во дворе уже не было. Эда и Эль, что же я натворил? Сожаление нахлынуло на меня, такое сильное, что я пошатнулся. Зачем я это сделал? Я сошел с ума... Да, так оно и было. Я сошел с ума. Эта мысль поразила меня своей простотой и ясностью. Все взгляды, которые я ловил на себе - близких и незнакомых - все они говорили об одном: так смотрят на безумца, опасного безумца. Я действительно сходил с ума, только не замечал этого, а теперь все зашло так далеко, что даже я это понял. Ты еще не воешь на луну, но скоро и это произойдет, произнес язвительный голос Ночного Волка. Может быть, тогда тебе станет легче. Я не был уверен, что Ночной Волк сказал бы такую жестокую вещь. Но при моей собственной жестокости - чего я мог ожидать от других? Думал ли я когда-нибудь, что вот так пройду мимо Шута как мимо незнакомца - нет, как мимо вещи? После того, как он проделал весь путь до Баккипа ради меня! Стыд охватил меня. Я сидел в своей комнате, раскачиваясь и закрыв лицо руками. Бутылка бренди стояла передо мной, но я не пил. Когда-то мне казалось, что алкоголь может притупить боль, но потом я понял, что это обманчивое облегчение. И не надо было мне никакого облегчения... Но ведь еще не поздно, подумал я. Может быть, Шут еще не ушел, он же должен был отдохнуть с дороги. Я мог найти его и просить прощения - он простил бы меня. Нет, я не мог. Я не мог пытаться все уладить, когда знал, что уладить невозможно. Все зашло слишком далеко. Я сам все разрушил. В некоторых случаях лучше прикончить животное, чем мучать его, вспомнил я слова Баррича. В моей памяти его голос звучал почти мягко - совсем не так, как если бы он знал, что я не уберег Молли... Я не смог удержать смех, сухой и горький: да, собаки и лошади заслуживали милосердия больше, чем люди. Никто не прикончит меня, а если я сам это сделаю, если меня найдут с перерезанными венами или если я приму один из ядов, которых так много в моем распоряжении, то мое имя будет покрыто позором. Самоубийство было слабостью, это было вбито в меня с детства... Легкий стук в дверь; я произнес "Войдите", в пугающей и сладостной надежде, что это может быть Шут. Но это был Дьютифул. Он вошел, машинально теребя свою оплетенную золотом королевскую косицу, оглядываясь вокруг. Возможно, он слышал мой смех. О, я знал этот взгляд - на бутылку на столе, на мои сцепленные до белых костяшек руки. Он ничего не сказал, за что я ему был безмерно благодарен, сел напротив меня. - Шут ушел? - Я не собирался этого спрашивать, но не успел остановить себя. И понял, что жду ответа с похолодевшим сердцем. Дьютифул сочувственно взглянул на меня. - Нет. Он... мы его поместили на третьем этаже в западном крыле. Он не добавил, что я могу пойти к нему. И нет, я не мог. Я знал, что не пойду. Кажется, Дьютифул догадался, потому что его взгляд сделался печальным. Он не читал мои мысли - я давно закрылся от чужого Скилла, с тех самых пор, когда по совету Чейда моя группа пыталась насильственно улучшить мое настроение. Но Дьютифул хорошо меня знал - возможно, он понимал меня так, как не понимал никто другой, даже Шут. - Фитц, - произнес он, и я увидел, как он протянул руку, сжал мое запястье. Я вздрогнул, с трудом преодолел желание высвободиться. - Я знаю, что тебе трудно поверить в это, но у тебя есть друзья. Ты не один. Нет, я был один. Так, как мы рождаемся одни. И умираем одни. Вот и все. Не будет мне лучше. Будет только хуже. Я окончательно измучаю себя и других - и добьюсь того, что меня возненавидят даже те, кто сейчас жалеет. А сам себя я уже давно ненавижу. И когда я это понял - и понял, что я должен сделать - мне вдруг стало легче. Больше не нужно было терпеть, не нужно было представлять бесконечные дни, простирающиеся передо мной, один темнее другого. Я не стану самоубийцей - самоубийства не будет. Мое имя не будет покрыто позором, потому что никто ничего не узнает. Это было так просто - так просто, что я был заворожен этой мыслью. Почему раньше мне не пришло это в голову? Почему я не вспомнил о том огромном и прекрасном, что ждало меня для воссоединения? Однажды оно отпустило меня, но я знал, что второго раза не будет. Тогда было слишком рано стать его частью, а сейчас время настало. И не будет боли, не будет стыда, я забуду о своей вине... И может быть, меня будут помнить таким, каким я был раньше, а не каким стал в последние месяцы. Принятое решение подействовало на меня хмеляще, словно я выпил бренди. Я накрыл ладонью руку Дьютифула и слегка сжал ее. - Ты прав, - сказал я. - Спасибо. Я подумаю об этом. Он казался удивленным, не мог поверить, что все оказалось так просто. Но я смотрел на него спокойно и уверенно, он не почувствовал лжи. Потому что я не лгал. Я проводил Дьютифула до двери и вернулся к столу. Мне вдруг захотелось написать - хотя бы Шуту, попросить прощения за сказанное мной. Но тогда я бы выдал себя. Я не ложился в эту ночь. Я сидел у огня и думал - о Шуте, о своей дочери, о Дьютифуле. И я просил прощения у них у всех. * * * Я вышел из замка рано утром, когда все еще спали. Охрана выпустила меня - конечно, они не задали никаких вопросов; возможно, только удивились, отчего я не взял лошадь. Но мне было недалеко идти, а привязанная лошадь могла меня выдать. Я даже плащ не взял, чтобы не тащить лишний груз. Если все пойдет так, как надо, я просто исчезну. Камни-Свидетели, Скилл-колонны, примут меня. Путешествуя туда и обратно с Аслевджала, я за пару дней совершил несколько переходов - и один из них чуть не оказался для меня последним. Тогда Скилл выпустил меня - но я знал, что больше мне так не повезет. И не надо. Я выберу дорогу по случайности. Возможно, меня убьет первый же переход - если на той стороне колонна окажется глубоко в земле. Никто не узнает. А если нет - я снова войду в колонну. И буду повторять это столько раз, сколько будет нужно - пока все не закончится. Утро было холодным и пасмурным, но мне было приятно ощущать на лице легкую морось. Я давно не чувствовал себя так легко и спокойно. На черных камнях, отполированных до идеальной гладкости, дождь не оставлял даже тонкой пленки влаги. Никаких знаков, обозначающих направления. Я вдруг вспомнил, как Шут рассказывал мне о своем путешествии на Аслевджал, вспомнил вкус чая, которым он со мной делился. Сердце у меня сжалось, и я усилием воли постарался выкинуть этот образ из памяти. Я все решил; Шут или простит меня, или... в любом случае, я не узнаю об этом. - Фитц! - На миг мне показалось, что это мое воображение вызвало знакомый голос. Я замер перед колоннами. Но нет, пожалуй, никогда на моей памяти голос Шута не звучал так панически, не был таким взволнованным и задыхающимся. Я оглянулся. Шут спешил ко мне по дороге; казалось, он хочет бежать, но боится спугнуть меня слишком резким движением. Его глаза были черными на помертвевшем лице. Как он оказался здесь - так рано утром? Возможно, он следовал за мной. Или сам собирался уйти, подумал я, увидев его плащ и заплечный мешок. - Фитц, подожди! Я повернулся к нему - он был еще довольно далеко, но я знал, что он может слышать меня. - Прости, - сказал я, прижимая руку к сердцу. Он остановился как вкопанный. А я отступил, вслепую вытянул руку и коснулся колонны. Темнота окружила меня - мучительная, выворачивающая наизнанку. Головная боль плеснула как кипятком. Меня затошнило. Я успел понять, что вышел из Скилл-колонны где-то на берегу реки - но я не дал себе времени осмотреться. Я сделал шаг вперед, чтобы коснуться другой грани, и снова ударил ладонью по черному камню. Мир вновь оделся темнотой вокруг меня. Я не погиб - опять. Ничего, кроме страшной головной боли. Солнце перед моими глазами заплясало черным кругом. Кажется, тут меня кто-то увидел - я услышал изумленный возглас - и снова поменял грань, и снова шагнул в черноту. На моем третьем выходе меня вырвало. Я вытер рот травой, поднялся на ноги. Я буду продолжать - буду делать это, пока все не закончится. И тогда я отдохну. Еще переход. Кажется, я потерял сознание, ненадолго. Поднялся на ноги и подошел к колонне. Я не смотрел, куда кладу руку - мне было все равно. Темнота, боль, чувство падения. Опять нет, подумал я, оказываясь на четвереньках возле Скилл-колонны. Земля под ладнями была чуть влажной, усыпанной мелкими острыми сучками. Голова болела так, что поднять глаза казалось немыслимым, поэтому единственное, что я видел, были стволы деревьев передо мной. Какой-то лес... наверное, где-то на юге, судя по тому, как тепло было. Я застонал сквозь стиснутые зубы. Не было никаких сил встать - ох, вот лечь бы сейчас щекой прямо на теплую землю и закрыть глаза. Но нет, я не мог. Иначе потом будет хуже. Если я дам себе отдохнуть, то потом придется начинать все сначала. Я должен был... Я едва сознавал, что мне все-таки удалось подняться на ноги. На несколько мгновений я потерял ориентацию настолько, что не мог найти колонну. Ну как же, вот ведь она была - черная и гладкая, освещенная яркими лучами солнца. Шатаясь, я подошел к ней. Знаки на ней имелись, и я мог бы их различить, если бы не темные пятна, танцующие перед глазами. Впрочем, какая разница. Я вытянул вперед руку. Может быть, это будет последний раз... А в следующий миг рядом со мной на траве оказался еще один человек - упал на колени, судорожно вздрагивая, словно от холода. Темные волосы склеились в сосульки и прилипли к бледному лицу. Я потрясенно смотрел на него. Шут поднял голову. Глаза у него были огромными и темными на измученном лице. - Фитц... помоги... - прохрипел он. И тут меня шатнуло. Момент головокружения послал мое тело к колонне. На кратчайшее мгновение я ощутил, как моя ладонь касается прохладного камня - а потом снова была темнота. О нет, подумал я. Темнота... и холод... и странный шум, всюду, вокруг меня - и я пытался вдохнуть, но вместо этого в мои легкие хлынула обжигающе холодная, беспощадная вода. От ужаса я заколошматил руками, пытаясь вырваться из ледяных объятий. Каким-то чудом я не вдохнул воду еще раз. Моя голова оказалась на поверхности, волна плеснула в лицо. Я закашлялся, пытаясь избавиться от воды, попавшей в легкие и желудок. От страха и холода даже головная боль слегка отпустила меня. Я знал это место. Берег Других и Скилл-колонна, спрятанная под водой. Болтаясь в воде, сопротивляясь волнам, я завертел головой, не приближается ли ко мне одно из чудовищ. Берег был пуст - пока. А затем ужас нахлынул на меня. Шут! Шут последовал за мной! Каким-то образом он вычислил мой путь и нагнал меня. И теперь... Я чуть не пошел ко дну, осознав, что сейчас может произойти. После перехода через пять или шесть колонн я чувствовал себя кошмарно, а ведь у меня был опыт! И Скилла у меня было побольше, чем у него. Это просто чудо, что он до сих пор не застрял на пути. Или не сошел с ума. Или переход не убил его. Что же я наделал! Если он сейчас последует за мной, это вполне может оказаться его последний переход. Этого нельзя было допустить, нельзя. Я нырнул. Вода была мутной, заливала глаза, и я не мог увидеть колонну. Кто знает, как далеко меня унесло от нее, пока я отплевывался! А Шут - вдруг он пройдет через колонну и потеряет сознание - он же просто утонет. В панике я рванулся из стороны в сторону, пытаясь увидеть черную тень камня. Ничего. Ждать отлива? Это было невозможно, я не мог так рисковать. Я попробовал Скиллом определить, в какой стороне колонна. И почти сразу в луче солнца, показавшегося из-за туч, я увидел ее - под толщей воды. Я мог лишь надеяться, что нахожусь с той же стороны, откуда вышел, потому что определить место я бы не смог. Я поплыл к ней, протягивая руку. И тогда внезапный страх охватил меня. А вдруг именно этот переход станет для меня последним - и я растворюсь в небытии? Ну разве не странно - я ведь так хотел этого, прилагал такие усилия, чтобы добиться этого, а сейчас страх почти парализовал меня. Я должен был выйти с той стороны, именно в том месте, где вошел - и я должен успеть, пока Шут не последовал за мной! Я вспомнил свое отрешенное, разочарованное состояние, когда уходил с Аслевджала в последний раз. Тогда я не думал ни о чем, кроме Шута и его прощальных слов. Может быть, в этом и было дело? И если я сосредоточусь... Я представил себе то место, куда хочу попасть - небольшой участок леса, который мне удалось увидеть. Потом я ударил ладонью по колонне и вошел. Мне казалось, я умираю. Боль взорвалась в голове ослепительной вспышкой. Казалось, этот взрыв длится бесконечно, но, возможно, это был всего лишь миг, а потом странная картина вспыхнула перед моими глазами, словно высвеченная молнией - черное небо и на его фоне белые ветки деревьев. Страшный шум окружал меня, но каким-то образом я знал, что этот шум не снаружи, а внутри - кровь стучит в ушах - и лишь отдаленный, слабый крик доносился до меня, и я знал, что это кричу я. Потом на черном фоне я увидел белое лицо Шута - таким белым он не был, даже когда я впервые увидел его. Я успел, подумал я. А потом не было ничего. * * * Не было ничего, кроме ужасной, рассекающей голову надвое боли. Все остальные ощущения по сравнению с этой болью казались далекими и неважными. Наверное, я стиснул челюсти - и словно издалека услышал скрип своих зубов. Вроде бы мне удалось открыть глаза, но прошло немало времени прежде, чем в черной пелене я увидел другие цвета - яркие точки звезд среди ветвей деревьев, растущий диск луны, оранжевый отблеск пламени. Я не мог даже повернуть головы, чтобы убедиться, что действительно лежу у костра... но костер означал, что Шут был где-то рядом. Впрочем, вскоре я увидел его. Он склонился надо мной, спиной к огню. Его лицо почти нельзя было разглядеть. Я хотел спросить его, все ли с ним в порядке, но не мог разжать зубы. В руках у Шута был маленький котелок. Кажется, я целую вечность не пил, но я был не в состоянии даже попросить. И мне было страшно подумать о том, чтобы приподнять голову, чтобы попить. К счастью, Шут не стал поднимать мне голову. Он осторожно поднес ложку к моим губам, и немного влаги влилось мне в рот. Усилие, необходимое, чтобы проглотить, я смог сделать. Отвар был горьковатым, наверное, с какими-то травами. Шут терпеливо поил меня, ложка за ложкой. Я не заметил, когда боль чуть отпустила - только почувствовал, что способен закрыть глаза и снова провалиться в черноту. Я даже не сказал ему, как мне жаль, успел подумать я. Я снова пришел в себя, когда небо серело. Мне было холодно, хотя я и был укрыт чем-то - плащом Шута. А он? Он всегда так плохо переносил холод. И огонь погас. Я попытался привстать, но сумел только повернуть голову. От костра остались одни угольки, а на противоположной стороне, свернувшись в комок и обнимая себя руками, спал Шут. Он выглядел замерзшим, хрупким и одиноким, и у меня сердце сжало от мысли, что он лег так далеко от меня. Впрочем, чего еще я мог ожидать? Мне хотелось пить и в туалет, но я не чувствовал себя в силах отважиться на это. Поэтому я закрыл глаза и вскоре снова заснул. Когда я проснулся в третий раз, солнце было уже высоко - пробивалось между верхушками деревьев. Головная боль не прошла окончательно, но по сравнению со вчерашней казалась почти терпимой. Я приподнялся, оглядываясь. Я был один у догоревшего костра. С другой стороны, там, где раньше спал Шут, был сложен валежник и стоял тот самый котелок, из которого Шут меня вчера поил. Но самого Шута не было. Я резко сел, едва не заорав от боли. Что если он снова ушел в Скилл-колонну? Решил, что догнал меня, а теперь может вернуться? Нет, он ведь не сумасшедший, он должен понимать, что идти через Скилл-колонну сейчас будет самоубийством. Но что если он так рассердился на меня, что не хотел больше находиться рядом со мной? Я ведь его чуть не убил. Потом я увидел его мешок, лежащий за кучей веток, и вздохнул с облегчением. Нет, Шут не ушел. Он где-то здесь. Моя одежда, высушенная и сложенная, тоже лежала там. Я сумел подняться на ноги, одеться и зашел за деревья, чтобы облегчиться. Меня шатало так, что приходилось опираться о ствол дерева. Наконец я подтянул штаны и вернулся в наш миниатюрный лагерь. Шут уже был там. Я увидел его между деревьями, застывшего возле костра. В руках у него были какие-то овощи или фрукты. Даже при его смуглой коже его лицо было болезненно бледным, волосы расплелись и висели крысиными хвостами. Он смотрел на опустевший лагерь, потом перевел взгляд на Скилл-колонну, возвышающуюся неподалеку. Меня словно в грудь толкнули. Он думал, что я ушел - так же, как я это подумал, когда не нашел его. На его лице не отразилось страдания, только ужасная усталость. Глубокая морщина залегла между бровями. Он выпустил из рук то, что принес, и клубни покатились по земле. Я вышел из леса, захрустев ветками под ногами. Шут повернулся ко мне. Он выглядел таким усталым, что в его глазах даже не было радости. Он смотрел на меня и ничего не говорил, а я тоже не мог найти, что сказать. Мне хотелось просить у него прощения, но это у меня всегда плохо получалось. И я еще помнил гнев, который испытывал против него, даже если сейчас другие чувства почти заслонили его. Вблизи я был еще больше потрясен видом Шута. Он всегда был таким чистюлей, я никогда не видел, чтобы волосы у него вот так висели, зачесанные за уши. Кожа на лице казалась сухой и серой. - Шут, - прошептал я, - ты меняешься? Он вздрогнул, посмотрел на свою ладонь, потом потер лоб. Из-за руки, полузакрывающей лицо, голос звучал сухо и ровно. - Нет. Я просто так паршиво выгляжу. Я улыбнулся. Это была глупая улыбка, и она почти тут же исчезла с моего лица. И слова я сказал глупые. Как нелепо было вообразить на секунду, что между нами все может быть как раньше, что одним фактом того, что вот мы стоим друг перед другом, можно исправить все, что прозошло. Неужели так должна была пройти наша встреча после долгого расставания? Мы так и не обняли друг друга. Я чувствовал, что мне не хватает этого, но я не мог перешагнуть через себя. Шут казался таким чужим. Таким чужим - несмотря на то, что он рисковал жизнью, следуя за мной. Мы так и не подошли друг к другу. Потом Шут присел, собирая рассыпанные припасы. - Я нашел кое-какие клубни, можно сварить похлебку. - Я кивнул, садясь на плащ Шута рядом с костром; меня все еще шатало от слабости. - И фрукты. Думаю, это съедобно, я попробовал. Шут протянул мне один из игольчатых плодов в блестящей кожице. Я вынул нож и разрезал его пополам. Мякоть была желтой, пахла сладко и приятно. Я протянул половину Шуту; на мгновение мне показалось, что он проигнорирует мою протянутую руку, но он взял плод и сел на противоположной стороне костра. Через некоторое время, доев, он начал разбирать клубни - часть чтобы запечь, часть для похлебки. Я к нему присоединился. Моментами мне хотелось нащупать тему для разговора с ним, хотя бы банального. Например, спросить Шута, не знает ли он, где мы находимся. Или чтобы он спросил меня, не могу ли я связаться с кем-то Скиллом - я не мог, после переходов мой Скилл был в жалком состоянии, да и я был почти уверен, что мы слишком далеко от Баккипа. Или я мог бы напомнить ему, что мы здесь застряли по меньшей мере на неделю, что раньше этого времени даже не стоит пытаться пройти через колонну. Еще меня ужасно беспокоило, как он себя чувствует. Мне самому казалось, будто по мне потопталось стадо лошадей, а Шут... Шут ведь не привык к переходам. Эта мысль, и острая жалость к нему, пронзившая меня, вызвали у меня приступ гнева. Я бросил нож и клубень и поднял на Шута глаза. - Ты не должен был идти за мной! Я видел, как узкие руки Шута на мгновение застыли, а потом продолжили свою работу. Кожица снималась с клубня тончайшей спиралью. Он не ответил на мой взгляд. - Я знаю, Фитц. Нет, его покорности было недостаточно! Неужели он думал, что может вот так сидеть напротив меня, скрестив ноги, далекий и холодный, возводя между нами стену своего достоинства? - Ты же мог погибнуть, - сказал я. На этот раз он посмотрел на меня. Эда, он выглядел таким усталым... Даже в глазах погасли обычные золотистые искорки. - Как и ты, Фитц. Ну что за дурак, чего он хотел добиться? Остановить меня? Погибнуть вместе со мной? Или он вообще не думал? Впрочем, остановить меня ему все-таки удалось. Внезапно мне в голову пришел вопрос - такой, что у меня даже дыхание перехватило. Я знал, что не должен его задавать, что это отвратительно - но знал также и то, что не удержусь. Мои пальцы накрыли запястье левой руки - там, где раньше были отпечатки, оставленные помеченными Скиллом пальцами Шута. - А если я сейчас пойду и войду в Скилл-колонну, - медленно произнес я, - ты тоже пойдешь за мной? На мгновение я испытал чувство брезгливости по отношению к самому себе за этот вопрос. Какое я имел право вот так играть чужими чувствами? Впрочем, Шут достаточно умен, чтобы не поддаться на эту провокацию, сказал я себе. Сейчас он выскажет мне все, что я заслуживаю - скажет, что я могу идти куда угодно, что я не стою того, чтобы рисковать ради меня жизнью. И никуда я не пойду, понятное дело. Я закусил губу. Взгляд Шута был почти отчаянным - таким, что я дернулся от стыда. Сколько же я могу его мучать! Наверняка ему ничуть не лучше, чем мне, а он готовит нам обед и еще и выдерживает мою обдуманную жестокость. Я мог бы махнуть рукой и сказать, что пошутил. Но я ждал ответа. - Я не буду отвечать, Фитц, - сказал он. - Зачем? Если я скажу, что нет, ты скажешь, что так и знал. А если скажу да, ты решишь, что я лгу. Он произнес это так спокойно, и я знал, что он прав. И именно поэтому - потому что он опять оказался прав, как всегда - я задохнулся от гнева. - Конечно, ты лжешь! С какой стати я поверю, что жизнь без меня для тебя станет невыносимой? Ты же прекрасно жил без меня эти пять лет - ты даже связь между нами разорвал! Тебе все равно было, что со мной происходит - ты меня ждать не стал, когда я не вернулся в Баккип! Я тогда мог остаться в колонне, а ты бы даже не узнал! Я не знаю, зачем ты вообще пришел, мог бы продолжать меня забывать! Я знал, как ужасно несправедливо это звучит - я сам мог бы опровергнуть все сказанное мной. Я не забыл ничего из того, что говорил Шут - что он не хотел вмешиваться в мою жизнь, чтобы не навредить мне... И разве я сам на цепи сидел в Шести Герцогствах? Я ведь знал, где его школа находится, мог бы отправиться к нему. Я даже хотел это сделать, когда-нибудь - но все откладывал, был слишком удовлетворен своей жизнью. Какое право я имел упрекать его? Ну вот, я опять произнес слова, которые встанут между нами, разделяя нас. Сейчас Шут бросит мне в лицо взаимные упреки - и все между нами будет кончено. Или того хуже - ответит мне молчанием. И я почувствую стыд и раскаяние, но будет уже поздно... стена окончательно укрепится между нами, и эти несколько дней, что нам придется провести здесь вдвоем, станут кошмаром. - Я знаю, Фитц, - проговорил Шут. Его голос так потряс меня, что я уставился на него во все глаза. Как будто его горло сдавило от стыда или от горя. И этот стыд, это горе были во взгляде Шута, когда он посмотрел на меня - так, словно он прилагал усилия, чтобы выдержать мой взор. - Я виноват. Я слишком торопился все закончить, потому что думал только о том, как мне будет тяжело видеть тебя с Молли. Но я мог, я мог сделать больше для тебя. Прости меня. Эда и Эль... Он просил у меня прощения. У меня просто челюсть отвисла. Шут опустил глаза. Он сидел неподвижно, а мне казалось, небо и земля переворачиваются подо мной. Что же я наделал... какой же я... - Я скотина, - произнес я. Мне было так стыдно, что эти слова вышли очень обыденно, как будто я сообщал всем известный факт. Шут снова вскинул голову. - Прости меня. - Я знал, что есть слова, которые не загладишь извинениями. Поэтому я мог лишь надеяться, что Шут окажется более милосердным ко мне, чем я был к нему. - Давай... мы можем попробовать еще раз, сначала? Как будто ничего не было - ни моего отчаяния, ни моей жестокости, ни попыток самоубийства. Я знал, что прошу слишком многого - никто не может дать этого. Шут смотрел на меня, такой усталый и печальный. А потом положил нож и клубень и медленно встал. Я тоже встал. - Здравствуй, Фитц Чивэл, - произнес он. Ответ был совсем простым, но у меня перехватило дыхание, и я не знал, назвать его Шутом или Любимым, он ведь не хотел, чтобы я называл его Любимым, поэтому я не сказал вообще ничего, а просто заключил его в объятия. Какой же я был дурак! Я ведь уже тогда мог это сделать, еще в Баккипе! И мне ведь хотелось! А пришлось ради этого мучать его, заставить пройти через все эти колонны. Я обнимал Шута, прижимал его к себе, чувствовал под щекой его растрепанные волосы, и мне совсем-совсем не хотелось его отпускать. И его тонкие сильные руки сжимали меня - как будто мы и на ногах-то стояли только благодаря друг другу. - Шут, - сказал я, гладя его волосы, словно наощупь снова узнавая его. - Мне так тебя не хватало. Он похлопывал меня по спине, как разошедшегося ребенка, и я думал, что согласен, чтобы это длилось вечно. Потом он наконец отпустил меня. - Сейчас вода выкипет. * * * - Она ведь не сразу умерла, - рассказывал я. - Она была жива еще почти сутки. Если бы я был дома, если бы я успел приехать, я мог бы спасти ее - при помощи Скилла, ты же знаешь. Но меня не было. Мне же так нравилось везде ездить! Мне было скучно дома, я искал для себя поручений, которые можно было выполнить... - Если бы ты был дома, ты не спас бы ее, - тихо произнес Шут. - Ты бы тоже погиб. Я мог бы сказать, что так мне было бы легче, но я все же сознавал, насколько эгоистично прозвучали бы эти слова. Да, мне было бы легче, потому что тогда мне не пришлось бы мучаться от чувства вины. Только для Молли это ничего бы не изменило. - Ей всегда не нравилось, что я уезжаю, - продолжил я. - Сначала она говорила об этом. А потом перестала. Потому что смысла не было. Я все равно делал по-своему. Я считал, что я прав - я мужчина, и у меня есть долг, есть обязанности перед страной и королем... обязанности, которые так хорошо помогали избежать того, чтобы оказаться запертым в чудесной, теплой домашней жизни Ивового Леса. Шут сидел по другую сторону костра, глядя на меня поверх огня, тихий и серьезный. Его взгляд никогда не покидал меня. Я говорил ему о том, о чем не мог говорить больше ни с кем. Потому что все остальные - Чейд, Дьютифул, Неттл - знали. Знали, как я убил Молли. Я рассказал ему даже о том, о чем мне казалось невозможным рассказать вообще никому. О том, как я думал, что с Барричем Молли была гораздо счастливее, чем со мной. О том, как я спрашивал себя, как часто она думает так же. О том, как мгновения, когда мне казалось, что я умру от счастья просто держа ее в объятиях, становились все реже, а минут понимания и вовсе не было? О том, как я начал сознавать, что нам с ней гораздо легче, когда мы не говорим... Но она была моей Молли, я мечтал о ней столько лет - как могло все пойти так неправильно? А потом я убил ее. - Теперь ты понимаешь, почему я не могу смотреть в глаза ее детям. Ветка хрустнула в руках Шута, и пламя взметнулось, когда он бросил ее в огонь. Даже в отблесках пламени его глаза казались очень темными. - А ты никогда не думал, что можешь ошибаться и дети Молли не винят тебя так, как ты винишь себя? Конечно. Как они могли не винить меня? Да, они никогда не упрекали меня, ни словом, но я ведь знал, я знал... - Ну еще бы, Фитц. Ты ведь так хорошо разбираешься в людях. Я нахмурился - после стольких лет, сколько мы с Шутом знали друг друга, я всегда мог опознать насмешку в его голосе, даже если она была произнесена очень мягко. Мне хотелось спорить с ним, и все же каким-то образом слова Шута отрезвили меня. Я слишком упивался своим горем, не так ли? Любовался тем, как чувство вины поглощает меня. - Шут, - внезапно новая мысль пришла мне в голову, - как случилось, что ты не видел этого? Ведь ты говорил, что в твоих видениях я счастлив? Несколько секунд он молчал. Я только надеялся, что он поймет, что я спрашиваю это не с упреком. - Ты знаешь, как трудно истолковать видения, Фитц. Я видел тебя в окружении любящих людей, как ты пользуешься уважением... Я не видел тебя конкретно с Молли, но когда я понял, что ты хочешь и можешь вернуться к ней - что еще я мог подумать? Я не оправдываюсь, - торопливо сказал он. - Тебе и не нужно... Он перебил меня. - Но возможно, все дело в том, что этот мир - мир, в котором я не должен жить - тайна для меня. Я до сих пор не знаю, меняет ли мое присутствие здесь хоть что-нибудь, и если да, то как... Прилкоп не хотел, чтобы я шел к тебе, говорил, что это ошибка. Я не послушался, но, возможно, он был прав. Если бы мы не встретились, захотел бы ты покончить с собой на следующий день, Фитц? Я опустил голову. Да уж, его я не мог обмануть. Он знал, что я пытался сделать. - Но если бы я не пошел за тобой, остановился бы ты? Я не знал ответа на первый вопрос, но я был точно уверен во втором. - Что я изменил, Фитц, и изменил ли что-нибудь вообще? Я слушал тихий голос Шута и знал, что именно он изменил. Просто то, что я мог вот так сидеть и говорить с ним - это было изменение. У меня было такое чувство, что много месяцев я дышал с огромным трудом, словно удавка стискивала мою шею. И я даже не замечал этого, а теперь вдруг отпустило и я смог вдохнуть полной грудью. Все эти годы, когда его не было рядом со мной - я не признавался даже самому себе, как мне его не хватало, как я был одинок. Без него и Ночного Волка в моем сердце всегда была пустота, а смерть Молли и вовсе превратила меня в ходячего мертвеца. И вот теперь Шут снова делал меня целым. Знал ли он, как много он для меня значит? Я хотел бы сказать ему об этом, но как всегда, такие нужные слова бежали от меня. Шут сломал последнюю ветку и бросил ее в огонь. - Уже поздно, а ты выглядишь так, словно тебе нужно проспать не меньше суток не просыпаясь, Фитц. Я хотел было сказать, что он сам выглядит не лучше. Он завозился, пытаясь устроиться поудобнее на голой земле. Его плащ по-прежнему был у меня. - Я думаю, будет теплее, если мы просто ляжем вместе, как ты думаешь? - сказал я. Я внезапно вспомнил, как мы делили его плащ в последний раз - в саду драконов - не потому, что было холодно или негде спать, а потому что его кошмары не давали ему покоя. Мне не хотелось напоминать ему об этом, я пожалел, что так получилось. Но Шут, казалось, не заметил моей оплошности. - Ну да, что еще остается делать, если насчет своего плаща ты не позаботился, - сказал он, подошел ко мне и устроился между мной и огнем. Я так давно не спал рядом с кем-то, подумал я. Шут ощущался совсем не как Молли - худой, весь словно сделанный из тонких косточек и совсем не теплый - и лежал он спиной ко мне. Я осторожно подкатился поближе и завернул нас обоих в плащ. Это для тепла, сказал я себе, обнимая его. Возможно, Шут уже задремал, но он не отодвинулся от меня. * * * В эту ночь в мой сон ворвалась Неттл. Она выглядела растрепанной и воинственной, со сжатыми кулаками и в препачканной юбке. Я увидел образ того, как она долго ломилась в запертые двери старого пыльного дома. А потом дверь перед ней просто распахнулась - и она замерла в изумлении на пороге. - Вот ты где! Голос у нее был возмущенный, обиженный - совсем как у ребенка. Я вдруг понял, как ужасно скучал по ней - все это время, когда сперва она пыталась пробиться в мои сны, а я не пускал ее, а затем перестала пытаться. - Мы себе места не находим! Дьютифул в отчаянии, а Чейд просто в ярости... - Могу себе представить. Она замерла на миг, с шумом втянув воздух, потом нахмурилась. - Ты вообще где? Я толком не знал - попытался показать ей место, но у меня получился только лес. Неттл сморщила нос. - И как ты там оказался? Это было труднее всего объяснить. - Я там с другом... с Шутом. - Я показал ей его образ. - А, знаю! - Ее лицо разгладилось. - Я так и поняла, что у тебя что-то необычное случилось. Ты такой... другой. Другой... Я и чувствовал себя другим. Так, что поверить было трудно, в каком отчаянии я пребывал две ночи назад. Но путешествия через колонны, близость смерти, боль - и Шут - излечили меня. - Я так и сказала остальным, что у тебя какие-то дела, - продолжила она. - А они... вчера, когда я не могла с тобой связаться... они не говорили, но я знала, что они думают, что ты... От ярости и обиды ее голос зазвенел. Я с удивлением понял, что она взволнована так, что даже не может договорить фразу. Но я догадался, что она имеет в виду. Неужели ей могло быть так тяжело думать об этом? - Просто так получилось, - сказал я. - Я знаю, - произнесла она. - Ты не сделал бы со мной такого, ведь правда? Стыд нахлынул на меня. Сделал бы. Если бы не Шут, то сделал бы. Но я не сказал этого. Если Неттл все еще мне верит, я попытаюсь быть достойным ее доверия. - А когда ты вернешься? - Я... прямо сейчас мы не можем, - сказал я. - Не раньше, чем через неделю. Может быть, позже. - Хорошо, - неожиданно легко согласилась она. - Я скажу Чейду и Дьютифулу. Ох, Чейд тебя просто убьет! Так что им передать? - Передай им, что я в порядке, - сказал я. * * * - Я поймал какую-то зверушку и потушил ее, - сообщил я Шуту, когда тот появился на краю поляны. - Какую зверушку? - Точно не уверен, но она, кажется, мяукала. Шут одарил меня возмущенным взглядом. - Да нет, кролик какой-то, - сказал я. - Только крупный. Шут улыбнулся короткой одобрительной улыбкой, а потом поманил меня. - Пойдем. Я хочу тебе что-то показать. Волосы у Шута выглядели так, словно он продирался через чащу - с запутавшимися листьями и даже парой сучков, щека расцарапана. Но глаза у него сияли. Я вздохнул, посмотрев на распространяющий аппетитные запахи котелок. - До после обеда это подождать не может, я так понимаю. - Не может, - сказал Шут. - Пойдем. Он протянул мне руку, и я оперся на нее и встал, и мы отправились в путь. Шел четвертый день нашего пребывания здесь. Мы до сих пор не знали, что это за место и даже где на карте оно расположено. Судя по климату, Шут уверял, что оно находится севернее Клерреса. Всюду, насколько мы могли изучить, вокруг простирался лес. О чем думали древние, располагая Скилл-колонну в лесу, я не знал. Впрочем, я не особенно из-за этого беспокоился - обратно мы все равно будем возвращаться через колонну. На самом деле, мне нравилось здесь. Я думал об этом, следуя за Шутом, перехватывая ветки, которые он отводил с пути. Четыре дня - а мне порой казалось, что мы здесь уже целую вечность. Настолько далеким все было. Так сильно я изменился. Я не перестал думать о Молли - но только теперь я был способен испытывать настоящую скорбь по ней - без отравляющей примеси вины и стыда. И сейчас я ощущал мучительную неловкость за то, что так себя вел. Как я мог допустить, чтобы только мои чувства, только мои прегрешения имели для меня значение! Я так сосредоточился на своей боли, что бросил детей Молли и Баррича, бросил Неттл без помощи. Теперь я вспоминал - обритую голову и сбритые брови Свифта, который повторил мой жест - он не сделал бы этого, если бы испытывал ко мне отвращение. Я вспоминал доброту Чивэла - он забрал младших детей не потому, что считал, что их нельзя доверить мне, а потому что хотел дать мне время прийти в себя. И Хирс и Джаст - я был нужен им, я обещал Барричу, что позабочусь о них - а меня не было рядом, когда им нужен был отец. Я поклялся, что постараюсь исправить все это - если еще не поздно. Я очень надеялся, что еще не поздно. Ведь Шут смог простить меня за то, как я все запутал, может быть, и другие смогут. Если бы не Шут, я был бы уже мертв. Я знал это с абсолютной уверенностью, но то, что я чувствовал к нему, даже не было благодарностью. Ты не чувствуешь благодарности к легким за то, что они наполняются воздухом, к сердцу за то, что оно бьется. Он снова сделал меня целым - не обломком человека, а человеком. Мне хотелось верить, что он знает это - потому что сказать ему об этом я не мог, как обычно. - Смотри, Фитц. - Шут обернулся, разводя ветви деревьев. Его темные глаза сияли янтарным светом, губы еще не раздвинулись в улыбке, но чуть вздрагивали, а голос звучал тихо, словно в присутствии чего-то совершенного. Я сделал шаг вперед и замер. Спрятанный так, что можно было пройти мимо буквально в нескольких шагах и не заметить, в лесу стоял храм. Крыши не было и верхняя часть проемов окон была разрушена, только обломки стен еще стояли. Но совершенство форм было несомненным - как и то, что он был построен в древности, возможно, во времена Элдерлингов, возможно, еще раньше. Густая трава покрывала подходы к храму, растения вились клубками между камней, и все же подойти было можно, но почему-то я стоял в нерешительности. Тогда Шут взял меня за руку и повел. Под ярким солнцем я мог разглядеть каждую трещинку на разрушающихся стенах храма, но меня охватывало какое-то странное чувство, будто то, что я виже, не вполне реально. Проемы окон были низкими и широкими, однако Шут ввел меня через двери - двери, которых не было. Что бы ни находилось раньше в этом храме, оно не сохранилось. Ни витражи, если они были, ни украшения на стенах - везде только серый камень. Снаружи храм не казался большим и просматривался насквозь, но Шут вел меня через комнату за комнатой. Его рука нагрелась в моей и стискивала мои пальцы с неожиданной силой. Я украдкой взглянул на него - я редко видел его таким взволнованным, таким... праздничным. Рубшка выбилась у него из штанов, а на волосах повисла паутина, но на какой-то миг мне показалось, что я никогда не видел его более красивым. А потом он ввел меня в очередной зал, и я замер. Этот зал не был пуст. Каменные фигуры заполняли его, десятки из них, расставленные по всему залу в непонятном порядке. Мужчины, женщины, молодые и старые, в развевающихся одеждах, замерших в камне. На мгновение их позы показались мне странными, а потом я понял - они танцуют. Танцуют по одиночке, каждый свой танец, воплощенный с невероятной точностью деталей. Я почувствовал, что Шут смотрит на меня - переводит взгляд с меня на фигуры и обратно. - Они прекрасны, правда, Фитц? - Он произнес это с такой гордостью, словно сам их изваял. Прекрасны? Невероятно искусно сделаны - это была правда. Но я не мог сказать, что испытываю удовольствие, когда смотрю на них. Сколько труда и мастерства понадобилось, чтобы создать их всех? Я шагнул вперед, коснулся ладонью предплечья девушки, танцующей с раскинутыми руками. На кратчайший миг мне показалось, что я ощущаю всплеск Уита под моими пальцами. Но это тут же прошло. Нет, это был всего лишь камень, серый камень, ничего общего с тем камнем, из которого создавали драконов. Я повернулся к Шуту. Щеки у него горели. - Они танцуют, Фитц, они танцуют! - О да, они не могли тебе не понравиться, - согласился я. - "Вся моя жизнь танец, и с каждым партнером лишь меняется ритм," - вспомнил я. Мгновение Шут смотрел на меня, приоткрыв рот, а потом глаза его вспыхнули. - Приятно знать, что кто-то помнит твои слова через столько лет. Я действительно помнил их - но скорее потому, что в тот момент, когда я услышал их, они больно укололи меня, я сам не знал почему. Если он танцует с каждым, кого встречает в своей жизни - то чем отличается наш с ним танец? Впрочем, я и тогда уже знал, что не имею права на такие вопросы. Шут стоял передо мной и улыбался, и я снова почувствовал этот укол ревности. Почему эти фигуры вызвали у него такую радость? Впрочем, он всегда обладал способностью влюбляться во что-то странное - так он был заворожен Девушкой-на-Драконе. Я и тогда ревновал, а сейчас мне просто хотелось увести его отсюда. - Потанцуем? - сказал он, протягивая мне руку. Его тонкие пальцы чуть дрожали в воздухе, и я понял, как за несколько дней для меня стали естественными и необходимыми прикосновения к нему. Но сейчас я не хотел этого - мысль о том, чтобы танцевать между застывших танцоров пугала меня. Шут ждал, и я увидел, как в глазах у него что-то гаснет. - Я не хочу быть одним из многих, - сказал я. Слова были нелепыми, и я сам вряд ли мог сказать, что я имею в виду. Но я их произнес. Шут смотрел на меня, чуть склонив голову; руку он опустил. - Разве ты не знаешь, Фитц? Ты никогда не будешь "одним из". - Да знаю. Если бы я получал пенни каждый раз, когда ты напоминал мне о том, что я Изменяющий, я уже мог бы купить половину Баккипа. Шут рассмеялся - но тут же его выражение снова стало серьезным, он все так же смотрел на меня, словно пытался прочитать что-то стоящее за моими словами. Я был бы рад ему помочь, но я сам не знал, чего я хочу. - Разве я говорил об Изменяющем, Фитц Чивэл? Мне казалось, мы топчемся на краю какой-то пропасти шириной в один шаг - и любой из нас может перешагнуть ее. Но если шаг будет неверным, то падение окажется бесконечным. И мы оба не решались. Я опустил глаза. Думаю, Шут первым понял, что на этом все и закончится. - А я думал, тебе понравится это место, - произнес он легким тоном. Я пожал плечами. - Ты ничего не чувствуешь? Ничего странного? - Магия. - Он рассмеялся, и я не знал, говорит ли он серьезно. - Ну что ж, пойдем есть твоего кролика. * * * Ночью я проснулся от того, что Шут дергался и бился рядом со мной. Я чувствовал, что он запутался в плаще и пытается освободиться. В панике я посмотрел на него. Ярко сияющая, почти полная луна падала на его лицо - бледное, с закрытыми глазами, влажное от пота. Губы были плотно сжаты, но сквозь них прорывались бессловесные стоны. Мое сердце упало. Я так ясно вспомнил те мучительные сны, что одолевали его после пыток, перенесенных во дворце Бледной Женщины. В душе я надеялся, что боль если не ушла, то стала глуше, больше не мучает его. И видеть после стольких лет, как он страдает... сколько раз он просыпался вот так же, в ужасе, когда меня не было рядом и я даже не знал об этом? Я освободил его от плаща, попытался обнять, чтобы упокоить. Руки Шута взлетели, ударив меня в грудь, отпихивая с невероятной силой. Я замычал от боли - завтра будут синяки - но все-таки ухватил его за запястья. - Тише. Тише, я с тобой. Все в порядке. Несколько мгновений он продолжал сопротивляться, голова его моталась, а на лице появилось обиженное выражение, сделавшее его лицо почти детским. Когда он перестал дергаться, я осторожно отпустил одну его руку и провел ладонью по волосам. - Ну успокойся же. Все в порядке. Я с тобой. Шут дрожал, но лицо у него разгладилось. Я понял, что он проснулся. Несколько мгновений он просто лежал с закрытыми глазами, а я продолжал гладить его по волосам, хотя, возможно, в этом уже не было необходимости. - Это всего лишь сон. Здесь только мы с тобой. Наконец он открыл глаза. Луна отразилась в них, желтая и круглая. Я наблюдал, как Шут делает глубокие вдохи, пытаясь успокоить дыхание. Его взгляд остановился на мне. Я смутился и убрал руку от его волос. - Фитц, - прошептал он. - Я в порядке. Я не хотел спрашивать, что ему снилось. Кошмары - это было личное дело каждого, своими мне никогда не хотелось делиться. - Полнолуние, - прошептал он. - Скоро полнолуние. - Да, - согласился я. Может быть, в этом было дело. Луна всегда приносила плохие сны. Я устроился поудобнее, оставляя для него место. Некоторое время Шут сидел, подкидывая ветки в гаснущий костер и время от времени поднимая взгляд вверх. Я задремал, но даже тогда чувствовал, как мне не хватает привычного ощущения, что он спит рядом. Только когда сквозь сон я понял, что он лег, такой замерзший, что казался почти ледяным, я успокоился и заснул по-настоящему. * * * Две ночи спустя я проснулся от того, что Шута рядом со мной не было. Сам не знаю, как получилось, что я привык спать, ощущая его - хотя бы его ладонь в своей, а порой я ловил себя на том, что обнимаю его, прижимаясь лицом к его волосам. Мы никогда не говорили об этом - мало ли, какую позу примут тела во сне. А сейчас его не было. Я резко сел, озираясь. Полная луна, низкая и желтая, заливала все вокруг таким ярким светом, что было светло, как днем. Шут должен был быть рядом - сидеть у огня, на худой конец отойти на несколько минут, за ветками для костра или по нужде. Но вокруг стояла тишина - то есть, я слышал только обычные звуки леса - ночных птиц и шорох мелких животных. Какой-то тошнотворный, липкий страх накатил на меня. Куда он мог уйти? И почему? Это было неправильно. Я вдруг оцепенел от этой мысли. Что бы ни случилось, если Шут мог уйти куда-то вот так, ничего мне не сказав, это не могло быть правильным. Я встал. Скилл-колонна возвышалась иглой из темного камня, казалась особенно черной в ярком свете. И почти в ту же секунду я понял, что Шут не ушел через нее. Я знал, где он. Странно, я ведь совсем не запоминал дорогу, когда Шут вел меня к храму - но сейчас я безошибочно находил путь. Ветки хлестали меня по лицу, и я торопливо отводил их с дороги. А потом, опять же неожиданно, лес расступился. Я едва не вскрикнул - но почему-то мне страшно было издать звук, как будто я мог что-то вспугнуть, предупредить о своем появлении. Серый камень стен в лунном свете переменился, стал почти ослепительно серебристым... серебристым, как река Скилла. Но я знал, что это не Скилл, не Уит - нечто другое, что я едва могу почувствовать на окраине своего сознания. Я вошел в храм, торопливо проследовал через пустые комнаты. Шут был в зале с застывшими фигурами. Мне показалось, что он не слышит моих шагов. Он не обернулся. Он стоял у входа, в двух или трех шагах от ближайшей фигуры. Лунный свет заливал его с головы до ног серебряным потоком. И в этом свете Шут медленно развел руки - плавным, грациозным жестом щемящей красоты. Он ждал, словно прислушиваясь к чему-то, его поза до странности напоминала ту, в которой застыла одна из фигур, та самая девушка, которой я касался. Я почувствовал, как сердце у меня падает. - Что ты делаешь? - вскрикнул я. На мгновение мне показалось, что Шут не услышал меня. Потом он медленно обернулся, тем же грациозным движением. его лицо было залито светом луны. Даже волосы отливали серебристым. Его глаза были огромными и странно задумчивыми. - Я буду танцевать с ними, - произнес он, проводя рукой. - Они ждут меня. Они ждали. Я вдруг понял это. Фигуры застыли - но стоит ему сделать еще один шаг, и они оживут, они втянут его в свой танец - и тогда... я не знал, почему я был так уверен в этом, но я твердо знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Они его не отпустят. Он останется с ними - возможно, когда луна зайдет, здесь будет еще на одну фигуру больше. Я не мог этого допустить. Я протянул руку и взял Шута за запястье. Он не пытался вырваться, но пассивно сопротивлялся, и я сразу вспомнил о силе Белых Пророков - я знал, что не справлюсь с ним, не уведу его насильно. Его рука в моей руке была прохладной и напряженной - и я чувствовал, как он тянется - взглядом, телом - туда, к застывшим фигурам. - Ты не будешь танцевать с ними, - сказал я. - Ты будешь танцевать со мной. И я знал, что это правильные слова. Я дернул Шута к себе, и он поддался, повернулся ко мне. Я подтянул его ближе. В его глазах была прежняя завороженность, но теперь она была направлена на меня. Что я делаю... Я схожу с ума, подумал я. Что-то не то в этом лунном свете. Но сейчас возможности выбирать не было. Я знал, что я должен был сделать - знал с такой уверенностью, словно это знание всегда было во мне. И я сделал это. Я обнял Шута и прижался губами к его губам. Я помнил два поцелуя, которые мы с ним разделили - первый когда он оставлял меня в опустевшем саду драконов, такой стремительный, что я просто растерялся, а второй - когда он передавал мне мои воспоминания. Этот поцелуй не был похож ни на один из них. Я целовал его, словно пытался вдохнуть в него жизнь, со страстью и яростью. И я боялся, что не успею, не смогу. А потом руки Шута взметнулись, обнимая меня за шею, и уже он целовал меня, и я знал, что он спасен - он был со мной, полностью, не с теми, кто приглашал его в танец, а со мной. Я не был уверен, изменилось ли что-то в зале фигур. Порой мне казалось, что они так и стоят, застывшие - а порой краем глаза я видел скользящие бледные тени. Но я не смотрел на них. Я смотрел только на Шута. Неужели я поцеловал его? Четыре месяца, как Молли была мертва, а я целовал... мужчину. И в то же время я знал, что не должен останавливаться, что не могу рисковать, должен довести до конца то, что начал. И правда была и в том, что я не хотел останавливаться. Пусть я был чудовищем, пусть извращенцем - сейчас мне было все равно, как бы меня назвала молва. Глубоко внутри я знал, что поступаю правильно. Наши губы разомкнулись. В глазах Шута плыл лунный свет. И я чувствовал, что тону в этом свете и в том, с какой нежностью и отчаянием Шут смотрит на меня. Словно я не реален, а лишь его мечта, его видение. Он поднял руку, отводя от моего лица прядь волос. Подождите! Как это могло быть? Мои волосы отросли на полдюйма, не больше, с моей последней стрижки. Но сейчас я чувствовал, как кудри касаются моих щек, падают на плечи. Я ощущал и другие изменения. Я поднял руку. Это была рука молодого мужчины. И я знал, даже не ощупывая лицо, что перед Шутом стоит молодой Фитц - такой, каким я был лет двадцать назад. Я вздрогнул. Лунные тени продолжали танцевать. Руки Шута не выпустили меня. Кажется, меня охватил гнев от того, что он меня изменил - но каким-то образом этот гнев трансформировался в желание. Я притянул Шута еще ближе и сам потянулся к нему, чтобы снова впиться поцелуем в его губы. И за мгновение до того, как наши губы соприкоснулись, я понял, что еще изменилось. В моих руках был белый Шут. Такой, каким он был, когда он нашел меня на снегу в Горном Королевстве - такой светлый, что казалось, будто видно, как кровь бежит по венам, а косточки под этой бледной кожей тонкие, как у птицы. Он всегда казался мне таким хрупким, что мне хотелось беречь и защищать его. Значит, вот каким я хотел его видеть... И храм дал нам то, что мы хотели. Я увидел улыбку на лице моего друга, когда он понял, что я догадался, что происходит. Нежность нахлынула на меня сметающей волной. Мои ноги отказали - или просто как-то естественно получилось, что мы опустились на пол - и я взял бледное лицо Шута в свои ладони и снова целовал его. А потом потянул его рубашку, снимая ее. Мы оба были в такой спешке - руки Шута дергали мою рубашку, освобождая меня от нее. Лунный свет падал на наши полуобнаженные тела, а мы торопились избавиться от остальной одежды. Я едва мог в это поверить - в то, что я сам стремлюсь к этому, в то, что Шут, всегда так тщательно прикрывавший свое тело, может вести себя так бесстыдно. Впрочем, он же мне когда-то демонстрировал свой зад. Я вдруг вспомнил это и расхохотался - и этот звук прозвучал в замершем храме оглушающе. - Ты что, Фитц? - Шут держал мое лицо в ладонях. Я сказал ему. Кажется, он смутился, а я целовал его ладони и его грудь, гладил его руки и плечи. В его теле не было ничего женственного, ничего такого, к чему я привык - даже если не обращать внимание на напряженный, поднявшийся член. Но меня это не пугало. Шут был совершенен - со своей плоской грудью и выступающими ребрами, впалым животом и узкими бедрами. Он был таким, как должен быть. И он был живым и сильным и прижимался ко мне, и целовал меня, яростно отпихивая мешающуюся нам одежду. - В таком случае, во второй раз это зрелище тебя не должно смутить, - пробормотал Шут, и мы оба засмеялись. Я был так возбужден, что мое тело казалось натянутой струной - тронь неверно, и порвется. Я почувствовал, как Шут тянет мою руку, направляет мои пальцы к своему анусу. И хотя он делал это так решительно, меня поразило, какой холодной была его ладонь. Я заглянул ему в глаза - его взгляд был почти отчаянным, и все же он настойчиво продолжал вести мою руку. - Нет, подожди. - Я высвободил руку из его пальцев, приподнялся. Шут лежал подо мной, в моих объятиях. Его ребра ходили от дыхания, а его золотистые глаза были широко распахнуты. - Ты это когда-нибудь раньше делал? - Давай, Фитц, - попросил он, - мы должны... Это звучало странно. Какое "должны"? Да, было что-то безумное в том, что мы собирались соединиться в храме, на каменном полу - как будто это была самая естественная вещь на свете. И этот лунный свет... Но разум-то я не потерял. - Я не собираюсь делать тебе больно. В глазах Шута что-то мелькнуло - и я понял, что да, он боялся. Боли, которая обязательно будет в первый раз? Шут через кучу Скилл-колонн ради меня прошел, вряд ли он боялся боли! И внезапно я понял. Есть вещи, которых боишься именно потому, что они с тобой когда-то происходили. - Шут! - Я схватил его за плечи. - У тебя это с кем-то было? Против твоей воли? Я ощутил, как он дернулся, хотел освободиться, но я не собирался отпускать его. Я обнял его, прижал к себе, чувствовал его прохладную спину под своими ладонями. - Тогда, у Бледной Женщины? - спросил я беспомощно. - Нет. - Я почувствовал, как он покачал головой. - Нет. Это было... давно. Может быть, Регал? Я не хотел думать о том, что это могло быть еще до того, еще когда он выглядел ребенком. Я держал его в объятиях, и мне хотелось встать между ним и всем миром, стать таким сильным, чтобы защитить его от всего. Руки Шута обвились вокруг меня. Он вплел пальцы в мои ставшие длинными волосы. - Фитц, - прошептал он, - это неправильно. Нам надо... Да плевать мне было, что надо. - Что, все дело в том, куда что сунуть? - пробормотал я. При всем гневе и нежности, что я испытывал, моя эрекция никуда не делась. Мы неловко сидели на полу, голые и возбужденные, прижавшись друг к другу. Я переменил позу - так, чтобы наши члены почти соприкоснулись - обнял их вместе ладонью и начал скользить рукой вверх-вниз. Шут ахнул и дернулся, его руки вцепились в меня, и я почувствовал, как дрожат мускулы его ног. Торжество наполняло меня. Почти всю жизнь я чувствовал, что все делаю неправильно - и вдруг сейчас я твердо знал, что ничего правильнее не делал в своей жизни. Как будто с этого момента все должно было пойти по-другому. Шут не помогал мне, но я знал, что выбрал идеальный ритм - и что с каждым движением ладони я все ближе подвожу нас к завершению. И когда это произошло, Шут упал мне на плечо влажным лбом, задыхаясь, и я прижал его к себе. Моя рука была мокрой от нашего семени, и я чувствовал усталость, но все было так, как нужно. Все было хорошо. Мы не говорили. Как-то без слов получилось, что я обнял Шута, и мы так и остались на прохладном полу храма - храма, который больше не казался мне враждебным. * * * А вот спать на каменном полу не рекомендовалось. Тем более в моем возрасте. Мое тело яростно напомнило мне об этом первым делом, едва я проснулся. Плечо онемело, а спина напротив, криком кричала. Я попытался пошевелиться и едва не застонал. Шут в моих объятиях был куда теплее, чем камень под нами. Он еще спал. Длинные ресницы отбрасывали тень на острые скулы. Темные волосы разметались по полу. Да, так оно и было. Он снова стал темным. И я, даже не прикасаясь к своим волосам, по ощущениям знал, что опять состарился на двадцать лет. Я даже не мог бы сказать, что это было - иллюзия? Но я чувствовал себя молодым этой ночью - и я видел Шута белым. Впрочем, сейчас я думал не о том, что ушло. А о том, что было между нами - и что никакой иллюзией не было. Потому что отнюдь не в результате иллюзии мы оказались голыми на полу. Я поднял голову. А фигуры, конечно же, были всего лишь фигурами. Шут зашевелился, сонно посмотрел на меня - и глаза его распахнулись. Беспокойство в его взгляде заставило меня напрячься. Он поднял руку, коснулся моего лица. - Фитц, - прошептал он. Значит, он тоже видел меня ночью другим. А теперь в его глазах было разочарование. Меня будто ударили. Но я попытался взять себя в руки, ничем не выдал себя. Осторожно высвободился из рук Шута, сел и потянулся за своей рубашкой. - Я думал, это нам кажется, - сказал я. - Нет. - Шут тоже сел и начал одеваться. Я смотрел, как падает светлая ткань рубашки, скрывая его смуглую кожу. - Это... это магия храма. - Только на ночь? Он вскинул на меня глаза. В его взгляде было мучение. - Нет. Мы могли бы... мы могли бы такими и остаться - если бы мы... Нужно было совокупление для того, чтобы закрепить магию. А я... В его голосе были стыд и вина - и казалось, он собирается просить прощения за что-то. - Ты хотел снова стать белым? - произнес я. - Нет, но я хотел, чтобы ты... Чтобы я стал молодым. Понятно. Несколько мгновений я сидел молча. Я не знал, что я чувствую. В голову мне лезли всякие мысли, неважные и важные. Откуда Шут знал об этой магии? И то, что произошло ночью - это было всего лишь ради того, чтобы дать мне молодость? И теперь, когда я снова выглядел сорокалетним... - Я - не жалею, - сказал я. - Ни о том, что мы сделали. Ни о том, чего не сделали. Пусть он сам решает, чего хочет. Если ему нужен был только молодой Фитц - пусть так. Я был я, не двадцатилетний парень с черными кудрями. Я прожил свои сорок один год и помнил свои потери. Если Шут не хочет меня таким - пускай. Это его выбор. Я поднялся на ноги, на ходу застегивая штаны. Шут, полуодетый, так и сидел, чуть приоткрыв рот - руки его застыли на завязках рубашки. Я повернулся и пошел прочь. Я не хотел больше видеть это дурацкий храм с его магией и танцующими фигурами. Я и Шута не хотел больше видеть. Это было абсурдно, но я чувствовал, что он предал меня ради какого-то чернокудрого молодого незнакомца. Как странно - всю жизнь я отпихивал Шута от себя, а сейчас, когда я желал его, когда последняя преграда в наших отношениях была сметена - я потерял его. Я торопливо шагал к месту нашей стоянки, яростно отбрасывая ветки с пути. И, наверное, поэтому я не услышал его шагов до последнего момента. Я оглянулся, когда Шут уже нагнал меня - и в следующий миг он бросился мне на шею. Ресницы у него слиплись, как будто он только что плакал, но сейчас он смеялся. - Фитц! - Он смотрел на меня, и глаза у него сияли. - Фитци-Фитц, ну какой же ты дурак! - Да? - сказал я. - А я думал, это ты. - И я тоже. - Он улыбнулся блистательной, торжествующей улыбкой - и поцеловал меня. Мы стояли, обнимая друг друга, и мне это нравилось. Почему раньше я думал, что не могу любить Шута вот так? Я мог. Я поцеловал его. Уголки его губ все еще сохраняли тень его улыбки, а его рука медленно касалась моего лица - словно изучая его. И мне это казалось правильным - я тоже смотрел на него иначе, чем раньше, тоже будто привыкал к нему. Потому что мы изменились, мы стали друг для друга чем-то новым. И как ни странно, с этим мне очень хотелось жить. Я отпустил Шута, и мы направились к нашему лагерю. КОНЕЦ