Ты обязательно вернешься.

Nine Inch Nails — Hurt «- Рик, я переживу, если ты уйдешь, но ты разобьешь маме сердце, и я не прощу тебя за это…»       Эти строки, брошенные мной в порыве разочарования, всплывают перед моим взором практически каждую минуту. Ночью врываются в мою голову и бесконечно кружатся тревожные сцены с моим бесследно исчезнувшим дедом. Я простил тебя, как только ты взлетел на грузовике с той маленькой планеты. Просто вернись.       Иногда, от ноющей муки расставания, я тихонько вылезаю из своей комнаты и направляюсь в гараж, где Рик каждый день что-то мастерил. Его запах и дух пропитан во всем доме, но, несомненно, каждый в нашей семье согласиться, что обителью этого старика был именно гараж. Я открываю дверь, и в бешеном потоке на меня несется запах моторного масла и виски, которые всегда носил мой дед в кармане своего халата. От букета этого аромата, мои кишки связываются в узел, я безумно страдаю без этого циничного ублюдка. Я спешно захожу в помещение, залезаю под стол, на котором раньше валялись всякие изобретения и сложные технические приборы, в которых я едва что-то смыслил, укутываюсь в одеяло и засыпаю, ощущая всем своим телом какое-то невиданное спокойствие. Не я один не сплю по ночам: однажды, от невозможности уснуть в своей кровати, я спускался в это священное место для меня, как заметил свою мать, облокотившуюся на одну из стен бывшей лаборатории Рика. Она держала бутылку вина в руках, и, уткнувшись в колени, тихо всхлипывала. Ведь он снова ее бросил. И я частенько могу слышать эти душераздирающие для меня звуки, исходящие от мамы, когда проскальзываю мимо ее спальни, а отец погружен в свои модели Титаника в мастерской, не в силах находиться вместе с рыдающей женой.       В доме царит слишком напряженная атмосфера. С утра, за завтраком никто не издает ни звука, даже мой отец, который вечно вставлял глупые комментарии, он даже не говорит о своей новой работе. Каждым вечером я могу слышать ругань матери и отца, где мужчина говорит о том, что старик приносил много проблем, и он был циничным пьяницей. Но как бы не считал папа, он был родным циничным пьяницей как для моей мамы, так и для меня с сестрой.       Саммер тоже борется с давящей депрессией, которая, очевидна, впиталась в стены дома. Как-то раз, я сидел на диване, пустыми глазами пялился в выключенный экран телевизора, глотая свои слезы, и моя сестра, проходя мимо, заметила это, остановилась, будто думая, что ей лучше сделать: уйти в свою комнату или присесть со мной. Она выбрала второй вариант, и аккуратно подсела ко мне. Сначала мы не обменялись ни словом, она поджала ноги и положила свою голову на колени, и с нежной грустью заговорила: — Я вот никак не могу забыть, как мы чистили эту обивку от блевотины и алкоголя после той гулянки, а потом Дед снова набубенился и наблевал на это же самое место. — Да, — вспомнил я, — а помнишь, как он разбил бутылку об стену, и пятно все никак не высыхало, и мы думали, что нам снова придется белить эту дурацкую стену. — А еще он бесился, что телевизор не работает, ибо время было остановлено по всей вселенной.       Мы вместе смеялись, и я впервые за это безжизненное время заметил улыбку на лице Саммер, впрочем, я тоже не улыбался до этого момента. — Я скучаю по нему, — произнесла девушка, после смеха. — Я знаю, я тоже. И мы оба стали таращиться в пустой экран телевизора.       Про учебу не было и смысла говорить; на уроках я думал лишь о том, насколько плохо сейчас моему деду в заточении, ведь его даже запрещено навещать, и насколько мне было известно, правила там были очень суровые. Хоть он в этом никогда и не признается, но он чертовски скучает по нас, ведь мы скучаем …       Так что, мои оценки заметно скатились, и маму это тоже не могло не волновать. Я не хочу ее сильнее расстраивать, ведь она начинает много пить, и порой, ее руки трясутся так, что половину содержимого своей бутылки или бокала она выплескивает на пол, а ведь она хирург. Я стараюсь делать все, что в моих силах, но это невероятно тяжело. На листах для контрольных я частенько рисую приключения, в которые я ввязывался благодаря моему дедушке, и в этот момент на моём лице появляется незаметная улыбка, ибо какими-бы глупыми, несуразными и опасными были эти вещи, это часть моей жизни — часть, которая навсегда отделила меня от «обычного» человека. И я благодарен за это.       Когда обычным старикам принято рассказывать внукам сказки, моему старику не было достаточно лишь красноречивых фраз. Вокруг меня проходили сказки, даже нечто большее: я мог познать вселенную, о чем мог только лишь представлять, и ведь всей бы моей фантазии не хватило на то, что я видел собственными глазами. С каждым днем мне становится страшно ведь таких умных, и так «нормально» относится к своему непревзойденному таланту, кроме Рика нет, и я боюсь, что со временем перестану верить в это, будто это было всего лишь моим сном. Я каждый день задаю себе этот вопрос: «правда ли все это?». И в эти убивающие надежды минуты стены начинают быстро сужаться, потолок касается моего лба, и мне становится тяжело дышать. Мое сердце жадно трепещет, заставляя мозг отгонять эти никчёмные мысли, из-за которых я чувствую себя бессильным, ничтожным куском человеческого существа. Мне хочется плакать, кричать во все горло, чтобы через миллионы световых лет, мой голос услышал именно мой Рик, который прилетит ко мне, и подарил свое дедовское тепло внуку, который по нему так скучает. И так происходит каждую ночь, мне приходиться кусать свою ладонь, чтобы никто не услышал моих всхлипов. Мне кажется, еще бы немного, и я сошел бы сума, но я смог найти выход.       После того, как дед сдался, и нас отправили на землю, в наш дом нагрянула межгалактическая полиция и конфисковала практически все вещи, принадлежащие моему родному злодею. Кроме подвала, который Рик запрятал в гараже, хотя для нашей семьи это было давно не тайной. Отец и мать строго запретили и в мыслях нос совать в эту лабораторию, потому что это было опасно, как предметами, которыми там хранились, так и случайным обнаружением близ находящейся иноземной полицией. Для семьи это стало нечто похожим на кладбище. Где они мысленно схоронили моего деда, потому что так думать им намного легче. Но это меня не останавливало. Конечно, с невероятной осторожностью я пробирался туда, но не из-за интереса и нестабильного душевного расстройства, а из-за несбыточного желания познать науку деда, и хоть как помочь ему в спасении. Я описывал каждую странную штуку, которую находил, и ночами, раскладывая перед собой свои рукописи, пытался что-то вспомнить, если видел раньше, или познать, для чего же нужна та или иная вещь. Я планировал отмотать время назад, и не позволить семье уговорить Рика полететь на свадьбу Птичий Личности. Эх, мой дед всегда был прав. Но никаких машин времени я не находил, или нечто похожее на них. Я все равно, больше не собираюсь опускать свои руки, не позволю разрывающему чувству грусти одурманить мой мозг. У меня есть цель, и я буду пробираться к ней, как бы это не было тяжело. — Морти?! Внезапно, я услышал знакомый голос за своей спиной. Я едва не выронил лазерную пушку из своих рук, ведь никто не должен меня увидеть в этой тайной лаборатории. — Саммер, — от испуга я едва это выговорил, — я надеюсь, кроме тебя об этом никто не узнает. Блеск сверкнул в ее глазах, а мое сердце перестало биться. — Я уже как месяц наблюдаю, как ты тут роешься, а по ночам изучаешь книги по физике, — она провела ладонью по одной металлической детали от межпространсвенно-преодоленно-границы какой-то хрени. Поднеся руку к себе, она терла указательный об большим палец, внимательно разглядывая что-то невидимое моему взору, и на ее лбу появились складки. — Знаешь, — продолжила она, — я думаю, тебе будет необходима помощь, — на ее губах заиграла улыбка. — Да! — вскрикнул я. — Черт возьми, мы спасем Рика! — моя душа сыскала облегчение. Саммер уверенно пронеслась по полкам, сметая выборочно какие-то вещи, и, неся их под подмышкой, скинула их на стол. — У меня есть план.       Если ты не вернешься, то это сделаем мы.