Руки

24. Также и разделить невозможно Они особо не задержались в магазине, закончив с покупками после того, как Питер робко спросил, можно ли ему ещё взять немного джема. Уэйд бы с удовольствием скупил для него все бренды и вкусы, но Питер, скорее всего, этого бы не позволил, так что пришлось ограничиться одной баночкой клубничного. На кассе он низко склонил голову, чтобы кассир не видел его лица, и, чтобы Питер смог расплатиться, отдал ему пару купюр, которые сунул в худи перед тем, как переодеться. Путь от магазина к дому Питера был короче и немноголюднее, чем в центре города, но Уэйд видел, как парень потёр глаза и прислонил голову к раме инвалидного кресла. Судя по всему, после всех сегодняшних встрясок новообретённая энергия Питера, наконец, истощилась. Когда они добрались до его дома, Питер уже начал тихо посапывать. Поскольку в здании не было лифта, Уилсону пришлось тащить кресло по лестнице, поднимаясь спиной вперёд, и, когда парень проснулся от мягких толчков, Уэйда словно ранили без ножа. — Сейчас ты послушаешь, если я скажу тебе, что вообще-то могу ходить? — Пити, ты меня первый день знаешь? — смеясь, отозвался Уэйд, поднимая кресло на очередной лестничный пролёт, пока они не добрались до нужного этажа. В ответ парень закатил глаза, но сжал руку Уэйда и легонько погладил толстую шерсть, прикрывающую его кожу. Боже, только он был способен сотворить такое с Уэйдом; заставить его думать, будто его присутствие — источник радости, а не очередная заноза в заднице (скорее всего, самая гигантская). Рядом с ним Уэйду всегда напоминают о том, что он нужен Питеру ровно там, где он есть. Его мысли рассёк сонный голос: — Можно мы еду пока немного подвинем и сначала поспим? Поскольку Уилсон теперь знал, где Питер прячет ключ, он сам открыл дверь и вкатил туда парня, осторожно маневрируя в тесной квартирке. Когда Уэйд раскладывал покупки, у него зазвонил мобильный. Судя по рингтону, названивал Коулсон, но Уилсон проигнорировал звонок. Ну и что он вообще мог сказать Уэйду? В воздухе висела ещё куча вопросов, на которые ему нужно будет ответить, но его подозрения однозначны: Щ.И.Т. был в курсе планов этих учёных и хакеров и нарочно нанял Человека-Паука. Агентство знало, что он молодой, дружелюбный и отзывчивый — черты, которые располагали к нему. Любой из группы посчитал бы себя достаточно обязанным сопроводить его в здании, а когда Паучка бы забрали, напарник ощущал бы себя достаточно виноватым, чтобы отследить их, уничтожить их и вернуть Паучка. Вот как Уэйд; он подумал: «Возможно, они искали тех, кто достаточно неравнодушен и переживает. Пусть недовольные побесятся, а твои люди после приберут в доме». Потому что нет, подобные вещи проворачиваются не впервые. Уилсон не знал, насколько это всё правда, но глядя на сонное лицо Питера, он знал, что никогда не станет рисковать его здоровьем и поклялся держать глаза открытыми и следить в оба не только за учёными, но и за Щ.И.Т.ом. Питер подкатился к кровати и к моменту, когда Уэйд выглянул из холодильника, уже успел подняться с кресла, забраться на кровать и уложить голову на подушку. Уилсон подошёл к нему и пробежался пальцами по подоконнику, глядя, как дневной свет танцует на его оголённых кистях. — Ты же знаешь, что можешь ко мне присоединиться? — Ага, наверное, я просто ностальгирую. Это всё возраст. — Он ухмыльнулся и присел на матрас, скидывая ботинки. Питер непослушной рукой накрыл правую ногу Уэйда краем одеяла, рассеянно глядя на него. Так трогательно было видеть этого милашку до такой степени уставшим, но всё равно внимательным настолько, чтобы убедиться, что Уэйд останется рядом с ним; его сердце билось так заполошно, что у Уилсона перехватывало дыхание. Он медленно подполз ближе к Питеру, в тот же миг окунаясь в его тепло, а затем парень пошевелился и устроил голову на руке Уэйда, лениво вырисовывая пальцами круги на его груди. — Ты мог присоединиться ко мне, когда пришёл сюда впервые, и я не имел бы ничего против. — Но я бы сотворил с тобой всякие грязные штучки. Питер зевнул, и поинтересовался тягучим сонным голосом, чудесно растягивая слоги: — Какие, например? — Его глаза закрылись, утомлённые их долгой дорогой обратно, походом за покупками и всем прочим, и Уэйд прикоснулся губами ко лбу Питера, отвечая уже уснувшему и ничего не услышавшему парню. — Абсолютно никаких. ~ На этот раз Питер спал в его руках практически безмятежно. Дневной свет, проникающий сквозь небольшое окно, трогал всё золотыми пальцами, становясь всё теплее и уютнее, пока небо, наконец, не захватил закат, разбрасывая всюду пламенные отблески. Теперь, когда Питер спал, у Уэйда было время рассмотреть его лицо так пристально, как ему хотелось. Он заметил, что его ресницы были не каштановые, как волосы, а тёмно-русые; и веснушка у глаза была не единственной, у неё хватало товарок побледнее. Уэйд пересчитал их всех: семьдесят четыре. Семьдесят четыре точечки, которые Уэйду нужно будет перецеловать за следующие дни, или месяцы, или, возможно, годы. Тихое бормотание отвлекло его от шрама у кромки волос Питера и от построения теорий о том, откуда тот мог взяться. — Что ты сказал, очаровашка? — У меня рука затекла. Уэйд покосился на конечность, зажатую под подушкой, на которой лежала его собственная рука, на которой в свою очередь покоилась голова Питера. Он поднял локоть, и Питер открыл глаза, пока Уэйд осторожно высвобождал его руку. Уэйд поцеловал кончики его пальцев, более прохладные, чем вся остальная кожа. — В твоей постели Дэдпул, а ты не смог придумать фразочки получше? — Не Дэдпул, а Уэйд. Кроме того, это ты вещал о грязных штучках, сам фразочки и придумывай. — Я хоть когда-нибудь говорю не о грязных штучках? Питер хохотнул, и сжал веки сильнее перед тем, как распахнуть их полностью; в его глазах горел озорной огонёк, которого там раньше не было. Кровать была узкой, рассчитанной на одного человека, а не на двоих, так что они и без того лежали рядом, но Питер умудрился придвинуться ещё ближе. Сердце Уэйда заколотилось в груди, когда пальцы, которые он только что держал, скользнули по его горлу, дразняще пощекотав. — Может, это мне в тебе и нравится… Хоть он и попытался скопировать весёлый тон, голос его заметно дрожал, и Уэйд постарался скрыть это, громко рассмеявшись: — Ты же хороший мальчик, Питеринцесса, разве ты не должен… быть благонравным и сдержанным? — Я думал, что хороший мальчик должен заполучить девушку. Питер оглядел его открытую шею, из-за чего Уэйд ужасающе чётко осознал состояние своей кожи, всего тела и разума, но затем Питер сократил расстояние между ними и провёл языком влажную дорожку по обнажённому горлу Уэйда. У того перехватило дыхание, а парень, удовлетворённо хмыкнув, мазнул кончиком носа по адамову яблоку Уэйда. Ой, блять, ой, блять, это происходит. Уэйд с трудом сглотнул, опуская взгляд на руки, теребящие сейчас ворот толстовки. — Ты уверен, что хочешь этого? На лице Питера расплылась хищная ухмылка, какую Уэйд у него никогда не представлял. — Читатели одолели около двадцати с лишним тысяч слов, чтобы добраться сюда; думаешь, они этого не заслужили? Уэйд шокированно замер, уставившись на Паучка во все глаза: — Ч-что ты только что сказал? —…я сказал «да». Я этого хочу, потому что ты мне нравишься, а тебе нравлюсь я. Но я добавлю, что хочу этого ещё и потому, что ты действительно красив. Я просто… Ты вообще представляешь, что со мной творят твои плечи? — Питер тихо фыркнул, и, когда сердцебиение Уэйда вновь угомонилось, он заметил, что черты Питера не искажала усмешка, а украшала игривая улыбка. Паучок не говорил того, что ты услышал, расслабься, Уэйд. — Я мог вроде как чуток разволноваться, — прошептал он. Лицо Питера приблизилось и кончик его носа коснулся носа Уэйда. — Я тоже. Пиздец, как он вообще может быть настолько идеальным? Глаза Питера всё ещё были полуприкрыты, на его губах играла очаровательно ленивая улыбка, а волосы встрёпаны ото сна. Уэйд осторожно запустил руку в гладкие пряди, ощутив их шелковистость кончиками пальцев, и лёгкое покалывание от них расползлось по всей ладони. Он услышал, как Питер вздохнул от прикосновения. Будучи так близко от его лица, голос Паучка лёгкими вздохами проносился над его кожей. — Уэйд? — Да, малыш? — Ты меня поцелуешь? От этого ему захотелось облегченно и довольно рассмеяться, но Питер уже сомкнул руки на его шее и Уэйд больше не мог устоять перед этим взглядом, соединяя их рты в сладком скольжении губ. От этих ощущений у него затуманилось в голове, и, почувствовав лёгкую дрожь Питера, он царапнул зубами его нижнюю губу. В его груди будто бы медленно разгоралась искра, растекаясь по рукам, ногам и животу полноценным пламенем, раскаляя его кровь и воздух вокруг него. Он обхватил руками талию Паучка, крепко вжимая его в себя, чтобы чувствовать каждое сокращение мышц, каждый тяжелый выдох, все твёрдые и мягкие линии, из которых состоял Питер. Его шею стиснули крепче, углубляя поцелуй, а пальцы Уэйда тем временем нащупали край футболки Питера и скользнули вверх по спине парня, оглаживая выступы позвонков. Питер на это улыбнулся, отрываясь от губ Уэйда и лаская его подбородок невесомыми поцелуями. В животе Уилсона собирался жар, распаляемый движениями Питера, касаниями его рук к точке пульса на горле Уэйда, всё более беспорядочными поцелуйчиками и рычанием самого Уэйда. Успокоенный руками, стискивающими и гладящими его плечи, он провёл ладонями вниз, забираясь под резинку штанов и боксеров Питера, ощупывая крепкие ягодицы парня. Поцелуи в шею прекратились, и вместо них по его коже прокатился горячий выдох, а Питер пуще прежнего вцепился в его плечи. Уэйд вдохнул сладкий запах его волос, смешавшийся теперь с теплом тонкой плёночки пота на гладкой коже, и помял задницу Питера, сильнее вжимаясь в него бёдрами. — Я до смерти хотел это сделать. Он услышал смешок, оборвавшийся едва слышными вздохами, от которых у Уэйда перехватило дыхание. — А я едва не умер, ожидая, пока ты это сделаешь. Поверх бёдер Уэйда легла нога, и пара застонала, когда их члены соприкоснулись. Уэйд начал плавно покачивать тазом, а по его лицу тем временем расплылась придурочная усмешка. — Ты такой потрясающий, Пити. Моя драгоценная Питеринцесса… Уэйд вздрогнул, когда Питер хихикнул; его губы были по-прежнему прижаты к горлу Уилсона, а пальцы медленно путешествовали от его плеч к груди и прессу, растягивая ткань, прикрывающую его покрытую шрамами кожу. Когда Уэйд снова попытался нежно отодвинуть от себя руки Паучка, Питер издал тихий просящий всхлип, молнией прошивший вены Уилсона.  — Нет, нет, нет… Хотя бы худи. Пожалуйста. — С придыханием в голосе взмолился Питер, и, ну правда, Уэйд не смог найти в себе силы отказать ему. Прекратив сопротивляться, он потянул толстовку наверх, и с помощью Питера легко её снял. Как только толстая ткань исчезла, руки Питера прошлись по его прессу, кончиками пальцев прижимаясь к мускулам. — Мои штаны, — следом скомандовал Питер, уже стягивая их с поясницы. Уэйду пришлось поднять ногу Паучка со своих бёдер, но как только предмет одежды исчез и нижняя половина Питера полностью оголилась, он вновь переплёл их ноги, и оба тела начали беспорядочно тереться друг о друга. Не заботясь сейчас о грубости своей кожи, Уэйд просунул между ними руку и взял в ладонь твёрдый обнажённый ствол, поглаживая его и пытаясь подстроиться под ритм движений собственных бёдер. Когда с этих сладких губ сорвался громкий стон, а руки Питера полезли в штаны за стояком Уэйда, Уилсон снова сцапал свободной рукой попку Паучка, опять начиная трепаться. — Питер… Сладкий и совершенный… Мой чудесный мальчик… — Питер прикусил нижнюю губу, заглушив льющиеся из него звуки, по-прежнему восхитительные и умилительные. — Мой волшебный маленький Питер, умненький очаровательный мальчик… — Почувствовав, как задрожало тело Паучка, Уэйд захватил его губы в нежный поцелуй, продолжая бормотать о том, какой он замечательный, прекрасный и попросту потрясающий. Вскоре касаний стало чересчур много и для него, и от запаха Питера и его движений Уэйд вздрогнул, кончая. Пальцы Уилсона впились в талию Паучка, пока сам он судорожно шептал его имя. Их окружила полнейшая тишина. Ни их голоса, ни таблички или его собственные мысли не просачивались сквозь белый туман, заполнивший его сознание. Он едва ощущал трепыхание своего сердца в груди и горле, а ещё — лёгкий горячий воздух на своём лице; ровное дыхание Питера. Уэйд издал низкий смешок, едва слышный в тихой комнате, а следом за ним рассмеялся и Паучок, и смех его был таким же светлым, как сам Питер. Уэйд позволил руке скользнуть вверх по телу Питера, пробежав по изгибу его ягодиц, его поджарым бёдрам, бокам и рёбрам — всё ещё вздымающимся от тяжёлого дыхания — а затем обнял его за талию, укладываясь лбом на его плечо. — Пити… Я люблю тебя. Ялюблютебя, ялюблютебя, ялюблютебя. Я знаю, уже почти слишком поздно, уже конец истории, но… — Что? Уэйд, о чём ты говоришь? Никакой это ничему не конец. Это начало. Он почувствовал, как задрожали его пальцы, сжимаясь на лопатках Питера, и рвано выдохнул со смешком, в глазах его стояли слёзы. — Ты прав, малыш. Так и есть.