Объятие

Эда сидела одна в своей комнате в Церкви Насилия. В одной руке блондинка держала Бакарди 151, а в другой — фото. На фото была запечатлена молодая Эда, по сути, ученица старшей школы. На ней были выпускные шляпа и мантия. Улыбаясь камере, к её ноге прижималась её маленькая дочь Джэклин, или, по-простому, Джекки. Эда знала, что совершала ошибки в молодости. И пускай она жалела о своей школьной беременности, она не жалела о дочери. Хотя, будучи из бедной семьи, она не могла поступить в колледж. Конечно, она была хорошей студенткой, но не достаточно хорошей для для того, чтобы иметь стипендию. Она сделала только одну вещь, о которой тогда думала, чтобы обеспечить себя и свою дочь. Она пошла в армию, а точнее в морскую пехоту. И спустя четыре года службы ЦРУ завербовало её. Два года там, и она под прикрытием была послана в Роанапур. Это было пять лет назад. С тех пор Эда не имела возможности видеться с Джекки. Её дочь осталась с её родителями, когда она пошла на службу, при этом она посылала почти все свои деньги своей семье. По крайней мере Эда могла проводить драгоценное время со своей дочерью, когда была в отпуске. Но даже при этом она пропустила её первые шаги и первый день в садике. На самом деле ей нравилось в ЦРУ, и у неё даже получалось чаще видеться с дочкой, когда она работала в Вашингтоне. Большинство ночей она проводила дома. Но когда её направили в Роанапур, Джекки опять пришлось жить с дедушкой и бабушкой. И Эда не могла получать чеки с зарплатой, поэтому они находились в депозитной ячейке, к которой имели доступ её родители; они могли брать оттуда деньги на содержание и воспитание Джекки. И в то время как она гордилась тем, что была оперативником ЦРУ, что защищала свою страну (удивляло то, что у неё был доступ к информации о врагах Соединённых штатов, которую она из Роанапура отправляла в Лэнгли), Эда хотела бы, чтобы цена не была столь высока. Она пропустила огромную часть жизни своей дочери и даже ни разу не увидела её за эти пять лет. Джекки должно было быть десять, к тому же сегодня её День Рождения, и Эда почти ничего не знала о ней. И она как раз не могла говорить со своей семьёй, пока находилась под прикрытием; это было бы слишком большим риском. Делает глоток прямо из бутылки. Эда только что молилась о том, чтобы, если она протянет до встречи со своей дочерью, та поняла, почему Эда сделала то, что она сделала, и чтобы они смогли построить хоть какие-то хорошие отношения. Её величайшим страхом было то, что вдруг, когда они встретятся снова, её дочь отвергнет её, не будет любить её. Это был страх, что всё больше усиливался с каждым годом её отсутствия, особенно в Дни Рождения Джекки. Это был страх, что заставлял её перед сном напиваться до дури. Она знала: она будет сожалеть утром, особенно когда будет наблюдать за поставкой и разгрузкой «простыней» утром. Но сейчас ей было плевать. Она лишь хотела обнять свою дочь.