поэма «Последний вздох Дижмана»

Я не жалею, что это день последний Мой на земле – сегодня я умру. Я об одном так горестно жалею – Что прожил так нечестно жизнь свою! Я знал о Боге, об Его законе – Но их в безумии я отвергал. Но вот я здесь, в темнице. Вот я пойман – И приговор судья мне написал: Умру сегодня я, вот этим утром. Ещё мне жить лишь несколько минут… И затем – пытки и позор – меня прилюдно На Лобном месте на кресте распнут! Со мной был пойман мой главарь – Бар-Абба – То прозвище, а имени его Никто из нашей шайки не слыхали. Он был как зверь – затравленный и злой. Ему служил я верою и правдой. Как мог служить тому я, у кого Совесть была сожжена, как металлом? Кто убивал, не глядя на лицо? Для кого деньги важнее были жизни Детей и женщин – не то, что мужчин! Кто думал: из-за денег можно выше Подняться всех, деньгами власть купив? Как можно было уважать такого? Нас было только двадцать два, Но мы были опаснее любого Хищника, что видела земля. У нас ни жалости, и не морали, И никакого не было стыда… Не даром нас все так вокруг боялись – Кого убьём мы – то никто не знал. Нас окружила сотня солдат римских – Их в пять раз больше было, чем всех нас. Не только числом нас превосходивши – Оружием, уменьем воевать – Они нас без усердья захватили. Лишь только половина нас спаслась. Нас вместе в одну клетку запихали, Чтоб мы людей других не повредили. Вы это называете «гуманность»? Вы людям тем готовите могилы! Быть может рубите теперь деревья, Кресты из них для нас приготовляя, Чтоб принести на них «богам» нас в жертву? Они лишь статуи – то каждый знает! Я не римлянин – я еврей, и знаю, Что Бог Единый лишь всем управляет. Его все люди Сущим называют… Но больно мне, когда я вспоминаю О Нём – ведь я-то понимаю, Что предал Его своими делами… Преступнику ли Божьего закона Оправдывать ли Бога перед теми Кто в Бога Сущего – Творца земли – не верят? А чем я лучше их? Я Бога предал! Нет! Я о Боге не достоин Даже произнести и слова! Что в жизни я добился, убивая, Обкрадывая Божие творенье? Чего добился в жизни, причиняя Братьям и сёстрам тяжкие мученья? Мы все ведь дети Единого Бога, А я… как самый страшный изверг Себя вёл… только надо мною – Я знаю – Бог дела мои все видел! Его рука всегда на мне лежала. Он посылал предупреждения мне – Болезни, ноги-руки мне ломали… И смельчаки мне всё напоминали: «Коль не покаешься – тебя Господень гнев Постигнет, словно хищный дикий лев!» Как будто я не знал о том с начала – За грех идёт, конечно же, расплата! Я ж думал, что назад дороги нет… Но выход был – сейчас я понимаю, Когда пред смертью я встаю лицом! Сейчас же поздно – каждый это знает – Начать ли заново перед концом? Вдруг крик толпы прервал мои раздумья – Я слабо слышу их со стороны, Но слышу явно, как люди в безумии: Кричат: «Распни Его, распни! А нам Бар-Аббу отпусти! У нас – царь цезарь, и нету другого У нас царя! Распни Его! Распни!» Кто Он? Убийца может иль разбойник? А может Он – зачинщик и бунтовщик? Быть может преступлений сделал много Он в жизни, что кричат злобно они: «Распни Его, Распни! Распни! Распни!» «Дижман! На выход, быстро!» - дверь открыли, И выскочил на зов солдата я. Мои сокамерники, словно звери, сбились У дверей клетки, но та заперта Уже была. Меня связали, цепей не надели, Ведь я «смирнейшим» был из всех – Я знал, что я плачу за то, что сделал, И смерть положена мне быть за грех! Позвали Гесту выйти, но тот, зная, Зачем, куда, его хотят вести, Идти наружу смело отказался. Тогда за ним двое солдат вошли, И вытянули – он сопротивлялся, Но вот снаружи он, а не внутри. Связали и его. Надели цепи – Идти в них можно – только не бежать! Но, на меня взглянув, сказал солдат: «А как же без цепей стоит здесь этот?» «Он и без них смиренный, как овца!» «Нет, то есть волк в овечьей шкуре!» Я покраснел, и опустил глаза – Во мне внутри злоба кипела бурей: Да, я виновен! Смерть я заслужил, Но я ведь не был жалким лицемером! Как говорил я, так и я и жил, И не хотел другим я быть примером! Добра я в жизни вовсе не творил, И даже для того, чтоб показаться. Хоть мой характер незлобивый был, И корыстью я не был одержим, Я лишь доверился тем, кому доверяться Ни в коем случае нельзя было… И из-за них теперь я стал… таким… Мне из людей честных никто не верил, Ведь я разбойником, злодеем был для них… Чужим я также был и для своих – Никто мне другом в этом мире не был… Семья, родной дом... были для меня Не больше, чем воспоминанья детства… Лет десять было мне, когда Родителей забрал Бог у меня… С тех пор я в шайке. И теперь вот здесь я. Ах, сколько раз, от них хотев сбежать, Я порывался сделать это снова… Но мысль одна в главе опять неслась: «К кому пойдёшь? Ведь у тебя нет крова, Семьи, друзей вне шайки». Да, я знал Про это. Всё казалось без исходным… Но выход был – сейчас я-то понял. Сейчас же… Для меня спасаться поздно… Вот в дворик истязанья привели, И руки к балке ремнями привязали. Солдаты, видимо, уже устали, И на полу, вот, лужицы крови… Кого-то сильно здесь побичевали, Что плоть Его вот, даже, вырвали… Вот скорпион – то бич с костяшками, Что, как зубы акулы, выдирают Не только кожу – мускулы они, И тело в ком кровавый превращают… Взметнув, рассёкши воздух, этот бич На мою спину звучно опустился. Я вздрогнул от неожиданности, Но не от боли – видно утомился Солдат, затем другому бич отдав, Сказал: «Тебе, разбойник, повезло – Полк до тебя Другого бичевал, Так тело изуродовав Его, Что не узнал Его, небось, никто!» Как я хотел, чтоб боль вся мне досталась, Чтобы забыть всё то, что натворил, И от чего ночами мне не спалось. Бейте меня за то, что причинил Я людям зло. О, как я оправдаюсь? Так знайте – эта боль от тех бичей Ничто в сравнении с той болью, Что совесть причиняет каждый день, Душе моей, терзая мою волю! Да, не свободен я – я раб греха, Душа моя изранена, избита… Да, и в таком изверге ведь есть душа, Гноящимися ранами покрыта. Из ран гной льётся – некому лечить Те раны, что нанёс своей душе я… Зловонием душа моя смердит, Лишь ад, лишь смерть меня ждёт впереди, Чтоб меня поглотить смертью своею! Но знаю я – достоин смерти той, Смерти второй. Достоин мук я ада! Душа моя изуродована грехом, Но… я боюсь… Боюсь за грех расплаты! О Боже! Не достоин жизни я, Но, если хочешь – то спаси меня! Рука вот опустилася с бичом Устало, и меня снова одели. Спина будто охвачена огнём, Но боль сильнее на душе – не в теле. Вот скоро жизнь окончится моя, Куда пойдёт по смерти же душа, Душа моя… Вот крест взвалили мне на плечи. Больно, Но боль не та, что жжёт меня внутри. За город нас ведут, а перед мною Идёт Один. Кровавые следы Он только оставляет за Собою. Всё тело изуродовано бичом, Я догадался – Его прежде били. Но, вот скажите мне, за что Так бьют, что в ком кровавый превратили Его. Несёт Он крест, почти без силы… И голос чётко слышу я внутри: «Он мучим был за все… грехи твои!» Но не поверил я что услыхал, Тому значенья не придал... Жаждой измученный и болью, Сгибясь под тяжестью креста, Упал Он, встать не в силах больше, И крест вот на Него упал. Солдаты крест с Его плеч сняли. Когда ж Он встал – взвалили вновь, Но Он не в силах идти далее Неся Свой крест. Уже не мог… «Ты! Да, откуда ты?» - в толпе Солдат богатыря приметил. Толпа в том месте поредела… «Из Киренеи!» - тот ответил. «Иди нести крест, да живее!» И Киреянин взял тот крест… «Иди» - толкнули Человека, Который уже еле шёл… Шатаясь от изнеможенья, Он за крестом Своим пошёл… Увидя женщин, что плакали о Нём, Словно о сыне бы своём родном, Он утешать их стал, к ним наклонившись Сказал им что-то, только очень тихо… Те плакать сразу перестали, Как будто даже растерялись… Откуда у Него остались силы Чтобы утешать, ведь Сам Он у могилы! Ну вот, пришли. И вот крестам нас стали Одного за другим всех прибивать… Я с Гестом так пронзительно кричали, Как будто – скажешь тоже – режут нас. Но боль была гораздо-то больнее – Гвозди впились, как хищник, прямо в нервы И я не мог себя уже сдержать И стал, как новорóжденный, кричать… Но Он… Он не кричит, лишь тихо стонет… И вдруг из детства я внезапно вспомнил – Так лишь стонал зарезанный ягнёнок, Который в день пред пасхой был заколот… «Сегодня пасха!» - я внезапно вспомнил – «Сегодня должен заклан быть Ягнёнок!» Кресты наши подняли над людьми. Мой крест был с краю, Гесты крест был тоже, А Он по середине был прибит, Смирённый, кроткий, как Ягнёнок Божий. Прибиты ноги, руки – не язык, И Геста потому разбушевался – И на солдат проклятия неслись, Но те в ответ лишь сдержанно смеялись: «Что можешь ты нам сделать в этот миг?» Но на Того, Кто распят между нас, Проклятия летели и насмешки: «Если Христос Ты, то сойди с креста, Тогда, быть может, мы Тебе поверим!» «Ну что, Ты обещал разрушить храм? Так если можешь его в три дня построить, Тогда спаси сейчас Самого Ты Себя, Ведь Ты сказал нам, что Ты Есть Сын Божий!» «Он уповал на Бога, пусть же Он Избавит Его, коль Он Ему угоден!» *Пс.21 Но был ответом им лишь слабый стон: «Не знают, что творят. Прости им, Отче!» Мы на кресте вверх подымались, чтоб Вдохнуть чуть воздуха в свою же грудь. Но услыхав, что говорят о Нём, Забыл о том я, что надо вздохнуть. Сын Божий? Что? Мессия? Что? Он – Царь, О Ком я слышал так совсем немного. Распятый здесь. Исаия предсказал, Что пострадает Он за грех народа! (Исайя 53) Я вдруг с другого краю услыхал: «Коль Ты – действительно Сын Божий Тогда спаси Себя и нас – Сойди с креста – и я поверю тотчас!» Во мне проснулась злоба. Я не мог Сдержать её внутри. Я повернулся К Гесту, но только головой, «Побойся Бога» - прохрипел ему я. Мне гнев дал силы, чтобы говорить: «Ты что, совсем пред Богом не трепещешь? Ведь на смерть были мы осуждены По справедливости. За что Он же здесь?» Я на Иисуса робко посмотрел, Он на меня же ласково глядел, Как мать лишь смотрит на своё дитя, Таким ничтожным, мелким стал вдруг я… «Господь, одно лишь у меня желанье – Когда придёшь Ты в царствие Своё, То вспомни там меня Ты…» Вдруг устами Он прошептал: «Сегодня ты… со Мной В раю… встретишься… То говорю Я истинно… Тебя встречу в раю…» Из глаз моих вдруг слёзы полились, Я ощутил себя вполне свободным. Конечно – всё же я к кресту прибит, Но грех мой… Он не мучит меня более! И голос Того, Кто сказал в пути: «Он мучим так был за твои грехи!» Сказал: «Грехи твои все прощены!» «Ягнёнок Божий» - вертелось в голове «Заклан, чтоб дать жизнь вечную всем… мне… Заклан за мой… и всего мира, грех, Заклан однажды, но заклан за всех!» Вдруг ночь нежданно стала, всё померкло, И солнца свет исчез. Настала тьма. И средь неё воскликнул Человек Тот: «Мой Бог! Мой Бог! Зачем оставил Ты меня?» Он не Отец Его уже, а Бог, И от Него Его Бог отвернулся Из-за того, что Он грех мира нёс… В словах звучала боль Царя Иисуса… Часы тянулись медленно, как дни, Но вот Иисус, глаза взведя на небо Уже, с последним воздухом, кричит: «Свершилось!» - голову Он уронил – Последний выдох – Его больше нет здесь! Крест задрожал. Земля тоже дрожала, Как плачущая женщина, она… Оплакивая Того, Кого взяла С собою смерть с позорного креста… И… снова солнце засияло Над телом, так ушедшего, Царя… День остальной промчался, как в тумане – Боль была в теле, но в душе – покой. И вот уже смеркаться начинает, И вот, пришла и смерть за мной – Вот с молотом солдат стоит, чтоб нам Колени перебить, и от удушья Скончаемся мы; чтобы снять тела, Чтоб на ночь не оставить на крестах – Такая, вот, нам заповедь была… Вот Гесту голени пробили. Тут же Он задыхаться на кресте начал, Потом… и вовсе смерти жизнь отдал… Ну, вот и мне пробили и колено. И вот второе. Задыхаюсь я, Но из всех сил, оторвавшись от креста, Последний судорожный вздох я сделал И прошептал «Сегодня… я… в раю… Уже, Господь! Уже к Тебе иду!»