Perfection

- Кажется, им слегка не понравилась наша панель, - пробормотал Дженсен, падая на мягкий диванчик. Они с Мишей незаметно ускользнули от остальных ребят в небольшую комнатку, больше похожую на гримерку. Чуточку раньше здесь шарилась целая куча людей, которым надо было или припудрить носик (Женевьев, например), или сделать миленькие хвостики (как Тимоти и Джареду). Сейчас же комнатка была свободна, и мужчины, смело предположив, что пока что здесь их никто искать не будет, расположились друг напротив друга. Дженс устало сидел, откинув голову на спинку диванчика и прикрыв глаза. Он снял синюю рубашку, которая сейчас небрежно лежала на маленьком столике возле зеркала, и Миша, не удержавшись, поднялся на ноги и взял её в руки. - Думаю, они просто ожидали от нас большего, - ответил Коллинз, бережно складывая рубашку в более приемлемый вид. - Чего именно? Признания в любви? - все так же не открывая глаз, спросил Дженсен. Он потянулся на диване, из-за чего его футболка слегка приподнялась, демонстрируя Мише небольшой участок обнаженной кожи. С трудом оторвавшись от увиденного, голубоглазый оставил в покое рубашку и подошел обратно к Эклзу. - Как вариант, - хмыкнул он. - Представляешь, выходим мы такие на сцену, ты сразу падаешь на колени, вынимаешь из кармана пластиковое колечко, потому что на настоящее ты бы пожалел деньги, разумеется, и говоришь мне: "Миша, свет мой незаходящий! Да будешь ли ты так любезен согласиться выйти за меня, принять мою руку, держащую это прекрасное кольцо, и мое сердце, которое стучит, как полоумное, стоит только тебе появиться рядом?". И я, конечно же, для проформы помучив тебя с ответом, все-таки соглашаюсь, зал вспыхивает громогласными аплодисментами, кто-то падает в обморок от радости, а кто-то нервно держит телефон в руках, дабы снять все на долгую память потомкам. - У тебя всегда была слишком развита фантазия, друг мой, - сейчас от прежнего Дженса не осталось и следа: он сверкал своими зеленющими глазами, которые всегда притягивали взгляд Миши, и улыбался так ярко, что кажется, будто весеннее солнце заглянуло в их маленькую комнатку, щедро осветив каждый уголок. Миша резко потерял все слова, которые были готовы слететь с губ, и зачарованно посмотрел на сидящего рядом мужчину. Разве Дженсен не был совершенством? Боги, никто не может даже представить, сколько раз Коллинз разглядывал фотографии с разных конвенций, где фотографы так успешно ловили и момент, и угол света, удачно падающего на зеленоглазого, делая его фигуру, его всего целиком воплощением самой настоящей красоты. Миша смотрел, не отрываясь, запоминал каждую родную черточку, каждую веснушку, с которой уже успел познакомиться за столь долгое время, и каждую милую морщинку, возникающую при малейшей улыбке. Засмотревшись, голубоглазый не сразу уловил момент, когда Дженсен судорожно повел плечами, пытаясь хоть как-то расслабиться. И Миша снова не удержался и потянулся к напряженным плечам, чувствуя под руками всю накопленную за эти дни усталость. Мягко массажируя, Коллинз прислушивался к блаженным вздохам Дженса и понимал, что ни за какие сокровища мира не променяет этот момент. Когда из всех ребят каста только с ним Эклз чувствует себя счастливым и умиротворенным. Только благодаря ему он искренне, от чистого сердца смеётся; иногда успокаивается, когда работа отнимает слишком много сил; а иногда просто спокойно замирает рядом на несколько минут, погрузившись в только ему известные мысли. Мише казалось, будто он на самом деле видел эту "глубокую связь", которая возникла не только между их персонажами, а и между ними. Она связывала их вместе, сковывая руки мягким светом, переплеталась вокруг них и накрывала неведомым куполом, защищая от остальных. - По крайней мере, это уж точно окончательно взорвало бы интернет, - добавил Дженсен и, удобно расположившись, улегся Мише на грудь. Тот сразу же обнял его, притягивая его еще ближе к себе и зарываясь пальцами в жесткий ёжик волос. - Сам знаешь, взрывать интернет для меня не в новинку, - хмыкнул голубоглазый. Сейчас он чувствовал себя настолько умиротворенным, что ни за что бы не встал с места. - И откуда ты только такой взялся? - риторически спросил Дженсен, взяв рукой Мишину ладонь. Он приблизил её ближе к глазам и стал внимательно изучать длинные пальцы и аккуратно подрезанные ногти. Когда он вдоволь насмотрелся, Коллинз сменил положение и сплел их ладони вместе. Захват был крепким, и при всем желании Дженсен не смог бы выдернуть свою драгоценную конечность из плена чужой руки. Да и разве чужой? За семь лет зеленоглазый успел изучить не только руки, но и всего Мишу полностью, до последнего штриха. Но все равно, каждый раз, когда они оказывались наедине и были предоставлены только друг другу, был как первым. Не менее захватывающим и волнующим. - Из Бостона, дорогой мой, - улыбнулся Миша в макушку. - Не могу поверить, что ты не знал об этом. - Иди ты, - фыркнул беззлобно Эклз, целуя Мишин большой палец. - Иногда ты просто отвратительно шутишь. - Но ты каждый раз смеёшься, - не забыл напомнить Коллинз, резко вздыхая. Действия Дженсена действовали похлеще любого афродизиака. Мужчина всеми силами желал, чтобы никто не додумался их искать в этот момент. Потому что разрывать такую возникшую гармонию между ним и его зеленоглазым чудом было просто кощунством. - Если ты так хочешь, могу и не смеяться, - пробубнил Эклз, откидывая голову на Мишино плечо. Ему сейчас было так уютно, что безумно хотелось спать. Глаза произвольно, против его желание, закрывались. Мелькавшая мысль на краю сознания о том, что они всем кастом, кажется, собирались отправиться в клуб, дабы отпраздновать окончание Джибкона, сейчас просто поблекла, грозясь раствориться насовсем. - Я люблю твой смех, так что даже не думай так делать, - пригрозил Миша, наклоняясь и кусая Дженсена за ухо. Тот вздрогнул всем телом, но ни на миг не отстранился. - Попридержи своих коней, - хмыкнул Эклз и повернул голову к Мише, - а то все кончится, даже не начавшись. После этой фразы лицо Коллинза предсказуемо залилось краской. Что бы он не говорил на панелях, как бы пошло не шутил, но вот в такие минуты с Дженсеном, когда тот говорил или безумно милые, или безумно горячие двусмысленные фразочки, голубоглазый в любом случае начинал бессовестно краснеть. Это настолько забавляло Эклза, так что он не упускал возможности в любой удобный момент снова вызвать румянец на щеках родного мужчины и любоваться столько, сколько сможет. - Вечно ты только провоцируешь, Джеклз, - парировал Коллинз, с удовольствием наблюдая, как глаза напротив наполняются решительностью и жутким упрямством, - а вот довести все до конца точно сможешь? - прошептал Миша в самые губы мужчины. Впрочем, этот вопрос утонул в сладком, страстном поцелуе любимого, вырывавшем откуда-то из глубины тихие, едва слышные вздохи. С трудом оторвавшись от Дженсена, Миша быстро поднялся на ноги, сумев каким-то чудом твердо на них удержаться. Комнатка слегка плыла перед ним, но в целом все было нормально. Он быстро кинулся к двери, наглухо закрывая её, чтобы никто не смел помешать им. Все другие мелочи резко исчезли из головы, оставив после себя только желание обладать и любить. Эклз перед ним был просто восхитителен. Его футболка уже была предсказуемо снята и откинута куда-то ближе к аккуратно сложенной рубашке. Обнаженная рельефная грудь тяжело вздымалась в такт выдохам, а губы, ох эти соблазнительные чертовские губы, приоткрылись, прося большего. Миша совсем не мог понять, как он оказался рядом, как его руки избавили не только Дженсена, но и его самого от мешающей одежды. Ничто не имело значения, весь мир будто потух, как погасшая свеча, а все мысли и все чувства были сосредоточены лишь на одном человеке. Откинувшись на спину, Эклз провел ладонью по торсу склонившегося к нему Миши, щекочущим движением пальцев коснулся шеи, поднялся вверх и взлохматил темные волосы, наслаждаясь сделанной работой. Миша был похож на воробушка, лохматого и милого воробушка, но вот глаза его светились страстным блеском, который будоражил кровь Дженсена и ни на миг не давал расслабиться. Мужчины снова сплелись в поцелуе, касаясь руками всех доступных участков тела. Зная наизусть все чувствительные места, они вызывали у друг друга массу новых и прекрасных ощущений, пронзающих их от головы до пяток. Засосать кожицу под ушком, слегка подразнить соски, резко двинуться бедрами вверх, провести ногтями вдоль спины, пощекотать место над пупком, прикусить подбородок, случайно мазнуть пальцами по вставшему члену - действия, доведены почти до автоматизма, но с каждым разом будоражившие что-то новое внутри, что-то такое, что тяжело назвать простой страстью или любовью. Они сплетались руками и ногами, двигались с только им удобной скоростью, наращивая темп или постепенно останавливаясь, дабы отвлечься на нужные так сейчас поцелуи. Миша пил Дженсена, упивался его стонами, выпивая до последнего его ласки и его отзывчивые касания. Зеленоглазый всегда становился другим в моменты их близости - он, казалось, расцветал изнутри, светился ярким блеском, а его глаза буквально горели от желания, переполнявшего все тело. Мужчина извивался, пытаясь быть еще ближе, старался почти что слиться с Мишей, став одним целым. И будь Коллинз проклят, если бы не верил, что только с ним Дженсен был именно таким - открытым полностью и душой, и телом. Не сосчитать, сколько раз Миша призывал свою невероятно крепкую силу воли, когда оказывался внутри Дженсена. Жаркая теснота обволакивала Коллинза целиком, смывая все барьеры и предрассудки. Перед глазами всегда плясали яркие огни, в ушах шумело, а сердце грозилось вырваться и отдаться в подчинение мужчине напротив, который уже давно имел на него все права. Коллинз не мог оторваться от пьянящих губ, которые хотелось целовать до беспамятства, именно при поцелуях с Дженсом он забывал обо всем, растворяясь в них, как дым. Губы Дженсена никогда не были сладкими. Они были сухими, были горькими, были солёными или же влажными, но никогда не сладкими. И Мишу вело от них, вело, как от самого дорогого наркотика, потому что попробовав их однажды, он уже не смог бы забыть их никогда. Крепкие руки сжимали плечи, грозясь оставить синяки, хриплое дыхание опаляло шею, а ноги притягивали, прижимали все ближе, еще сильнее заставляя войти дальше и не останавливаться. Дженсен хрипел, кусался, стонал и клял Коллинза на все лады; пот стекал с его лба, скатываясь вниз, а Миша не мог налюбоваться этим зрелищем, с каждым толчком вырывая новые звуки изо рта Дженса. Эклз тянулся рукой вниз, чтобы прикоснуться к себе, но все время на его пути возникала чужая ладонь, которая перехватывала на полпути и не давала двинуться дальше. Зеленоглазый шипел и в отместку осыпал ключицу Миши резкими укусами, до боли кусая нежную кожу, но позже с упоением зализывая раны. Все это не могло длиться вечно, и как бы они оба не держались, волны блаженства уже были на подходе, дабы накрыть их с головой, не позволяя вынырнуть наружу. Дженсен никогда не кричал громко - как только оргазм заполнял его всего, он только тихо выдыхал в губы Миши, неизменно именно в губы, чтобы словить вечно еле слышимый выдох, с привкусом собственного имени. Потом внезапно на них обоих обрушивалась целая палитра звуков и запахов, посторонних вещей и эмоций. Так и в этот раз: не размыкая объятий, мужчины прислушивались друг к другу и наслаждались покоем. Разгоряченные тела еще таили в себе отголоски прошлых желаний, но вместо них приходила всепоглощающая любовь и гармония, которая так внезапно возникла между ними еще много лет назад и так крепко скрепившая их вместе. Миша лежал на груди Дженсена и невесомо водил пальцами по его ключице. - Давай сделаем следующий Джибкон крышесносным? - спросил он, поворачивая голову к зеленоглазому. Встретившись с нежным взглядом, он подарил улыбку любимому мужчине и стал ждать ответа. - Так значит, ты хочешь попробовать воплотить в жизнь вариант с признанием? - тихо поинтересовался Дженсен, с трудом размыкая губы. - Он ведь не так плох, правда? Доработаем мелочи, и можно нести в народ, - улыбнулся Коллинз, целуя припухшие уста. - У нас ведь двенадцатый сезон впереди. Эклз ласково провел рукой по щеке Миши, поднимаясь выше - к волосам. - Знаешь, иногда я просто обожаю твою фантазию, - последние слова утонули в новом поцелуе.