***
Мне показалось, что я никогда в жизни не спала так долго и спокойно. Меня разбудил солнечный свет. Откуда он? Глаза не хотели открываться, а организм уговаривал меня продолжить этот сладкий удивительный сон, в котором не было тревог и забот. Так бывает только в раннем детстве. И всё же… Что-то нарастало во мне — мысль формировалась. Сначала она была просто чем-то неясным, будто сгустком непонятной материи, а затем приобрела смысл — постепенно мой разум просыпался. Солнечные лучи всё назойливее лезли в глаза. «Северус!» — вспомнила я и дернулась во сне. Это имя током прошло по всему моему телу, заставляя вернуться в действительность, прогоняя остатки утренней неги. Я наконец-то ощутила свое тело. Вместе с ним вернулась полнота ощущений. Оказалось, что мышцы затекли, и приятно отдались болью, когда я пошевелила ногами. Вместе с этим начало тут же саднить кожу на левом предплечье, неприятно отозвалось в груди — как раз там, куда впились осколки маховика времени. Глаза открылись, и я тут же задалась вопросом: где я? Как я здесь очутилась? Комната, в которой я находилась, показалась мне знакомой. Светло-серые обои в розовый цветочек на стенах, небольшое окошко в центре с облупившейся белой краской и вылинявшими занавесками. Она была мне знакома, хоть я и не могла вспомнить, откуда. Напротив кровати находилась входная дверь. Я заставила себя встать, и сразу обнаружила, что одета в белую просторную ночную рубашку. Одно радовало — я не в Мунго. Не было противного острого запаха лекарств. За окном я рассмотрела до боли в глазах знакомый пейзаж. Ряд серо-черных домов, всё покрыто белым покрывалом снега. Чтобы подтвердить свою догадку, я поковыляла на выход, несколько раз останавливаясь и пережидая спазмы в ногах — икры сводило от внезапной активности. Мой организм был к такому точно не готов. Дверь скрипнула в этой оглушающей тишине, и я увидела перед собой узкую лестницу. Я схватилась за деревянные перила, которые от моего прикосновения зашатались, и направилась вниз. Тут же снизу послышались чьи-то шаги. Мгновение — и возле меня оказался Северус. От неожиданности я упала к нему в объятья, не веря в происходящее. Он здесь, со мной! Это не сон! Я вцепилась в его одежду ногтями, сжала пальцами, боясь выпускать. — Ты живой… — тихо прошептала я, и крупные слезы полились по щекам сами по себе. Вместо ответа он прижал меня к себе и зарылся лицом в мои волосы.***
Со временем я поняла, что слишком была зациклена на себе, своей проблеме и Северусе, не замечая ничего вокруг. Это не плохо, кроме того, что моя озабоченность напоминала больше одержимость. Видимо, поэтому я совсем не заметила, как вырос Гарри, которого я с высоты своего возраста до сих пор считала ребенком. Оказалось, что в пятнадцать лет можно быть очень взрослым. Я и сама забыла, как это — быть пятнадцатилетней. Считая себя умнее всех и всего, я взвалила на свои плечи проблемы мира, пытаясь решить их в одиночку, ошибочно думая, что никто кроме меня не способен это сделать. Победой над Волдемортом мы были обязаны всем, но больше всего Гарри Поттеру. Всё таки Избранный — он и есть Избранный, и никакие временные петли и вмешавшиеся люди не изменили того, что предначертано парню судьбой. Когда я отключилась, хаос продолжился. Но именно Гарри вспомнил про василиска. Он разбудил его и велел сражаться на нашей стороне. Когда василиск смертельно ранил Нагайну, она сказала Гарри «спасибо», сразу, как только был разрушен крестраж. Благодарность, что он освободил ее. А потом в дело вмешался Дамблдор. Узнав про способности Гарри управлять огромным змеем, он решил проблему в несколько ходов — велел, чтобы василиск укусил Поттера, и пока тот бился в агонии, проник с помощью легилименции в его мозг, чтобы окончательно добить крестраж Волдеморта. От смерти Гарри снова спас Фоукс. Дело оставалось за малым — выследить и уничтожить Тома Реддла. Было удивительно слушать, что всё может решиться и без моего участия. Мир не рухнул, когда Северус погрузил меня в бессознательное состояние после падения с башни, не распался на части. Он продолжил существовать, а люди продолжили бороться за свое счастье и свою жизнь. Меня спас от смерти Дамблдор, когда я падала вниз. Опять. Снова. Северус поймал меня в последний момент, когда директор затормозил мое падение. Увидев в каком я состоянии и предположив, что я пережила, профессор погрузил меня в сон и перенес к себе, а затем вернулся, чтобы продолжать биться за Хогвартс. Несколько дней я находилась будто в ступоре, в какой-то прострации. Я молча сидела в кресле у камина, пытаясь абстрагироваться от пережитого — спасибо Северусу за эту возможность. Он отвоевал меня у Дамблдора, у всех остальных, не дал снова отправить в Мунго, ведь больничное крыло Хогвартса было полностью разрушено. Внутренне я была удивлена его поступком и страшно благодарна, но у меня не было сил выразить ему это эмоционально. Наверное, со стороны казалось, что я принимаю его заботу как должное, но между тем я была польщена, не избалованная до этого его вниманием. Порой мне казалось, что это волшебство закончится, и он прогонит меня, но дни шли, и этого не происходило. Когда Северус аппарировал из дома, чтобы помогать восстанавливать замок, давать бесчисленные показания в Министерство, я просто сидела на одном месте, завернувшись в его халат, и ждала, пока он придет. Часто я засыпала, и каждый раз мне снился почти один и тот же сон: туман из толстого слоя извести, сажи и пыли, крики людей и ярко-красные глаза, прорезающие эту завесу. И каждый раз я пробуждалась от нехватки воздуха. Когда Северус возвращался, для меня начиналась какая-то жизнь: он прибавлял огонь в камине, приносил еду, по большей части молчал, но много делал. Прятал от меня газеты. И за это я тоже была ему благодарна. Лишь через несколько дней он сознался, что они с Дамблдором соврали всем насчет меня, потому что министерские работники жаждали со мной поговорить, они собирали показания со всех, кто был задействован в битве за Хогвартс. Им было сказано, что Гермиона Грейнджер находится в сильном потрясении, проходит курс психотерапии у магловских врачей, можно сказать, невменяема. Я не расстроилась, эта новость вызвала у меня лишь нервную внутреннюю усмешку: все повторяется вновь — очередные петли судьбы. Я не могла сказать, сколько прошло времени: неделя, две? Однажды Северус принес мне целую пачку писем от друзей и положил на столик перед диваном. Сверху был желтоватый конверт, подписанный изумрудными чернилами, мой взгляд тут же зацепился за него, и беспокойство внутри меня возросло в несколько раз. — Тебе нужно развеяться, — сказал он. Его голос был спокойным, но глаза его выражали волнение. Я знала, что он следил за каждым моим движением. Он боялся, что я снова… слечу с катушек? Я действительно не видела белого света много дней, и потому пошла на уступки — сняла халат и отправилась в душ. Северус начал беспокоиться почти сразу, как только я зашла в ванную комнату, а потом оказалось, что там я находилась уже полчаса. Просто сидела под струей воды. Он помог мне одеться и бережно взял за руку. — Ты не против аппарации? Мой желудок рефлекторно сжался — тело помнило неприятные ощущения. Сколько было перемещений в день битвы! Но я соврала себе и ему, отрицательно качнув головой — нет, не против. Меня начало тошнить сразу же, как мы завершили аппарацию. Северус увидел, как я склонилась, жадно вдыхая свежий утренний воздух, поддержал меня, пока дыхание не выровнялось. Слегка нахмурясь, он разглядывал меня. — Мы можем вернуться, — сказал он. — Другим способом. Нет, я уже в порядке, и я нацелена хоть немного побыть на свежем воздухе. Мы оказались в неизвестном мне месте — вокруг много деревьев и свежий головокружительный воздух. Со всех сторон веет спокойствием и чем-то родным. И внезапно я поняла, где мы. Королевский лес Дин. Да, он весь был покрыт снегом, и деревья стояли оголенные и черные, но я почему-то точно была уверена, что это он. Северус привёл меня сюда не случайно. Он запомнил это место, и он помнил, что оно ассоциируется у меня с душевным равновесием, иначе зачем ещё он перенёс нас сюда? Мне хотелось разреветься. Я дотронулась рукой до его тёплой мантии и сжала плотную ткань. Что это, если не забота и внимание с его стороны? Я отвернулась, чтоб он не видел мои слёзы. Волосы тут же упали на лицо непослушными прядями. Я предприняла попытку убрать их, но мои пальцы застряли в непослушной копне волос. Страшно представить, как я выглядела. Да и кого это теперь волновало? Это был легкий порыв ветра, или я услышала его учащенное дыхание, стук сердца? Я уткнулась в его зимнюю мантию и вдохнула. Дышала им. А он, как и в прошлый раз, просто стоял и ждал, пока я успокоюсь, пока мое сердцебиение выровняется и мы опять сольёмся с этой волшебной тишиной леса. Когда я отстранилась, все еще чувствовала его аромат, слабый, но он еще был со мной. Северус со мной. И от этой мысли во мне разлилась радость, и я, переполненная ей, улыбнулась. Мы столько всего пережили и прошли — мы заслужили хотя бы немного покоя, немного времени для нас двоих. Мысль о поджидающем нас горе и разлуке все ещё была со мной, она навязчиво преследовала меня, не давая по-настоящему расслабиться и ощутить счастье от близости с Северусом. Внезапно подступили слезы и начали душить. — Я не была на похоронах, — вспомнила я. Это ещё одно, что сильно беспокоило меня и терзало мою душу. То, что заставляло совесть трястись — невыполненный долг. Я утешала себя тем, что была не в состоянии присутствовать, когда погребали героев битвы, но разве умирать — это вообще удобно? Разве можно взять и не прийти, когда предают земле дорогих тебе людей? Дрожа от волнения и слабости, я внезапно споткнулась, но Северус поймал меня. — Покажи мне. Отведи меня туда, пожалуйста, — попросила я. — Ещё слишком рано, — аккуратно сказал Северус, словно объясняя очевидные вещи маленькому ребенку. Словно боялся, что если он ответит безусловным отказом, то я захлебнусь в истерике. Он сам оградил меня от всех — сберёг от очередного эмоционального потрясения. Но я чувствовала себя самым ужасным человеком на свете, предательницей. Если бы это случилось со мной, разве Сандра бы осталась в стороне? Разве бы она пряталась, прикрываясь недомоганием? — Я хочу. Хочу видеть! — я понимала, что начинала захлебываться от слез. Северус не зря опасался. Меня трясло, у меня началась-таки истерика, но он тут же поднес к моим губам какое-то зелье, я определила его по запаху — это успокаивающее. Я послушно выпила всю горечь до дна и умоляюще затем заглянула в черные бездонные глаза Северуса. — Пожалуйста, — прошептала я. Он поддерживал меня, когда я колдовала его волшебной палочкой венок из белых роз. Я даже не знала, какие цветы ей нравились, и посмела предположить, что это были розы. Хотя, скорее всего, ей нравилось что-то яркое, неординарное, то, что нравится только единицам. Я склонилась к ее могиле и провела сломанными ногтями по тиснению в камне. Сандра Фосетт. На ее надгробии не хватало надписи. Никто не додумался сделать ее. Никто не вспомнил, какой чудесной, самоотверженной и жизнерадостной девушкой она была. Я должна буду исправить это. Я занесла волшебную палочку над серой плитой, но почувствовала запах сырой земли, одиночества и скорби, хотя вся могила была покрыта ровным слоем белого снега. Хотя уже прошло столько времени. Нет, я переоценила свои силы. Не сейчас, нет. Придётся снова спрятаться ото всех на время, пока я не возьму себя в руки, пока я не буду точно знать, что написать. Я даже не знала, сколько их — погибших, и я не готова была сейчас узнать и другие имена. Я попросила Северуса поскорее уйти отсюда, с б е ж а т ь. Когда мы прибыли домой, я поднялась по лестнице, спешно, чуть не ломая качающиеся перила. Я залетела в ставшую уже моей комнату и распахнула настежь окно. Но этот запах все еще был со мной. Запах потери. Я была вся им пропитана, он проник в каждую мою пору, наполнил каждую клеточку. Я рывком стала стаскивать с себя одежду, полностью освободилась от неё и кинула в угол; нашла халат Северуса и облачилась в него. Этого оказалось мало. Это не вернуло мне хрупкое и обманчивое спокойствие, которое царило в моей душе все то время, что я пряталась в этом доме. Нужно было что-то большее. Я спустилась по лестнице и нашла Северуса — он перебирал какие-то бумаги, сидя на диване. Я тотчас поняла, что спасёт меня. Я должна с головой окунуться в сильные чувства, другие чувства, способные затмить увиденное мной сегодня. Северус был удивлён, когда я накинулась на него — начала целовать его лицо и губы — безумно, пытаясь вся отдаться процессу, забыться хоть на секунду. Я все еще не верила, к тому же, что он не исчезнет. Я все еще не доверяла времени. Я не отдала никакой жертвы за Северуса, я не умерла, и я снова находилась, как на пороховой бочке. А вдруг в один момент он не вернется? Война закончена, но только не битва с судьбой. Она дала мне отсрочку. Надолго ли? Северус сначала мягко пытался отстраниться и успокоить меня, тут же поняв, что мой порыв — новая истерика, облаченная в другую форму, но я жадно притянула его к себе, остервенело смела все его бумаги на пол и сняла с себя халат. Он уступил под моим напором, но слишком медленно целовал меня, недостаточно крепко обнимал и притягивал к себе. Злость оказалась не внутри меня, злость была в этот момент уже снаружи: она проявилась в резких движениях, нетерпении, я царапала ему кожу, когда требовательно прижимала к себе. Северус терпел, но осторожничал, он явно был обеспокоен, потому что в его поцелуях и объятьях не было страсти, которая мне сейчас была так нужна, в которую я готова была окунуться с головой, чтобы забыться и обмануть себя на время. Дать передышку своему воспалённому сознанию. Я заметила не сразу, что уже не целую его, а просто всхлипываю в его рот, до меня медленно дошло, что его щеки мокрые от моих слез. Я все еще крепко держала его за воротник. Северус укутал меня в халат и прижал к себе. Я думала, что знала, о чем он мыслил: он раскаивался, что пошел на уступки. А еще, возможно, задумывался над тем, чтобы отдать меня в Мунго. Эта мысль обрела навязчивость и преследовала меня и на следующий день. Я подозрительно на него смотрела во время завтрака. Вчера он перебирал какие-то бумаги — собирал на меня информацию? Досье, чтобы передать целителям? А вдруг он находился уже с ними в сговоре, и отсылал им отчеты? У меня не хватило решительности, чтобы спросить его об этом напрямую. Но он перед уходом все так же нежно поцеловал меня в лоб и пообещал скоро вернуться, развеяв часть моих сомнений. Нет, я не была пленницей, дом не был закрыт, но я начала подмечать детали: летучий порох явно куда-то запрятан. Его нигде не было, я обшарила уже всю каминную полку. А если бы у меня была волшебная палочка, возможно, я обнаружила бы сильные заклинания вокруг дома. После сонного оцепенения, в котором я находилась много дней, после лихорадки, в которой я металась по ночам, наступила активная фаза моих действий. Я частично воспряла, вспомнила про письма, которые мне принёс Северус и нашла их на том же месте. Жадно начала искать на конвертах символы — палочку с перекрещенной костью, но не нашла. Северус спрятал от меня письмо из Мунго, или его не было? Только письмо из Хогвартса. Письмо от Гарри. Джинни. Рона. Может быть, я зря подозреваю его? Но ведь со мной уже было нечто похожее, когда я жила с Джинни. Она до поры до времени терпела мое безумство, пока я не переступила все границы — совершила убийство и начала красть вещи из дома Северуса. Я неаккуратно и спешно вскрыла конверт из школы, но там были лишь общие фразы: «в связи…», «временно приостановлена…», «будем рады видеть вас…» Я была уверена, что это лишь часть писем. Наверняка те, что могли разбередить мои нервы, он тщательно продолжал от меня прятать. Меня охватила злость, и я кинула желтоватый пергамент в камин. Он сразу загорелся, языки пламени охватили его, и тот за считанные секунды превратился в пепел — огонь поглотил письмо без остатка, как поглотил Выручай-комнату и весь восьмой этаж. Огонь мог стать избавлением, внезапно посетила меня эта мысль. И для меня, и для Северуса. Он дал бы ему жизнь, ведь жертва времени все еще не была мной принесена. Все это — если бы я решилась, но, видимо, я слишком трусливая для такого. Мой факультет не Гриффиндор, я не достойна его. Слишком много говорило об этом в последнее время. Мне хотелось плакать, хотелось сотрясаться от рыданий, но слезы не шли. Наверное, больше ничего не осталось. Все было выплакано за эти дни. Внезапная мысль испугала — я снова схожу с ума? Я инстинктивно дотронулась до шеи — нет никакой цепочки, маховик времени разбился. А моя волшебная палочка? Где она?.. Неужели она все еще лежит на лодочной станции, там, где… Ее должны были давно найти. Я слишком долго спала, сейчас нужно окончательно проснуться и начать действовать. И первым будет следующее — я не могу снова сойти с ума, опять оказаться в безвыходном положении. Опять наломать дров. Я должна держать себя в руках. Перестать бояться и цепляться за прошлое. Принять действительность такой, какая она есть. Осознать и не бояться мысли, что судьба в очередной раз обыграет меня. В этот день я ждала Северуса как никогда. Стоило ему появиться на пороге, и я тотчас кинулась к нему. — Волшебная палочка. Где она? И порох, ты спрятал от меня? Мне нужно узнать все. Я хочу знать. Я готова, — мой голос был решительным. Северус явно забеспокоился, увидев в моих глазах неистовый огонь, но не подал вида — слишком хорошо держал себя в руках. А может быть, ему в Мунго дали совет вести себя со мной крайне осторожно — потакать во всем, соглашаться с моими словами, успокаивать, если нужно, и не делать резких движений. Потому, вероятно, он одним уголком губ быстро мне улыбнулся и спокойно начал раздеваться, а я вся в это время дрожала и сгорала от нетерпения. Я готова была сама сорвать с него мантию и кинуть портфель в угол. Почему он так долго возился? Он молча куда-то ушел, бросив на меня настороженный взгляд, а я поспешила было за ним, но в последний момент остановила себя. Не делай глупостей. Не нервничай. Не сходи с ума. Северус вернулся к моему удивлению с толстой пачкой газет. — Здесь все выпуски. Но я бы не советовал читать и верить всему, половина из того, что написано — выдумка журналистов. Министерство пичкает их полуправдой. — Я буду делить слова Скитер пополам, — пообещала я и с жадностью выхватила у него из рук газеты, боясь, что он их снова спрячет. А потом закрылась на целую ночь в комнате и читала, читала, читала. Вчитывалась в каждую строчку, собирала их в одно целое, и до меня медленно доходил смысл. Я начала с первого номера, когда еще мало что было ясно. И в каждом новом «Пророке» появлялось все больше и больше подробностей, оно и понятно — проводились расследования, шел суд, давались показания. Я нашла информацию и о себе. Сначала не хотела читать, но не смогла «пройти мимо». «Жестокость Того-Кого-Нельзя-Называть не прошла бесследно. Не все смогли оправиться от потрясения, вот и юная участница битвы за Хогвартс, Гермиона Грейнджер, подруга Гарри Поттера…» Я смотрела на колдографии и меня пробирала дрожь. Люди в светлых мантиях, наверное, это сотрудники Министерства, расчищали палочками снег, искали останки и складывали их на повозки, запряженные фестралами. На другой погибшие лежали в ряд в полуразрушенном замке. Я набралась храбрости и начала читать некролог. Слишком длинный список, но я продолжала читать, затаив дыхание, вернее, боясь дышать, боясь моргать, чтобы не сбиться. Я выхватила из бесконечного перечня имя и неожиданно вздрогнула: Драко Малфой. — Драко Малфой, — трясущимися руками я положила газету перед Северусом. Это было уже глубокой ночью, но он не спал. Он знал, что я читаю и понимал, что в любую секунду могу сорваться от нахлынувшей информации. Эти газеты — словно трещины в плотине — моем эмоциональном фоне. Чуть больше трещина, и плотину прорвёт. — Здесь какая-то неразбериха, — тут же начала я вслух анализировать, уповая на осведомленность Северуса. — Почему его судят, он же умер?.. Что за процесс над его матерью? Отца отправили в Азкабан? — Он… — я видела, какие глубокие тени залегли под глазами Северуса. Он устало провел рукой по лицу, пытаясь взбодриться хоть на секунду. В его чашке был остывший кофе. — В Визенгамоте думают, что он соучастник пожирателей смерти. Что он пытался провести их в замок. Но в любом случае, они уже ничего не смогут доказать. — Что?.. — глухо спросила я. — Он сгорел, — Северус кивнул на газету. — Там же написано. Его нашли в «Горбин и Бэркес». Точнее, то, что от него осталось. Метки не видно. Хозяин дал показания — пожиратели смерти в последнее время активно интересовались Исчезательным шкафом, второй такой находился в сгоревшей Выручай-комнате. Северус сорвался с дивана, увидев, что я оседаю на пол. Сандра оказалась права. Драко Малфой был всё еще внутри, когда я спасала ее в Выручай-комнате. Скорее всего, Исчезательный шкаф работал неисправно. А я собственноручно… Из меня вырвался новый звук — то ли плач, то ли писк. Я только чувствовала сильные руки, утешающие меня. Северус тоже все понял.***
Раньше я любила весну. Она всегда дарила мне ощущение чего-то нового, яркого, каких-то чудес. Но как давно это было? В этот раз я не почувствовала никакого всплеска энергии. Медленно я приходила в себя. Проходила вереница дней, позади — литры выпитых зелий, сваренных Северусом, сотни его объятий, утешающих слов. Он не торопил меня и никуда не гнал. Он просто ждал и надеялся, скорее, даже верил, что я оживу. С самого начала Северус спросил, не хочу ли я, чтобы меня осмотрел специалист, не целители в лимонном, нет, хотя бы Помфри, но я так вцепилась в его руку и так задрожала, что он тут же сдался и забросил эту идею. Он сам меня выхаживал, словно тяжелобольную. Я уже не сидела подолгу у камина, я занималась привычными и новыми для меня делами — проверяла работы студентов, помогала Северусу по дому, протирала пыль с книжных полок — и все это без волшебной палочки. Северус сказал, что ее не нашли. Возможно, Министерство забрало ее как улику, а, возможно, она и правда затерялась на лодочной станции. Время от времени я ненадолго покидала дом, чтобы просто дойти до магазина и купить еды, которую затем приготовила бы на ужин. Я будто училась жить заново. Во мне разливалось теплотой неясное спокойствие, но я точно знала, что являлось его причиной: Северусу больше ничто не угрожало. Можно было наконец-то выдохнуть и больше не опасаться, что время отнимет его у меня. И цена этому не только чужая жизнь, но и моя совесть. И эту тяжесть уже ничто не снимет. Она пройдёт со мной через всю мою жизнь. Я не хотела возвращаться в Хогвартс. Возможно, когда-нибудь, но только не сейчас. Мне нужно было еще немного времени. Я знала, что многое должна: поговорить с друзьями, поддержать Джека Фосетта, увидеть родителей, попросить у всех прощения: живых и особенно у мертвых. Северус становился с каждым днем мне все ближе, и я ему тоже. Он растерял на время весь свой сарказм, стал заботливым и терпеливым, и я решила, что вскоре обязательно скажу ему, чтобы он был самим собой. Что я уже в порядке и ему не о чем волноваться. Но что если он и так стал самим собой? Он улыбался, когда я прикасалась к его волосам, дольше, чем нужно не выпускал меня из объятий и все так же возмущался умом студентов, когда видел в пергаментах слишком много красных чернил — моих исправлений. Он шептал мое имя, когда мы занимались любовью, и бережно охранял от всех бед и напастей мира — и я знала, что он действительно может это. Мы часто занимались зельями — у него в доме оборудованная лаборатория из старой родительской спальни. А еще много книг. И порой по вечерам мы просто сидели у камина рядом друг с другом и читали. И это было волшебным временем, несмотря на то, что мы по большей части молчали. Мы чувствовали близость друг друга, нам было уютно вместе. И я порой отрывалась от чтения, чтобы посмотреть на Северуса, на его черты лица, склоненную над книгой фигуру, понаблюдать, как его длинные пальцы бережно перелистывают страницу — и в этом во всем я видела нарастающее тихое счастье, которое зарубцовывало мои раны на сердце. Медленно и постепенно, но разве это быстрый процесс? Я пыталась абстрагироваться и не думать ни о чем, как он мне и советовал. И у меня это получалось, пока я жила у него, будто спрятавшись от всего мира. Возможно, когда-нибудь я оправлюсь до конца и смогу рассказать друзьям о том, как мне было тяжело, как я плохо справлялась со своей миссией. Я расскажу им про дни без радости, дни страха, — ведь в эти дни я боялась потерять и Северуса, и их, и саму себя. И все же у меня получалось быть живой. Правда, иногда, помимо моей воли во мне всплывали разные воспоминания — без этого было никуда. Ночью я все еще видела время от времени страшные сны, просыпалась в поту, и тогда сразу же быстро водила рукой вокруг себя, чтобы убедиться, что Северус рядом. Я прислушивалась к его ровному дыханию. Прислушивалась к тишине в доме. И тогда успокаивалась, ложилась обратно, и он, чувствуя, что я проснулась, накрывал меня одеялом и пододвигал ближе к себе. Тогда воздух, полный завесы и запаха гари, развеивался, страшные образы таяли и покидали меня до самого утра. Несмотря ни на что я все-таки верила, что все у нас будет хорошо. Несмелый и маленький росток надежды с каждым днем обретал силу, наполнялся жизнью, когда Северус на мой бесконечный вопрос отвечал тихо и нежно: «Я тоже люблю тебя очень сильно».