Сложно

Они баюкали друг друга, словно были друг другу ранами. Джонатон Китс

У Ло бывали разные девушки, но ни одна из них не была и близко сравнима с Моне. И дело даже не в том, что ни у одной из этих девушек не было крыльев, хвоста и птичьих лап — хотя это тоже немаловажный фактор. С другими девушками все было просто. Ло не рассказывал им про неземную любовь, не давал обещаний, но они все равно сами прыгали к нему в койку и не требовали ничего кроме. Это было удобно, легко, беспроблемно и в меру приятно. С Моне просто не было. То есть они тоже не говорили про неземную любовь и не обещали друг другу пышной свадьбы, и спали-то друг с другом больше от безысходности, на Панк Хазард выбор был не то чтобы сильно велик. Но это все равно было слишком сложно. Лучше бы Моне наврала про любовь — Ло бы подхватил эту ложь только ради того, чтобы как-то обозначить их отношения. А иначе слишком много невысказанного и непонятного висело между ними, слишком много недоверия было разлито в воздухе, слишком много опасности плескалось в комнате. Ло чувствовал, что как-то неоправданно рискует с этими отношениями, но не мог отказать себе в удовольствии. Было, пожалуй, в этом нечто мазохистское. Не считая даже того, что эмоций Моне не сдерживала, и кожу ему своими когтищами могла располосовать неслабо. И да, у нее были птичьи лапы, и крылья, и даже хвост. Ло чувствовал себя извращенцем, но не мог не признать, что все это его заводит. «Это противоестественно», — отчетливо стучало в голове, но Ло с этой мыслью только соглашался и продолжал трогать, тискать, прижиматься, погружаться в непривычные ощущения. В каких-то бытовых и рабочих моментах крылья успешно заменяли Моне пальцы, но ласки в ее исполнении все равно походили на какую-то изощренную эротическую игру. Прикосновения выходили щекотными, но волнующими, вызывали волну мурашек, пробегающую вдоль позвоночника и отдающую жаром в пах. Приходилось ловить Моне за крылья, отстраняться, давая себе секунду передышки, но она смотрела хитро желтыми птичьими глазами, улыбалась хищно, облизывалась — и тут же изыскивала новый способ подарить ему новые впечатления на грани наслаждения и дискомфорта. Нанести удовольствие. Причинить ласку. Она обсыпала его снегом, вызывая сдержанную ругань сквозь зубы, и смеялась над его реакцией, над тем, как он непроизвольно дергается от ледяных прикосновений, как легко расцветает на его щеках румянец. Он втолковывал ей, что холод убивает всякое возбуждение, а она тут же доказывала, что снег может подарить очень острые ощущения, если использовать его с умом. В отместку Ло тоже не сдерживал себя, порой бывал груб, но Моне, кажется, это только нравилось. Он просовывал пальцы в квадратную дыру на месте ее сердца, гладил и царапал изнутри, и Моне запрокидывала голову, часто и хрипло дышала, подставляясь под эту безумную ласку. На ощупь отсутствующее сердце походило на желе. Он плевал на защиту, кончал внутрь, а потом использовал силу фрукта, чтобы извлечь из матки свою сперму, на несколько секунд повисающую в воздухе мутной кляксой, прежде чем Ло от нее избавлялся. Моне не упускала возможности сообщить, что выглядит это тошнотворно, но позволяла снова сделать то же самое. Это все походило на игру «Все, что ты мечтал попробовать в постели, но боялся предложить своему партнеру, закономерно опасаясь прослыть маньяком и психом». По трезвому размышлению, Ло не нравилась эта игра, ведь она только все еще больше усложняла. А потом Моне обнимала его своими крыльями, прижимала к себе, прятала в мягкий теплый кокон, оставляя снаружи весь остальной мир — и неожиданно все становилось проще. Ло проваливался в это ощущение уюта с головой, на несколько мгновений забывая обо всем, оставляя все сложности, видя перед собой только женщину с желтыми птичьими глазами.