Диктатор

      Над Шотландией уже давно простерла свои крылья черная птица по имени ночь. Спят домашние животные. Спят обычные люди, не зная, что они магглы. Спят уставшие за этот полный впечатлений день волшебники в замке Хогвартс. Спят в гостевых покоях приехавшие на турнир маги из других стран. Спят магические портреты на стенах, и даже те, кто никогда не спит, — призраки давно умерших людей тихо дремлют себе где-то в стенах и необъятных подземельях старинного замка.       И кажется, что только один юноша не спит во всем мире. Он, озираясь на каждый шорох, в полной темноте, довольствуясь лишь слабым светом луны и звезд через редкие окна замковых стен и только изредка подсвечивая себе люмосом с волшебной палочки, крадется в одну из комнат спящего глубоким сном учебного заведения.       Вот без скрипа открывается одна из створок высоких врат, и несовершеннолетний маг входит в зал, освещенный синим призрачным светом. Источник его, стоящая на подставке полупрозрачная хрустальная чаша в вычурной серебряной окантовке, и есть цель ночного гостя.       Вот только кубок не оставлен совсем беззащитным. Вокруг него по каменному полу зала, переливаясь всеми оттенками желтого цвета, кольцом нанесены охранные руны. Юноша останавливается у самого барьера, немного помедлив, и плавно переступает одной ногой в колдовское кольцо.       И ничего не происходит.       Он переносит внутрь защитного круга вторую ногу… Делает шаг вперед… Еще один…       И опять ничего.       Уже улыбаясь во весь рот, юноша подходит вплотную к кубку, достает из кармана небольшой клочок пергамента. Заносит руку с ним точно над кубком и опуск…       — Ступефай! — и он валится на пол зала за пределами защитного круга.       Нет. К глубокой его досаде, оказалось, не только он один в эту ночь не спал.       — Ты! Крэбб! Как ты посмел прийти сюда! — свет яркого люмоса развеял тьму, и в углу зала на скамейке обнаружился немолодой, сильно искалеченный маг невысокого роста, опирающийся на шишковатый посох.       — Как видите, профессор, — морщась, пытаясь принять сидячее положение, ответил, судя по мантии, хаффлпаффец, — я достаточно взрослый, чтобы пройти установленную директором защиту, а значит, имею право участвовать!       — Думаешь, если, пользуясь лазейками в наших несовершенных законах, убил своего отца и не сел за это в Азкабан, то и дальше для тебя законы будут не писаны? Так я вынужден тебя разочаровать, парень! Никакого участия! Дай сюда свою бумажку!       — Возьмите, профессор, — молодой маг протянул клочок пергамента старому, но лишь только последний поднялся со своего места, как листок вспыхнул ярким пламенем. Молодой отвел в сторону свою волшебную палочку и закончил предложение: — Если сможете!       — Ты слишком дерзкий, юный лорд. Такие, бывает, и до Азкабана не доживают. Учти это. А теперь — пошел вон!       — Полегче, профессор! Вы сейчас не в аврорской казарме среди своих дуболомов! Все же вы преподаете детям, так что обязаны соблюдать Кодекс Хогвартса и этикет в обращении к полноправному лорду!       — Ха! Срал я на этот кодекс! И на этикет! А если вы, лорд, чем-то недовольны, то можете вызвать меня на дуэль. Хоть насмерть!       — …       — Что молчишь? Кишка тонка? То-то же.       Парнишка молча вышел. Охранник выглянул за дверь, довольно улыбнулся, убедившись в отсутствии других желающих бросить свое имя в Кубок, закрыл створку за ушедшим учеником и даже, для верности, наложил на нее мощное запирающие заклятье. После чего подошел к артефакту, походя размяв ногой пепел от сгоревшего листка, и, порывшись у себя в карманах, достал и отлевитировал палочкой в Кубок небольшую записку, при этом что-то шепча себе под нос.       Огонь в Кубке Трех Волшебников вспыхнул ярко-красным цветом, но подношение принял без отторжения.       И только лишь всезнающая богиня судьбы могла улыбнуться невероятному совпадению. И на полетевшем в кубок, и на сгоревшем на полу клочках пергамента были начертаны одни и те же символы в совершенно одинаковом порядке.