Диктатор

      "Плюх!" — с таким вот неприятным звуком шмат непонятного месива с половника надзирателя упал в миску очередного заключенного. "Дзинь", — и миска отправилась в глубину камеры.       — Хо-хо-хо! Ужин! Шикуем! Прям как у Люца в поместье! — громко, на весь коридор, простучал по только что полученной плошке один из узников. Можно было бы, конечно, правдиво сказать, что это был серьезный и даже привлекательный мужчина с ухоженными серыми волосами, но… это все было очень и очень давно. Сейчас заключенные легко сошли бы за братьев-близнецов: все худые, грязные, одетые в лохмотья. А волосы… Волосы у всех были одинакового непонятного цвета и практически одной длины.       — Чему радуешься? Это все как обычно. Министр пришел и навел шороху. Проверил. Раздал пинки местным крысам. Но все едино — через месяц охрана опять проворуется. И мы снова перейдем на регулярное пятиразовое питание. С постными субботами и воскресеньями…       — Они поди в своих отчетах пишут, что мы тут жрем в три горла, а на самом деле… Эх…       — Мрачен ты слишком, Рудольфус! Нужно смотреть на жизнь оптимистично!       — Мы, если ты не заметил, в Азкабане, Антонин! — включился в беседу третий голос. — Здесь пессимистами даже стенам быть положено!       — О, о, о! — в притворном испуге замахал руками Долохов. Благо, камера "оппонента" была как раз напротив, так что его пантомима была тому хорошо видна. — Вот не надо наваливаться на меня всей семьей, Рабастан! Новости с доставкой к порогу. Ужин. Приятная компания старинных друзей… Много ли нужно для счастья?       — Ага. Только ощутить, как под моими руками хрустит горло разносчика! Эта тварь опять навалила в мою порцию песка!       — О! Мистер "молчи" отозвался! Руквуд! Я уж думал, ты наконец подох.       — Только после тебя! И то, лет через пятьсот!       — Кстати, Рудольфус! Твоя жена опять пилит волосы!       — Долохов! Заткни свою поганую пасть! Иначе это сделаю я!       — Интересно, как ты это сделаешь?       — Трикси. Опять ты занимаешься ерундой! Чем тебя не устраивает естественный способ? Тем более тебе с этим проще…       Естественный способ заключался в том, что рано или поздно слишком длинные волосы ломались или выпадали сами. А зимой после прохода дементоров часто случалось так, что длинные концы смерзались в ком и легко обламывались. А что касается простоты… Обычно женщин старались поберечь и селили подальше от самого неприятного места в Азкабане. Но для Беллатрикс за ее примерное, примерно наглое и вызывающее, поведение на суде сделали исключение и "оказали честь" занять самое поганое место — наверху внешней стороны дальней стены. Где всегда влажно и много дементоров.       Вообще, с гигиеной, как и со всем прочим, в Азкабане дела обстояли не очень. Точнее, совсем никак. Грязно тебе — можешь оторвать от своего арестантского балахона кусочек тяпки и протереть ею тело, где дотянешься. Без мыла? Ну что ж — не надо (да и особо негде) было пачкаться. Извел весь балахон на тряпки? Сиди голым. Меняют его сейчас раз в два года. Раньше было два раза в год, но сейчас — вот так вот. Экономят. Волосы? Обломятся сами. Ногти мешают? Обгрызи. Не обгрызть потому, что выпали зубы? Тогда — обломи. Личная гигиена? Вон вода течет из стены по небольшому желобу в дырку в полу… И это все — в магическом мире, где почистить заключенного и его камеру можно с помощью одной лишь волшебной палочки в течение пары минут. Но — нельзя. Не положено. И нет здесь палочек. Ни у кого…       Зато опустившихся заключенных редкие гости Азкабана отмечали сразу. Об их наличии на этаже раньше глаз свидетельствовал нос, улавливающий мощный запах никогда не убираемого отхожего места. Впрочем, после того, как заключенный переставал за собой следить, очень скоро он заболевал, затем переставал есть, пить... а потом и дышать. А окружающим было на это абсолютно плевать. Даже не так. Сдох сосед, тебе легче дышать стало. Хотя бы в этом Упивающимся было легче других. Из-за тяжести своих преступлений они сидели достаточно компактно, поэтому в неизбежные минуты слабости могли подбодрить давшего временную слабину товарища.       Кстати, такое положение заключенных было не столько результатом какого-то особо крупного хищения средств, хотя и оно имело место быть, сколько осознанной позицией администрации тюрьмы. Этакой века назад хорошо продуманной стратегией содержания магов. Целью которой было создание заключенным предельно тяжелых условий содержания, дабы магия внутри узников была сфокусирована не на побеге, а на поддержании минимальной жизнедеятельности организма.       — Когда Господин придет нас вызволять, я должна быть готова помочь ему! А волосы…       — Когда Господин придет нас вызволять, если захочет, он поправит наши прически одним взмахом руки!       — Все равно делать нечего! — после долгой паузы проговорила леди Лестрейндж, продолжая перетирать отросшие пряди о решетку.       — Эх, Белла-Белла… Как ты можешь…       — Не начинай опять! — взвизгнула женщина.       — Какой это по счету раз?       — Семьдесят восьмой…       — Девятый.       — Я ошибся?       — Ты тогда спал.       — А-а-а… Ну… может быть.       У людей, которым заняться абсолютно нечем, кроме как годами чесать языками, не остается практически никаких тайн и никаких претензий друг к другу. За время заключения они успели перессориться-перемириться и повторить этот цикл десятки раз. А эти вот, сидящие сейчас вместе, ко всему прочему были и до попадания в Азкабан неплохо знакомы.       — Давайте лучше обсудим новости? Как вам новый фаворит Фаджа?       — Да еще месяц об этом, как минимум, будем болтать. Поесть дай спокойно!       — Мерзкий предатель! — ради этого визга Беллатрикс даже оторвалась от своих успокаивающих нервы косметологических процедур. — Клянусь, я убью его!       — Формально — он не предатель, — вставил свои пару кнатов в разговор предпочитающий больше молчать, чем говорить, Руквуд. — С какого такого он может считаться предателем, если не присягал Лорду?       — Кстати, слышали? Он назвался лордом Крэббом.       — Ага. И строго отрицал, что самозванец.       — Может быть, это правда?       — Правда что? Что кто-то грохнул нашего Лога?       — Не подходит. Слишком молод Винсент, чтобы стать после смерти отца сразу же лордом.       — Ага. И не попасть под опеку Дамблдора!       — Точно! Дамблдор. Это его игра!       — Ну. Мог и грохнуть. Проклятье там, как вы помните, то еще было…       — Однако то, что он лорд, клоун-Фадж не опроверг.       — Фадж соврет — недорого возьмет. Помню его молодым…       — Нас, поди, уже давно в ближние друзья Мордреда записали!       — Погоди. Уж не хочешь ли ты сказать, что он…       — Вряд ли. Уж что-что, а грязную метку предателя крови я, ты знаешь историю нашего рода, почувствую даже став сквибом! Чтобы убить отца и не получить ее, нужно… Я даже так сразу в двух словах и не скажу, сколько всего нужно…       — Дамблдор! Его тень!       — Все равно убить! Как он мог отзываться так о Господине?! Мерзкая тварь!       — Знаете, — произнес привычно молчавший Руквуд, — убить мы его, несомненно, убьем, но… Что-то мне в его словах показалось странным.       — Да. И мне. Только не в словах, а в жестах. Он держал левую руку постоянно за спиной и как-то шевелил ею. Я б сказал, подозрительно знакомо так шевелил. Если бы он был из наших, я бы подумал, что он с нами пытается… говорить.       — Точно! Придуманная Лордом азбука! А я-то думаю, что мне это кривлянье так напоминает?!       — И что именно он сказал?       — Хм… Насколько я помню, ничего особенного. Какие-то простейшие слова. Вроде "внимание", "стоп"... Мало слишком…       — Да все это ложь! Наверняка Дамблдор подослал его к нам! Уж кто-кто, а авроры в курсе нашей азбуки. Могли и этого подучить! "Вам бы, мадам Лестрейндж, получше следить за своим лицом и гардеробом…", с-с-сучонок!       — Ага. Помню…       — Погодите, — опять заговорил Руквуд. — А что если совместить то, что он говорил, и что показывал жестами?       — Хм… Он постоянно крутился…       — Крутился? Или подставлял руку под наше внимание?       — Это тоже может быть. Ведь подать знак как-то иначе он в присутствии Фаджа и Долиша не смог бы.       — А подал бы, сидел бы сейчас рядом. Если внесудебное преследование еще не отменили…       — Или не ввели заново.       — Это все ложь! Дамблдор…       — Успокойся, Белла! — резко приказал Рудольфус. — Вспоминайте!       На некоторое время в коридоре повисло молчание. Начальным навыкам окклюменции учили всех без исключения чистокровных, а они, в том числе, позволяют при желании брать под контроль излишне сильные эмоции. Другое дело, что далеко не каждый маг, в том числе и Беллатрикс, постоянно хочет держать свои эмоции в узде… Но сейчас был как раз тот случай, когда эмоции строго противопоказаны.       — У кого что получилось?       — У меня мало.       — У меня тоже.       — Ко мне этот вообще лицом стоял…       — Тогда начну я, — сказал Долохов. — А вы меня поправляйте. Жесты, кстати, у него смазанные. Явно показывал с чьих-то, сам он нашей азбуки не знает.       — Или показали недавно.       — Ну… Не знаю. Ладно. Итак, начали: "Томом Реддлом" — "внимание"…       — Да, — ответил неслаженный хор голосов.       — "Подохшего давным-давно" — "стоп". "Сгнием" — "стоп, ждите". "Никогда не увидим белого света" — "жди", "вперед". Кто-нибудь что-нибудь понял?       — Ну… Похоже, "стоп" все же означает "нет". Азбука никогда не предназначалась для отвлеченной беседы…       — Возможно. Тогда "жди", "вперед" — вполне может сойти за скоро?       — Главное другое. Получается, Господин… вернулся? — с недоверчивой надеждой проговорил женский голос.       — Но метки у него нет, — отметил Руквуд. — Помните, как он показательно задрал рукава мантии, показывая, что "никогда у него не будет такой грязи на руках"?       — Мерзавец! Как он мог так…       — Белла!       — Что "Белла"? Разве ты не согласен…       — …Кто бы его со свежей меткой пустил сюда не в качестве нашего соседа?       — Это все хорошо, — послышался чей-то скептический голос, — вот только как это совместить с тем, что и Долиш, и Фадж пусть и слабо, но знакомы с легилименцией? Уж что-что, а правду ото лжи они отличат!       — Здесь нет ни у кого палочек. И вообще — колдовать тяжело. Так что хоть изолгись!       — А если он попросит пацана повторить свою речь не здесь?       — Тогда… Тогда не знаю.       — …       — Формулировки!       — Ну конечно же! Кому как не нам, Басти, знать, как важны формулировки!       — Жаль с нами нет Люциуса. Он как никто другой умеет обманывать правдой.       — Кстати. Повелителя он никогда не называл ни Волдемортом, ни как сейчас его называют "Тот-кого-мы-ссым-вспоминать"…       — Антонин! Здесь дама!       — Дама сама может послать еще грубее. Продолжай, — приказала резко успокоившаяся мадам Лестрейндж.       — …а только Томом Реддлом. Но если Том Реддл умер, а воскрес Господин именно как Волдеморт, окончательно приняв свое придуманное имя? Белла, ты точно рассмотрела те жесты? Не зря же он повернулся в этот момент спиной именно к тебе! "Никогда не возвратится" — "стоп", "ждите", "вперед"? То есть "нет", "скоро"?       — А я знаю? — опять вспыхнула яростью Беллатрикс. — Они у него смазанные.       — То есть, показывал с чьих-то...       — Или показали недавно.       — Мы уже это обсуждали!       — Ну да, так…       — Погоди, Трикси, — перебил ее муж. — Вспомни-ка, что точно в это время говорил, хм… лорд Крэбб?       — Да какой он к Мордреду лорд Крэбб?! Мерзкий мальчишка!       — Если наши догадки правдивы, то — лорд Крэбб, — выделил голосом Лестрейндж. — Надо уже сейчас привыкать, что среди нас, похоже, наконец-то появился еще один союзный член Палаты. Голосовать-то Логан не мог…       — Это при условии, что все, что мы здесь наговорили, — действительно правда. А не наш вымысел, чтобы…       — Он возродился! Я знала! Он придет за нами! Он освободит нас! Нам нужно только подождать!       — Ну да за этим дело не станет…       — Как будто у нас есть выбор… — пессимистически сказал промолчавший весь разговор Кэрроу.       Выбора у них, конечно же, не было. Но тому, кто не был в Азкабане, никогда не понять, как невероятно дорого там стоит надежда и как смертельно опасно беспросветное отчаяние. Отчаяние от понимания того, что друг, командир и повелитель вернулся с того света, но… бросил их. И вот сейчас, после стольких лет в заключении с высасывающей жизнь нежитью, у них снова появилась надежда. Как теплый шарик светлых чувств повлияет на их характеры? Сколько крови они прольют, когда выйдут? Меньше ли? Или наоборот, только больше?..       Впрочем, сладостные мечты о мести вскоре были отметены суровой действительностью. По стенам поползли первые пятна изморози, и спустя несколько минут коридор наполнился громкими звуками. Кто-то зарычал, кто-то заплакал, кто-то матерился, а кто-то просто тихо закрывал глаза и сквозь прорехи в зубах рефлекторно сжатой челюсти тихо хрипел и стонал… Никто и сам не стыдился своей реакции, и не стыдил за вроде как позорную соседа. Дементоры давно отучили от этого...       Тех, кто смог выжить…