***
Утро начинается с обыденных размышлений о последних месяцах в школе, о дальнейшем выпуске и о том, что скоро его ждет переход во взрослую и состоятельную жизнь. — … На ребрах, — на выдохе говорит парень и допивает горячий шоколад. Он остыл вообще-то еще минут семь назад, а на донышке белого керамического стакана остался лишь жалкий сантиметр любимого напитка. Блаженно прикрывает глаза, упираясь сложенными на груди руками о столешницу. — Ты что-то сказал? — мама, что копошится в это же время на кухне, вытирает мокрые после мытья посуды ладони и оглядывается на него. — А? — взгляд непонимающий, немного сумбурный, но Чонгук всегда такой — немного рассеянный, растерянный и со взглядом между дерзкий альфа — беззащитная омега. — «На ребрах»? — женщина миловидно улыбается и напоминает о прошлых словах сына. Кажется, кто-то снова облажался, обдумывая свои последующие действия, и опять начал говорить вслух обрывками колеблющихся в голове мыслей. Вообще-то Чонгуку семнадцать, и он давно мечтает набить себе татуировку. — Размышлял вслух, мам. Не бери в голову, — он сладко улыбается и отводит взгляд. — Я лишь хочу себе тату, — бросает фразу, устремляя взгляд в окно, надеясь, что его не услышали. — Мы же уже говорили по этому поводу, Чонгук, — старается быть мягче, произнося слова. Но, кажется, это у всех женщин в крови — улыбаться всеми частями тела, в том числе и губами, но сохранять ледяное самообладание и непоколебимую жесткость в голосе. Конечно, родители против всей этой задумки. Считают глупостью и ошибкой, которую чуть погодя уже не исправить, да и не вывести ничем. — Ага, — маму он, конечно, любит. Но подчиняется ей редко, похуистически кивая головой и улыбаясь, будто соглашается. Когда эта идея пришла ему в голову? Когда лучший друг пришел с надписью на корейском языке, расположенною под левой лопаткой? Когда рассматривал прохожих и ловил темные пятна на открытых участках их тел? Когда проснулся посреди ночи с явным желанием подойти к зеркалу и рассмотреть на своем отражении частичку хоть чего-то в этой жизни вечного и неизменного. Да, именно в тот день. Чонгук хмыкает и как-то недобро усмехается, пропуская утреннюю нотацию матери мимо ушей. Встает совсем не торопясь, в свойственной ему свободной и грациозной манере, упираясь ладонями в край стола и отталкиваясь от поверхности. Уже на выходе из кухни перебивает все приведенные матерью примеры о вреде «себе и своему телу, милый», говоря, что вернется вечером.***
Весеннее солнце уже входит в свои права, припекая темную кожанку, что покоится на широких плечах, и отражаясь в металлических заклепках, которыми усеяна верхняя одежда. Чонгук вообще немного странный, и представления о мире у него странные. Он считает людей жалкими и глупыми. Считает, что многие из его окружения смотрят на мир сквозь пелену розовых очков, боясь столкнуться с гнетущей и жестокой реальностью. Считает так, верит в свое мнение и дружит с Чимином. Тем самым милым мальчиком, который старше его на целых три месяца, что смотрит на мир сквозь ту же самую бледно-красную пелену обмана, прячась от всех человеческих страхов. Пак и не отрицает этого вообще-то, лишь улыбаясь и отмахиваясь от Чона с его глупыми мыслями и задумками. Парень любит цепи. Тонкие, длинные и металлические. А потому две из таких неизменно висят на темных зауженных к низу брюках в качестве украшения и позвякивают при ходьбе. Многие не раз спрашивали, для чего ему цепи даже на простых классических брюках, с которыми они ну никак не сочетались. Ответ до ужаса прост и однозначен: Чонгуку так хочется. Именно так он чувствует себя спокойнее, неким образом ограничивает себя от внешнего мира, ограждаясь от людей маленьким атрибутом. Но, да, основное в том, что ему так хочется. У Чонгука пепельные, как угольная дымка, волосы. Пряди аккуратно, словно лоскуты шелковых лент, спадают на широкий лоб, а редкие волосинки попадают в глаза, отчего парень небрежно стряхивает раздражающие глаза кончики и оглядывается в поисках Пака. Нет, наверное, ничего прекраснее и ласковее, чем теплая пятерня друга, что невесомо взлохмачивает переливающиеся от светлого к темному волосы, а после улыбка, светлая и лучезарная, обнажающая рядки зубов и дарящая некое тепло и спокойствие. Чонгук это любит. Школьный день тянется неприлично долго, и даже излюбленная алгебра с выученными наизусть формулами и теоремами становится до безумия скучной и нудной, только Чимин, что тыкает сзади ручкой и шепчет тихое «Помоги с примером, а?», хоть как-то разбавляет сложившееся состояние. Чонгук ловит из обрывков чужих фраз одно знакомое до дрожи слово и шикает на одноклассника, привлекая к себе внимание. Тот настолько увлечен разговором с девушкой, рассказывая ей о татуировке, которая теперь красуется у него на груди, и хвалится тем, что ему было ни капельки не больно. Выведать у знакомого, с которым вообще-то большую часть своей жизни ты провел на соседних партах, где он делал рисунок, не составляет никакого труда. А больше в школе и делать нечего. — Я съебываюсь, друг. Хлопает Чимина по плечу и наблюдает за тем, как друг мило улыбается какому-то парню с броской и запоминающейся улыбкой.***
То ли сегодня день особенный, то ли разговор с мамой окончательно довел все до завершения, то ли Гук наконец-то решился. В кармане куртки лежит сложенный вдвое лист бумаги с распечатанной на ней надписью витиеватого узора. Адрес, сказанный соседом по партам, расположен в паре кварталов от его местонахождения, а еще сегодня седьмое число месяца — его любимое. Оглядывается в поисках витрины или определенных вывесок, которые должны бы направлять и зазывать людей, но… Ни черта нет. Табличка «открыто» на двери одного здания, сладкий аромат булочек — из другого, и никаких приметных действий из здания, что стоит аккурат напротив него. — Замечательно. Хмыкает, пятится назад, пряча руки подальше в карманы и сжимая в ладони надоедливую и мешающую теперь бумажку с эскизом. — Через два дня придешь. Тогда и определимся окончательно, — слышит, когда уже опускает неброскую макушку и поворачивается на пятках. Сознание кричит обернуться, и он слушается, устремляя взгляд на говорящих у того самого «безжизненного» здания людей. Заходит внутрь, дождавшись, когда все разойдутся, а входная дверь захлопнется. Уши поражает мелодичный звук, пробираясь глубоко в сознание и заставляя оглянуться в поисках его источника. — Что-то хотел? — Разве принято так грубо с вероятными клиентами обращаться? У Чонгука кровь медленно закипает от такой наглости и грубости в его сторону. Медленно позвякивая металлическими цепями, что цепляются за край кожаного ремня, он делает шаг к мужчине, что обращался к нему пару минут назад. Осматривает его с ног до головы мимолетным взглядом и замирает на подкаченном плече, что окрашено бросающимися в глаза красками. Плавные линии и переходы создают единую, отличную от других, картину, что покоится, будто родовое клеймо. — А не мал ли ты для татуировок? Родители не будут ругаться? — смеется, с долей сарказма и непонятного до сих пор чувства. — Раз пришел, значит не будут. — Ну окей, — мужчина кивает на стул, присаживается на противоположный первым и ожидает. Чонгук медлит, впервые в жизни медлит, сжимает ладони в кулаки и думает о том, а стоит ли вообще? Стоит. Уверенно кивая самому себе, он делает шаг вперед. Один, второй, подходит к стулу и присаживается. — Так что хотел? — мужчина перебирает в руке какие-то инструменты, на Чонгука с вызовом смотрит, ожидает чего-то, и лыбится периодически, что Чона бесит нещадно. — Тату набить, — бросает сухо. Чон всегда такой. Немного грубый, хладнокровный на первый взгляд. Пафос — главное прикрытие, которого Чону не занимать. — Первый раз? Парень молчит, эскиз в кармане сжимает, теребя края листочка, но после неуверенно кивает. — Понимаю. И мужчина, правда, понимает, улыбается чуть добрее и как-то спокойнее, нежели раньше. А Чонгука, кажется, он уже бесит чуть меньше, чем ранее. Потому что Чон с уважением относится к людям, которые относятся к нему с пониманием. Вот такая вот замысловатость характера. — Тогда тебе лучше к Ви. — К Ви? — Чонгук переспрашивает, косится на дверь, на которую направлен взгляд мужчины, и щурится в непонятках. — Ким, ты свободен? В ответ слышится тихое и немного недовольное, как кажется парню, мычание, что вообще-то означает «да». Чонгук проходит в соседний кабинет и охает. Первое, что бросается в глаза — яркость чужой макушки. Парень хмыкает, буквально с открытым ртом рассматривая красные волосы, что уложены в творческом беспорядке; темные шарики-бусинки, которыми увешан хрящик чужого уха; витиеватое тату, начинающееся аккурат за ухом и скрывающееся за воротом чужой майки. — Что-то хотел? — Чонгук теряется, потому что бас незнакомца ошарашивает. Тот хрипит, отражаясь от спокойного цвета стен, и отдает щемящей болью в груди младшего. — Меня отправили к… тебе, — теряется на минуту. Чонгук готов жалобно хмыкать, потому что чужие волосы оказываются отнюдь не красного, а насыщенного рыжего цвета. Парень стоял около светлого окна, а потому Чонгуку показалось. Показалось… Но разве это что-то изменит? Это не изменит легкого беспорядка, темных сережек и непонятного Чону тату. — Впервые? — парень осматривает его быстрым и…пренебрежительным взглядом, а потому Гук теряется второй раз за последние две минуты. — Да. Парень тот, именуемый Ви, как понял Чон, невольно так хмыкает и отворачивается, пробегаясь ладонью по смятым волосам и расчесывая их кончиками пальцев. Чонгук замирает, вновь осматривая парня, повернутого к нему спиной. Он отлавливает из разномастных пятен на открытых участках тела замысловатые фразы, яркие крашеные рукава и тонкие кости на фалангах не менее тонких пальцев. — Фамилия? Имя? — Что? — Зовут, спрашиваю, как тебя? — Ким улыбается, и Чон замечает ручку, зажатую в пальцах, которую парень медленно подносит ко рту и аккуратно покусывает колпачок. — Чон Чонгук, — улыбается, ожидая ответную улыбку, но мастер лишь отворачивается и записывает что-то. — Почему меня отправили к тебе? Ви, верно? Это твое настоящее имя? — Придешь через три дня. В 12 часов. Тогда обсудим все детали, начиная с рисунка и заканчивая битьем тату. Сможешь — не сможешь, это только твои проблемы. — Мастер поворачивается и стирает с пальцев пасту, в которой каким-то образом умудрился заляпаться. — Хорошо, — растерянно кивает и разворачивается, когда мастер вновь начинает басить. — Верно, Ви. И нет, это не мое настоящее имя. Но никто не жалуется. Клиентам так легче, друзья — привыкли, а родные называют, как угодно. — А настоящее?.. — А настоящее тебя волновать не должно, — мастер хмыкает, откидывая какую-то бумажку со стола в мусорное ведро. — А почему к тебе отправили? — повторно задает озвученный ранее вопрос и не сводит с парня глаз. Тот устало потирает шею ладонью и откидывает голову назад. Шипит чуть-чуть, потому что от сидячей и напряженной работы тело иногда ломит. — Потому что в первый раз я не делаю никому больно, — тот неожиданно резко опускает голову, челка спадает на лоб, несколько прядей попадает на глаза, но Чонгук видит… Видит темноту его глаз и яркие огоньки, что плещутся на дне зрачков. Чонгуку кажется, или… Или тот и правда улыбается как-то недобро, опираясь поясницей о край рабочего стола, а после чуть усмехается, замечая заминку на чужом лице. — Это… хорошо. — Не боишься? — Ви потягивается, оголяя подтянутый живот и открывая едва заметное тату, начинающееся от пупка и уходящее вниз, за край штанов. — Боюсь вообще, но… — смотрит на яркую лампочку, а после спрашивает: — Сколько у тебя тату? — Тридцать шесть, — Ви говорит не задумываясь, потому что знает каждую из своих тату, семнадцать из которых набил самолично. — Есть ли какая-нибудь особенная? Самая любимая? — Гук охает поначалу, потому что он и на одну решиться никак не может. — Есть. Огнедышащий дракон, — Ви улыбается как-то плотоядно и щурится, ожидая дальнейшего вопроса. — Покажешь? — Гук с энтузиазмом отзывается и, кажется, оправдывает все надежды мастера. Ви кротко кивает, а после тянется ладонями к собственным штанам, цепляется за ремень, расстегивая его, и наблюдает за тем, как Гук распахивает глаза и давится скопившейся слюной. — Я… Мне идти. Нужно. Сегодня обед семейный, пропустить никак не могу, — осознавая, какую глупость сморозил, Гук розовеет щеками и кончиками ушей. — До скорого… — чувствует, как кончики ушей начинают жечь нещадно и краснеть, как спелые помидоры. Чонгук выходит из здания, кивая напоследок Ви, а так же тому самому мужчине, что улыбается понимающе. Выдыхает протяжно, через приоткрытые губы и смотрит на небо. А ведь минут 15 назад было солнечно, почему сейчас вдруг хмурые тучи и одинокие солнечные лучики, что пробираются наружу.***
Для Чонгука эти три дня становятся нереальным испытанием. Вот чего он не переносит совершенно, так это ожидать. Потому что ожидание порождает мрачное предчувствие, а оно в свою очередь — страх. И вот ждать — это он действительно не умеет, не любит, не переносит. По окончании третьего дня, Чонгук готов отказаться, потому что начитался интересных статей и насмотрелся не менее интересных видео. Тогда-то он и пришел к выводу, что болевой порог у него низкий, а потому на втором этапе будет сложнее всего. В назначенный день Чон нехотя разлепляет глаза, смотрит в окно и наблюдает за лепестками магнолии, что цветет в саду. Чонгук всегда помнил это дерево большим, раскидистым и цветущим нежными цветами пастельного тона. Гук не простил бы себе, если бы отказался в самый последний момент, просто испугавшись какой-то боли и… Чего-то еще? Потому что он не трус. Не трус же, да? Да и парень тот, Ви, вряд ли возьмется за него во второй раз после такого позорного побега. А потому-то и заставляет тело оторваться от мягкой пушистой кровати и ожидать назначенного времени. Заходя в кабинет, парень замечает те элементы, на которые не обратил ни малейшего внимания в первый день, прикованный взглядом к мастеру. Не так уж тут и много места. Стены неброского пастельного тона, совсем как цветы магнолии, успокаивающего, нежного. Слева шкаф для верхней одежды, в котором покоится темная косуха с клепками и пальто персикового цвета, что вообще контрастирует конкретно, но Чонгук раздумывает о том, что если первая вещь принадлежит его мастеру, то вторая… Оказалась вещью забывчивого клиента. А еще в шкафу лежит бита. Для самых буйных, что ли? Красивая такая, с умелой гравировкой по всей длине и ажурными фразами на ручке. Он вдруг бросает взгляд на передвижной столик, на поверхности которого покоится машинка. А еще там оказывается кушетка в правом углу, овальной формы зеркало над ней и рабочий стол. Гук вновь вертит головой и смотрит на маленький шкафчик, полки которого уставлены баллончиками с красками, непонятными для Чона баночками, на нижних полках раскиданы листы с рисунками, старые эскизы и незаконченные наброски. — Оу, ты вовремя, — ввалившийся в кабинет рыжеволосый и впрямь удивляется, потому что было на его памяти немало случаев, когда клиенты не приходили, боясь почувствовать боль от первой тату. — Думал, я не приду? — Чонгук хмыкает и, практически, обижается, но ладонь Ви аккуратно треплет по пепельным волосам и улыбается тепло, совсем не так, как в их первую встречу. — Думал, — откровенно, и на том спасибо. Чонгук хмыкает и даже расстраивается немного. — Ты молодец. Какую татуировку ты хотел? — мастер усаживается за рабочий стол. Чонгук вылавливает из заднего кармана зауженных джинсов сложенный на несколько рядов листок. Протягивает его парню напротив и ждет чужих слов. — Красивые слова, — неожиданно серьезно выдыхает Ви и смотрит на парня внимательным и глубоким взглядом. — Тебе нравится? — спрашивает быстрее, чем успевает подумать, но смотрит на ярковолосого так же внимательно, прикусывает нижнюю губу, а после обводит ее языком. — Не кусай губы так часто, — Ви, кажется, замечает все и уверенно переводит тему разговора. — Что? В смысле? — Чонгук смущается и цепляется за цепочку на штанах, прокручивая ее в пальцах. — Целоваться неприятно будет. Ким вновь пробегается глазами по знакомым словам, а после шепчет их тихим басом: — Etiam innocentes cogit mentiri dolor, — парень аккуратно проводит кончиками пальцев по замысловатому шрифту, которыми написаны слова, а после смотрит на Чонгука. — Боль… — запинается, потому что латынь не практикует уже года, как два. — Боль заставляет лгать даже невинных, — Чонгук заканчивает за него и ждет. Ждет чего-то дальнейшего из уст старшего, о чем он точно не знает, но почему-то уверен на 99,9%. — Мне нравится, — выдыхает одними губами. Рыжеволосый когда-то давно увлекался латынью, заучивал фразы, читал отрывки из книг на языке мертвых. Когда-то давно… Но только поэтому ли его так цепляют эти слова? — Я бы кое-что добавил. Ты действительно хочешь оставить только одну фразу с этими странными закорючками и завитками? — Ви усаживается поудобнее и зажимает между пальцами остро заточенный карандаш. — Что ты хочешь добавить? — Гук подходит ближе, заглядывает через плечо старшего и выдыхает, когда грифель карандаша касается листа бумаги. Мастер ведет кончиком в знакомом только ему одному рисунке, и Чонгук где-то внутри ахает и бьется в экстазе, когда линии срастаются в одну единую картинку — роза, стебель которой оплетает тонкие буквы, пронзая шипами, кажется, всю мягкость написанных слов. — Мне нравится, — Гук улыбается. — Спасибо, — шепчет одними губами. — Это моя работа. — Парень поправляет волосы свободной рукой, не отрываясь от прорисовки отдельных деталей на чистовом варианте. — Где хочешь набить? — На ребрах, — Чонгук тыкает пальцами на желаемом месте, а Ви поднимает на него глаза. Он неожиданно выпрямляется и, приподнимая край заляпанной к низу майки, оголяет выпирающие ребра. Гук замечает на них замысловатый узор и звучную фразу, а так же бросает взгляд ниже, замечая еще одну татуировку, что чуть показывается из края свободных брюк и скрывается за ними же окончательно, ту самую, что заметил в их первый день, а потому это смущает нереально и вообще… А Ким лишь так же неожиданно одергивает майку, закрывая татуированное тело. — Раздевайся, если уверен. — Будет больно? — Гук прикрывает глаза, но футболку все-таки стягивает, смущаясь и прикрываясь, якобы от холода и свежести, которыми окутан кабинет. — Будет. Область ребер одна из самых болезненных, — тот усмехается. — На поверхности ребер кожа тонкая, и практически нет жира. Слишком близко находятся кости и сухожилия, по которым бьет вибрация от машинки. Укладываясь на кушетку, он смотрит в потолок. Дышит загнанно, сбивчиво, но отвести взгляд от белой потолочной плитки не может. Руки непроизвольно впиваются в края кушетки, цепляясь за них, как за тонкую ветку на краю обрыва. Видит, как мастер перебирает краски в поисках нужной, достает машинку и смотрит на самого Чона. — Расслабься, — голос, будто шелк, обволакивает, забирает с собой каплю страха. А Ви подкатывает к нему стул, стол и аккуратно умастивается рядом с кушеткой. — Я… — Гук хрипит, потому что в горле пересохло. Становится как-то жалко самого себя. Потому что морально оказался не готов и, кажется, все-таки облажался перед старшим. — Скажи, как будешь готов, — Чон чувствует, как чьи-то пальцы едва касаются его собственных. Но прикосновения быстро исчезают, будто их и не было вовсе — Давай… — Чонгук выдыхает спустя несколько минут и вздрагивает, когда Ви снова касается кожи на запястье. — Ты точно уверен? — смеется, и Гук это знает. — Не тяни, пожалуйста, — а вот самому младшему далеко не до смеха. — Я же говорю, со мной не бывает больно, — он улыбается, заглядывая в глаза мальчишке, а после начинает обеззараживать выбранный участок кожи. Ви наносит рисунок по трафарету. Лицо у старшего настолько сосредоточенное, что Гук невольно заглядывается на морщинки, рассеянные по лбу, на сведенные брови, которые образуют ломаную прямую, и на напряженную шею, которая овеяна тонким рисунком. Первый этап не приносит ни малейшего страха и боли, Гук это знает — читал перед походом в тату салон. Второй этап больнее, главное его пережить. А третий считается конечным и практически не значимым. Чон зажмуривается, когда чувствует на своем боку теплую ладонь, слышит жужжание машинки, а после чувствует, как что-то острое скользит по тонкой кожице, будто разрезая ее. Когда же он открывает глаза, то бросает взгляд на тонкие пальцы с аккуратными, будто наманикюренными ногтями, что даже кожи не касаются. Парень и сам не замечает, когда начинает успокаиваться и расслабляться под некогда ненавистный звук, сравнивая его теперь с пением и тихим голосом его Чимина. Чонгук и сам пропускает момент, когда начинает получать некое удовольствие от скользящей по боку ладони и теплого дыхания мастера, что, кажется, долетает до него. — Не больно? — как-то невзначай спрашивает Ким, когда отстраняется, чтобы набрать краски. Он бросает на него взгляд, и Чонгук рдеет, осознавая, как все это смущает. И тихий бас, и этот взгляд и даже то, как сидит на стуле его мастер — раскинув ноги в разные стороны и подогнув одну ногу к выступу на сидушке. Младший лишь неуверенно мотает головой и отводит взгляд в сторону, не желая встречаться взглядом с Ви вновь. Тот возвращается к татуировке, и это не может не радовать. Только вот почему-то воздух из ребер выбивается, когда Ким аккуратно кладет руку чуть ниже, чем прежде, и так же аккуратно сжимает ее на боку Гука. Чон неосознанно для самого себя представляет, как эти же самые ладони ведут по его груди выше, сжимаются на горле, ощутимо надавливая на кадык, а после скользят к его макушке, сжимают волосы в кулаке и тянут на себя для поцелуя. Грубого и требовательного, до сбитого дыхания и рваных ран на губах. Каково это — целовать незнакомца с редким именем Ви? Парнишка чувствует, как кровь приливает к щекам, а после понимает, что и не только к ним. Пульсация в паху отдает болезненными ощущениями. Гук неосознанно пропускает стон и смотрит на Ви из-под опущенных ресниц, когда тот прерывается. Ким видит все и прекрасно понимает, потому что зауженные брюки выдают с потрохами. А вид младшего, что ерзает на кушетке и как-то болезненно смотрит на него из-под пепельной челки, дурманит и сводит с ума. — Мне остановиться? — мастер отстраняется, укладывая машинку на поверхность и откатывая столик в сторону. Он приближается к его уху, так же не убирая руки, что теперь аккуратно поглаживает выступающие ребра: — Или помочь? И Гук вскидывает бедрами, когда рука мастера спускается на его член, что спрятан за грубой тканью и легким нижним бельем. И ответа больше не надо. Ви дергает штаны, цепи на которых звонко ударяются друг о друга, на себя, стягивая их с нижним бельем, и рассматривает член младшего. С едва уловимыми венками и налитой кровью головкой. Ким приближается к ней и легонько дует, вслушиваясь в тихий скулеж младшего. — Пожалуйста, — впервые за весь сеанс младший подает голос, нервно елозя по кушетке и прикусывая губы. — Что я тебе говорил? — Я… Аргх, — теряется в стоне, когда Ким проходится языком по всей длине, чуть задерживаясь у основания, — помню… Ви скользит губами к основанию, заглатывая на половину, и повторяет свои действия, вслушиваясь в сбитое дыхание. А после мастер переходит губами к напряженным яичкам, выпуская влажную от слюны головку изо рта. Всасывает одно, сминает рукой второе, меняет положение и вновь обхватывает головку губами, насаживается ртом на возбуждение парня медленно, тягуче, поглаживая напряженные бедра руками. Гук запускает ладонь в его волосы, что, кажется, уже пылают, как яркое пламя. Смотрит на своего мастера и отводит взгляд, когда Ви повторяет за ним, медленно открывая глаза. Ким не останавливается, причмокивать не забывает и взгляда не спускает с него, периодически проходясь зубами по напряженной плоти, если Чон сильно сжимает волосы. Ви видит, как младший мечется по кушетке, мотает головой из стороны в сторону и кусает губы, заглушая стоны. А после толкается в него, вскидывая бедра. Ему ничего не остается, как расслабить горло и сжать бедро младшего чуть сильнее, свободной рукой оглаживая грудь и легко выкручивая соски, ощущая, как головка чужого члена упирается в стенку горла. Гук кончает быстро, даже слишком. И от этого легче не становится, потому что Ви глотает все, проходится еще пару раз по всей длине в медленном темпе, собирая остатки. Чон, как завороженный смотрит за дальнейшими действиями старшего. Тот проглатывает остатки и как-то недобро жмурится, стирая каплю спермы с нижней губы и помогая Чону натянуть нижнее белье. Младший ощущает, как пальцы старшего наносят заживляющую мазь и тонкую пленочку на еще незаконченную татуировку. Тело неприятно холодит, но это позволяет отвлечься от того пожара, что сейчас играет в груди. — Кхем, — спустя минут пять слышит кашель разомлевший Чонгук и поднимает глаза на старшего. — Продолжим завтра. Он протягивает ему футболку и отворачивается, когда Гук одевается, поднимаясь с временного ложа. — Время, думаю, знаешь, — Ви больше не смотрит на него, и за это Чонгук готов сказать огромное спасибо, потому что это все ему не нравится конкретно. Хотя кому он врет, Чонгуку понравилось. До боли в груди и дрожи в коленях понравилось все это. Возможно, даже и от большего не отказался. Но стремно пиздецки, потому что… Потому что это делал незнакомый ему парень со странным, скрывающим его настоящее имя, прозвищем Ви. — Как все прошло? — этим же вечером сипит в трубку Чимин. — Надеюсь, я буду первым, кто увидит твое тату. — Мы не закончили. Договорились доделать все завтра, — Гук отвечает тихо, прокручивая в голове отрывки сегодняшнего дня и мысленно радуясь тому, что Пак его не видит в эту минуту. — Почему это? — Не успели, у него запись была, — Гук слышит, как Чимин бросает тихий смешок, а после отвечает с долей сарказма. — А может ты испугался, друг мой? — смеется откровенно, но по-доброму. — Говорю ж. Не успели мы. Завтра закончим. — Кто мастер? — как бы ради приличия бросает — Именуется как Ви. Большего я сказать тебе не могу, потому что сам не знаю, — Чонгук пожимает плечами. — Я слышал про парня, которого тоже Ви зовут все. Он в клубе одном выступает по пятницам. Лично не видел, но отзывы… — Пак заминается, — отзывы горячие очень о нем. Чонгук невольно вспоминает, что сегодня вторник, завтра — среда, а до пятницы еще ждать и ждать. — Ну, посмотрим. — Гук отключается. Он подходит к зеркалу, поднимая домашнюю майку, и смотрит на аккуратное Etiam innocents, что выведено аккуратным почерком, и бутон розы, оплетающий буквы. Медленно растягивает уголки губ в улыбке и блаженно прикрывает глаза, думая о том, что в клуб все-таки зайдет. Просто посмотреть. Просто проверить. «Where will you be if you donʼt look» Неожиданно вспоминается надпись на чужом теле, что овивает левую грудь. И почему Чонгук запомнил ее? «I am the reason you feel» Слова, что красуются на чужом запястье. Чонгук вдруг понимает, что эти слова являются верными в одном. Ви действительно причина того, что сейчас испытывает младший, укладываясь в своей постели и выключая ночник. Чужие татуировки так привлекательны и обворожительны. До сбитого дыхания. И Чон ловит себя на мысли о том, что хочет изведать каждую татуировку своего мастера без остатка. Выцеловывая места, на которых они набиты, сжимая их и оцарапывая аккуратными ногтями.***
Почему-то сегодняшним днем идти страшнее. Не из-за страха, Чонгук не боится этой боли. Из-за мимолетной неловкости, не более того. Чону неловко. От теплых рук, от умелых губ и от пристального взгляда. — Ты сегодня опоздал, — Ви смотрит на него, переводит взгляд на часы, — на семь минут. — Это так много? — Время деньги. А мое время нарасхват, — Ким сегодня необычайно сух и спокоен, что ему не характерно никак. — Извини. — Раздевайся, — мастер указывает на знакомую кушетку взглядом. — Сегодня закончим? — Думаю, да. Тянуть дальше нет смысла, — Ким теряется немного. Чонгук улыбается как-то грустно, стягивает с худого тела майку и откладывает ее в сторону. Нечаянно задевает ладонью цепи и слышит ту самую звенящую тишину, о которой нередко говорилось в книгах. И даже Ви, что ищет вчерашнюю краску, на мгновение поднимает голову и замирает. — Все еще боишься? — когда Гук устраивается на кушетке и вновь впивается в ее края руками, спрашивает Ким. — Не знаю. Просто ожидаю… Дальнейшего… — вновь прикрывает глаза. Но ему не страшно, и глаза щурит не от страха, и губы поджимает не от страха. От желания. От желания отдаться ощущениям, прикосновениям и мягкому дыханию мастера, что перебивается звуком работающей машинки. Ви кладет ладонь на бок младшего, чуть сжимает, потому что так удобнее, а после касается кожи машинкой. Чонгук теряется, ощущая прилив эмоций. Он не испытывает боли, чувствует лишь чужие пальцы: указательный, что покоится на ребре, большой, что едва оглаживает участок кожи, и мизинец, ноготь которого больно впивается и на минуту отрезвляет. Кажется, история повторяется, потому что Гук распахивает глаза, прикусывает нижнюю губу и встречается взглядом с Кимом, когда тот заканчивает тату, оставляя конечный штрих в виде последнего шипа на розе. — Ви… — неожиданно тянет Чонгук и сжимает запястье свободной от машинки руки обеими ладонями. — Поцелуй меня? Ви смотрит долго, выжидающе. До того момента, пока младший не начинает розоветь, отводить взгляд и убирать ладони с его запястья. Тогда он решается. Наклоняясь к лицу младшего, он отмечает, как быстро тот закрывает веки и как мелко подрагивают чужие ресницы. Проводит кончиком языка по нижней губе и чуть улыбается, потому что Гук вздрагивает. Он обхватывает его шею второй рукой, оглаживая большим пальцем кадык, а после перекладывает ладонь на щеку младшего, касаясь ее подушечками пальцев и замечая, какая гладкая у Чона кожа. Ви не торопится, чуть углубляя поцелуй, а после легко отстраняется, касаясь чужого лба своим и смотря в туманные глаза младшего. — А я же говорил, — он чуть усмехается, приподнимая уголок рта в ухмылке и наблюдает за чужой реакцией, — не кусай губы так часто. — Неприятно было? — Чон хмыкает и отводит взгляд, потому что как-то обидно. — Мне понравилось, — касается его щеки, а после проводит по ней языком. — I want you, — Гук выдыхает в чужие губы и ловит их в сладком поцелуе, проходясь языком по чужому небу. — К черту! — рычит Ви, дергая его на себя и усаживая полуобнаженного парня к себе на колени. — I want you too. Горячий шепот, рваные вздохи и сладкий стон, потому что Ким ведет губами по чужой шее, опускается к ключицам и чуть прикусывает левый сосок. «Sed semel insanivimus omnes» Чонгук разглядывает фразу на чужой шее, легонько царапая ее ногтями, когда руки Ви пробираются сквозь боксеры и сжимают напряженные ягодицы в сильных ладонях. — Однажды мы все бываем безумны, — выдыхает ему на ухо, припоминая латынь и улыбаясь слегка. Ви снова рычит, прикусывает мочку чужого уха и проникает в младшего одним лишь пальцем. — Your heart, — шепчет Ким, двигая в нем одним пальцем и оставляя засос на ключице. — Your mind, — Гук понимает все, Ви уверен в этом, а потому улыбается одними глазами. — Your soul, — Чонгук плавится, потому что шепот мастера опаляет область шеи, а острые зубки прикусывают пульсирующую венку. — Your body, — двигает тремя пальцами, а после стягивает с него джинсы, укладывает грудью на край кушетки и стягивает с себя одежду. — Я буду осторожен, baby, — Гук не видит, но слышит, как старший открывает тюбик, кажется, с мазью, выдавливает его с характерным звуком, а после, видимо, наносит на член, размазывая по всей длине. Чон давится воздухом, когда тонкие пальцы сжимают его волосы в кулаке и тянут на себя, заставляя подняться. Чонгук выпрямляется, опираясь руками в кушетку и практически воет, когда член старшего входит на всю длину. Двигается размеренно, боясь причинить боль. Рычит, когда младший зажимается. Стонет в ответ басом, когда Гук сипит высокими нотами и зажмуривает глаза. Ви совершает глубокие и медленные толчки, входя на всю длину и шлепаясь яйцами об упругую попку пепельноволосого. Чонгука не хватает надолго, он вновь, как и сутками ранее, кончает позорно быстро, выплескивая белесые капли на бледную кушетку и буквально сваливаясь на нее тяжело вздымающейся грудью. — А как же я, sweet? — Ви поднимает его на себя, выходит и усаживает младшего на рабочий стол, устраиваясь между его разведенных ног. Чонгук замирает, отмечая то самое тату. Огнедышащий дракон. Тот самый, что начинается у пупка и уходит ниже. Чон следит за исчезающим тельцем мифического существа, что аккуратно выбито в области паха. Тонкий, огненно-рыжий хвост заканчивается аккурат у головки чужого члена и Гук сглатывает, потому что это как-то. Слишком смущает. — Любуешься? — Ви усмехается, обхватывая ладонью свое возбуждение и двигая ее пару раз, возбуждаясь вновь. Обводит подушечкой большого пальца головку и приставляет ее между чужих ягодиц. «Space was just a word» Успевает прочесть Чонгук, пока старший вновь не врывается в его тело одним мощным толчком. И Чон скулит, потому что Ви угадывает все его желания. Именно сейчас младшему хочется не долгих слащавых прелюдий и аккуратной растяжки… Хочется чего-то грубого, жесткого, до судорожных стонов, рваных ран от укусов и тихих просьб. Ви умещает ладони на его боках, сжимает, чуть оглаживает незажившее тату на ребрах и врывается в него грубыми толчками. Гук обхватывает его плечи, прижимая к себе и покрывая любые открытые участки тела, до которых дотягивается, короткими поцелуями. Младший шепчет что-то невнятное, выдыхает и кончает дважды, подаваясь бедрами на член и сжимая его в себе до болезненных ощущений. Ви толкается еще пару раз, когда Чонгук успокаивается после уловимых судорог, в расслабленное тело и кончает, прикусывая чужое предплечье. Они замирают минут на пятнадцать так, потому что шевелиться совсем не хочется. И только стук с другой стороны заставляет обоих открыть глаза. — Ким, к тебе клиент. Вы закончили уже? Тот самый мужчина, которого встретил Гук в первый день. Он не заходит, догадывается, возможно, о том, что происходит в этом кабинете. Лишь вопрос задает, оповещает о другом таком парнишке и не говорит ничего больше. А у Чона в мыслях невольно проскальзывает вопрос: как Ви ведет себя с остальными? Ответ не требуется, потому что Ким отстраняется от него, смотрит с минуту в глаза младшего, пока тот не опускает взгляд, и басит слегка: — У меня запись. Ви выходит из разгоряченного тела своего клиента, помогает тому привести себя в порядок, не жалея на это салфеток, а после провожает Гука взглядом. Уже дома, покрываясь мурашками от холодного душа, Чонгук оседает на пол душевой, касается себя в самом запретном месте и вспоминает татуировки своего мастера. Ведет руками по своей татуировке, чуть улыбаясь и вспоминая большинство татуировок на чужом теле. «Your heart, your mind, your soul, your body» Шепот Кима, его поцелуи и грубые толчки, что остались в памяти младшего, доводят до экстаза, заставляя кончить четвертый раз за сутки и блаженно откинуться к полупрозрачной стенке кабинки.***
Чонгук не решается зайти в тату-салон на следующий день. Ни утром, ни днем, ни вечером, даже ночью не решается, хотя знает, что Ви еще принимает клиентов, как и другие мастера. Просто Ким Ви востребован у многих, однако никто из них не знает его настоящего имени. А если знает, то не раскрывает, не решаясь сломать эту сладкую таинственность. — Сегодня он выступает, — оповещает Чимин. — Не думаю, что мы говорим об одном и том же человеке, — хмыкает Чонгук. И как парень успел пропустить тот момент, когда и сам начал жить, смотря на мир сквозь розовые очки. Лелеет себя глупыми надеждами и искренне надеется на то, что парень из салона и парень из клуба — один и тот же человек. А все для чего? Увидеть его снова хочет? Сталкерить решил? В фанатки податься надумал? Чонгук просто помнит… Помнит татуировки, проколы на ухе и яркую макушку, выбрасывать из памяти которые не хочется ну никак. А освежить эти воспоминания можно лишь… Проверив, так ли это? Собираясь в немалоизвестный клуб, Чонгук долго стоит перед зеркалом, как глупая школьница перед свиданием. Хочет выделиться и, возможно, понравиться тому незнакомцу с именем Ви. Запах перегара, пота, дешевых коктейлей и похоти забивает ноздри, но Чонгук стоит где-то у барной стойки и ждет положенного часа. Три Музыка останавливается и посетители замирают, потому что, в отличии от Чонгука, знают, что будет дальше. Два Помещение погружается во тьму, а голос «за кадром» оповещает о скором выступлении парня со слащавым именем Ви. Но Гук думает, а точно ли парень выступает под таким псевдонимом? Один Зал взрывается аплодисментами, когда на сцене в свет огней попадает длинная тонкая бита с расширенным диаметром у конца. Чонгук замирает, в отличие от танцующей толпы, потому что тонкая кисть, которая покрывает рукоять, усеяна тонкими костями на фалангах пальцев. — Ви… — неожиданно выдыхает Чонгук. Он видит, как на сцене, из взявшегося неизвестно откуда тумана, появляется силуэт. Он подносит к губам микрофон и тяжело сглатывает, что не остается никем незамеченным. Объемная кофта скрывает тело парня, а козырек темной кепки прикрывает лицо, отбрасывая тень. Парень явно заботится о том, чтобы остаться неизвестным. Но Чонгуку нужны лишь малозначимые детали. В виде тату на пальцах и бусинок-сережек, которыми увешан открытый хрящик уха. Человек басит в микрофон, растягивая слова песни в мягком шепоте. И спустя минуту музыка взрывается, а парень начинает танцевать. Извиваясь, выгибаясь, оглаживая руками бедра и прокручивая в ладонях биту. На ней сконцентрирован весь его номер. В самом конце он указывает ею в зал, останавливаясь на одном, известном лишь ему человеку, и выдыхает тихое. — I want you, sweet. Чонгук почти стонет, от одного этого шепота. Не замечая, кажется, взорвавшегося в овациях зала. Потому что он помнит этот шепот и слова, что сказаны были грубым басом. Парень пропускает тот момент, когда Ви исчезает со сцены, оставляя после себя лишь легкую дымку на сцене и раззадоренную молодежь на танцполе. Он рвется к выходу, пробираясь сквозь толпу, выбегает и оглядывается, надеясь, что не упустил. Кашель у стены оповещает о присутствии кого-то в темном переулке, и Гук оборачивается, замечая силуэт, что ведет битой по грязному асфальту. — Не думал, что ты ходишь по таким местам, — Ви хмыкает. — Не думал, что ты выступаешь в таких местах, — Чонгук усмехается, а после охает. Ви прижимает его к себе, заставляя обхватить себя за талию. Ким держит его за шею, грубо, сжимая, но целуя медленно и легко, будто первый ранимый поцелуй. С передающейся в нем нежностью, ласкою и… Любовью. — Меня зовут Ким Тэхен. Приятно познакомиться. Тэхен отстраняется, наклоняет голову набок и улыбается так широко, что Чонгук не смеет не улыбнуться в ответ.