Цена свободы

Когда коляска, в которой находились помещик Трегубов с сыном Антоном и супругой Натальей Дмитриевной, сидевшей напротив потенциального покупателя имения Павла Сергеевича Ланского, выехала со двора, Мефодий терпеливо стал дожидаться Алексея, держа под уздцы двух жеребцов. Через несколько минут Ланской появился на крыльце и, улыбнувшись солнечному утру, направился в сторону конюшни. На Алексее была надета батистовая сорочка, песочного цвета тонкие брюки, заправленные в начищенные до блеска сапоги. Монета с изображением императрицы поблескивала в вырезе сорочки на поджарой груди. - Здравствуй, Мефодий, - чуть растянув губы в улыбке, поприветствовал его Ланской. - И вам утро доброе, барин. Хорошо ли почивать изволили? – на миг, окатив друга взглядом, спросил Трегубов, вспомнив ночной сон. - Здесь никого нет, - доверительно начал Алексей, склонившись совсем близко к Мефодию, поглаживая своего жеребца, - можешь называть меня, как и раньше. На секунду у Трегубова дух перехватило от такой близости его милости. Ростом он был почти вровень с Мефодием, слегка уступая в ширине плеч и в мощи груди. Те же светлые локоны, длинные и мягкие на ощупь, перевязанные шелковой лентой, глаза-озера, в которых можно утонуть, алые губы, вкусить которые мечтала бы любая барышня. Конюх резко отклонился, стараясь быть от его милости как можно дальше. - Что с тобой не так, Мефодий? – встревоженно шептал Алексей, силясь понять мотивы его поведения. - Зачем шугаешься от меня, будто я прокаженный? - Не стоит вам, барин, находиться так близко с чернью, - процедил конюх. - Брось эти церемонии, я все тот же Ланской, помнишь? Поговори со мной, Мефодий, за нами все равно никто не наблюдает, - пытался разговорить его Алексей, вновь приближаясь и заглядывая тому в прищуренные глаза. - Ваша милость, Алексей Петрович, - услышали оба голос Трины, быстро отклонившись друг от друга, - слава Богу, вы еще не уехали, - запыхавшись, сказала женщина, подбегая к ним с корзинкой. – Я вам тут сбитень холодный приготовила да оладьи с медом и сметаной, откушать извольте. Ежели что, слуги вас к обеду покличут. - Спасибо, Тринушка! – поблагодарил Алёша, беря у женщины корзинку и передавая ее Мефодию. - Береги его милость, да сам в тени держись, гляди, чтобы солнце голову не напекло, - напутственно сказала женщина, глядя на обоих юношей с заботой и вниманием. - Будет вам, матушка, - процедил Мефодий, примостив корзину к луке седла, после чего лихо вскочил на своего жеребца. Последовав его примеру, Ланской мигом оказался в седле, направив своего коня к выездным воротам имения. Всю дорогу до реки Алексей всевозможными способами пытался разговорить своего спутника, но словно натыкался на совсем незнакомого человека. На интересующие его вопросы он получал односложные ответы, что стали потихоньку выводить юношу из себя. «Никак нет», «не имел чести знать», «куда уж нам, голи перекатной», «говорю же, обознались», «как вам будет угодно» - такими в основном были варианты ответов, и неизменное «барин» да «ваша милость», что бесили до чертиков. Сцепив зубы и дав себе слово, что отыщет и вытащит на свет божий своего прежнего друга и соученика Трегубова, словно давно забытый клад в проржавевшей, покрытой грязью и плохо открывавшейся кубышке, Алексей стал разговаривать с Мефодием на разных языках, на девяносто пять процентов уверенный, что тот его обязательно поймет. Не стесняясь эпитетов и ругательств, Алексей стал живописать Мефодию о своем друге детства, что, став почти взрослым, вел себя с ним, как сукин сын. Что за годы их разлуки сей юноша деградировал и опустился дальше некуда, забыв о жизненных принципах и стремлениях. Мефодию, который отлично понимал каждое слово, но продолжал упорно изображать из себя олуха, было смешно, грустно и обидно одновременно. Он вовсе не питал иллюзий по поводу своего будущего. Между ним и Ланским непреодолимая пропасть, называемая социальный статус. Алексей дворянин, а Трегубов холоп, вещь, которую можно продать, обменять, поступить с ней как заблагорассудится хозяину, высечь до полусмерти, сжить со свету, в конце концов, и никто об том жалеть не станет, окромя матери. Алексей хотел сблизиться, как раньше, Мефодий вынужден был тому всячески противиться, особливо после всех этих греховных мыслей и посылов касаемо его друга. Ну были бы они равны, это еще полбеды, подумаешь, барские шалости. Но в нынешнем положении проявить к Алексею подобные чувства, было смерти подобно. Трегубов страшился как реакции Ланского, так и вытекавших из всего этого последствий. Так в собственных мыслях и рассуждениях Алексей и Мефодий подъехали к реке. Не зная, о чем в данную минуту думает Трегубов, Ланской решил кардинально изменить тактику беседы. В его голосе засквозил приказной тон, а взгляд стал сухим и надменным что, в общем-то, было присуще большинству представителей его сословия. Алексей резво спрыгнул с коня, велев Мефодию отвести лошадей чуть поодаль, где они могли пастись и находиться в тени от солнечных лучей. Потом, едва удостоив его взглядом, потребовал устроить под раскидистым дубом поздний завтрак, велев принести корзину с едой. Юноша почти насильно заставил Трегубова съесть вместе с ним блины и запить все это сбитнем. Мефодий чуть не поперхнулся, когда Ланской, забыв про этикет, не воспользовался белоснежной салфеткой, а, абсолютно не задумываясь, слизал капельку меда с краешка алой губы и указательного пальца, слегка всосав его в рот. Одарив конюха удивленным взглядом, мол, чего вылупился, Алексей приказал Трегубову пойти и узнать, не холодная ли в речке вода. Пока тот, подойдя к берегу, скрипя зубами и кряхтя скидывал с себя сапоги, штаны и рубаху, оставшись в одних льняных портках, Ланской уже сверкал своим голым поджарым телом и белоснежными кальсонами, заходя в реку по колено. - Где твоя хваленая расторопность, Мефодий? – подначивал его Алексей, слегка съежившись, заходя все глубже в проточную воду реки. Когда конюх с ним поравнялся, Ланской с плохо скрываемым восхищением прошелся взглядом по его мускулистому телу, мощным плечам и груди. Улыбнувшись Мефодию, совсем по-мальчишески, Алексей, важно задрав голову, решительно произнес: - Приказываю тебе, Трегубов, плыть со мной наперегонки вон до того берега! Еле себя сдерживая, молодой конюх не успел и слова сказать, как его милость граф опрокинул того в воду с головой, после чего, оттолкнувшись от дна ступнями, нырнул следом. Быстро оказавшись на поверхности и отплевывая воду, Мефодий увидел, что Ланской вынырнул почти на середине реки. - Греби ластами, салага! – шутя, крикнул он, поставив за цель доплыть до противоположного берега первым. - Чтоб тебя! - процедил Мефодий, усердно заработав ногами и руками, делая широкие гребки. Речушка была небольшая, но стремительная, и пловцов то и дело сносило. Обогнав Ланского и достигнув берега первым, Трегубов стал отряхиваться, словно пес, и прыгать на одной ноге, пытаясь вытрясти воду из ушей. Но тут же престал это делать, увидев выходившего на берег Алексея. Вода ручьями стекала с его волос, бриллиантовыми каплями бежала по груди и скатывалась по поджарому торсу. Легкий батист его кальсон облепил ноги и бедра, абсолютно ничего не скрывая. Напрасно Мефодий силился оторвать взгляд от сего влекущего зрелища, зря взывал к Всевышнему и его апостолам, ожидая кары за помыслы грешные, тщетно тешил себя заверениями, что его вовсе к Ланскому не тянет, словно к бабе. Сжав кулаки, Трегубов отвернулся от Алексея, отходя в кусты, чтобы отлить и постараться усмирить плоть, что стала помаленьку распирать портки. Будь его воля, он бы сидел в прохладной воде, словно морж, не давая плотским желаниям взять над собой верх. Не успел Мефодий приспустить мокрые портки, как Алексей встал с ним рядом и начал отливать, как ни в чем не бывало. Не в силах больше терпеть подобного издевательства (невольного со стороны бывшего соученика, а теперь знатного юноши), Трегубова попросту прорвало от возмущения, как плохо сдерживаемую плотину. И мать его так! - Послушай, Ланской, тебе не надоело быть вездесущей и до невозможности дотошной кисейной барышней?! - Что, прости? – не веря в сказанное, спросил Алексей, пряча свое хозяйство обратно в кальсоны, не обратив внимания, что впервые за все время Мефодий назвал его по фамилии и на ты. Юношу поразило то, каким тоном, словно выплюнув ему в лицо, Трегубов произнес две последние фразы. - Что ты носишься за мной словно телок за мамкой?! Мы уже не в пансионе, и тебе не нужна моя защита! Я не твой чертов рыцарь в сверкающих доспехах, а ты не моя… - осекся Мефодий, глядя каким неверием, а затем злостью и яростью полыхнули глаза Алексея. - Дерзнешь сказать, о чем помыслил - я тебя ударю, - процедил Ланской с нешуточной угрозой, приблизившись к другу вплотную. На краткий миг между юношами повисло угрюмое молчание. Они так и стояли, мокрые, возбужденные, проедая друг друга взглядом. - В пекло тебя, Трегубов! – крикнул Алексей, мощно толкнув молодого человека в грудь, да так, что тот пошатнулся. – К чертям собачьим, сучий ублюдок! – продолжал Ланской, толкая еще и еще. – Зачем ты меня тогда самого оставил?! Какого черта ушел?! Обещал же ведь, что вместе убежим! Ты хоть представляешь себе, чурбан неотесанный, каким одиноким я себя чувствовал?! Зачем, я спрашиваю?! – очередной мощный толчок. - Потому что хотел тебя, Ланской! – вызверился Трегубов, хватая того за подбородок и шипя в самые губы. – Хотел, как девку, потому и убежал! – крикнул Мефодий, заваливая Алексея в высокую осоку. Накрыв друга все еще влажным телом и сжав его руки стальными тисками над головой, Трегубов впился в его раскрытый рот, пытаясь пресечь сопротивление, возможные возражения, а так же шквал вопросов и оскорблений. Он отведает эти алые уста, изомнет, как цвет, жаркое тело Ланского, а дальше - будь что будет! Глаза Алексея были широко раскрыты, он пытался увернуться и спихнуть с себя более сильного и тяжелого Трегубова. Целый шквал мыслей и эмоций пронесся в глазах и голове Ланского, пока его друг страстно терзал его рот, лишая такого необходимого юноше воздуха. Алексей, как человек образованный, любил книги и много читал. У дядюшки Павла была огромнейшая библиотека, изобиловавшая разными жанрами и повествованиями. В один из дней, когда юноше исполнилось восемнадцать, он абсолютно случайно, натолкнулся на небольшое произведение, написанное неким Донасье́ном Альфо́номсом Франсу́а де Садом*. Отлично зная французский, Ланской-младший сперва заинтересовался столь вольным и философским изложением интимных отношений, но когда речь зашла о соитии двух и более мужчин, Алеша с гулко бьющимся сердцем и долей омерзения вернул книгу обратно, стараясь скорее забыть прочитанное. И вот теперь он стал одним из персонажей этого отвратительного чтива, не в силах выразить, что же на самом деле испытывает. Он то смеживал веки, с головой уходя в доселе неизведанные чувства всепоглощающего удовольствия, то резко открывал глаза, пытаясь оторвать от себя алчущий рот Мефодия, но лишь потому, что родовая честь, мужская стать и воспитание в духе «не посрами имени своего и отечества» довлели над юношей дамокловым мечом. «Но ведь это Мефодий! – уверял себя Ланской. – Мой друг юности, Трегубов, с которым было так покойно, держась за руки и болтая перед сном». Возможно, это пересилило все за и против и Алексей перестал сопротивляться и тихо застонал, позволив им двоим насладиться ощущениями и телами друг друга. Оторвавшись от губ друга и, перестав удерживать его руки, Мефодий провел загрубевшей ладонью по его скулам, шее, груди, чуть впалому животу, медленно спускаясь к паху и пробираясь сквозь влажные кальсоны. - Ваша милость, Алексей Петрович, где вы?! – услышали они отдаленный голос одного из слуг, звучавший с того берега. Накрыв рот, слегка испугавшегося Ланского рукой, Мефодий взглядом велел ему молчать. - Не изволит ли ваша милость вернуться в усадьбу отобедать?! Полдень уже! – кричали с того берега. Под зов челяди, Трегубов стал мять плоть своего друга, опаляя его кожу горячим дыханием, оставляя на шее и ключицах красные следы от щетины и легких поцелуев-укусов. От мысли, что там, на том берегу, его ищут, а он здесь, в высокой мягкой осоке, отдается умелым ласкам Мефодия, плоть Алексея стала твердой и чувствительной, а удовольствие таким острым, что он даже всхлипнул. - Где же вы, ваша милость?! - не унимались слуги. Быстро облизав ладонь, Трегубов с еще большим усердием стал ласкать Ланского, ощущая как тот начал самостоятельно толкаться ему в руку, вскидывая бедра. Голос с того берега стал удаляться в сторону поместья. Не в силах больше себя сдерживать, Алексей забился в легкой судороге, начиная изливаться себе на бедра и живот. Его сдавленный крик потонул в устах Мефодия, прильнувшего к нему в страстном порыве. - Это мой первый раз, - доверительно признался Ланской, задыхаясь и краснея, как маков цвет, пытаясь спрятать от Мефодия взгляд. - Поверить не могу! - удивленно произнес молодой человек, перемещаясь и заглядывая Алексею в глаза. - Ты девственник?! Алексей, лихо оттолкнув от себя Мефодия, быстро встал и направился к реке, смывать следы своей минутной слабости, жемчужными каплями стекавшей с тела. У самой воды он резко обернулся и процедил сквозь зубы: - Ежели хотя бы одна живая душа о том прознает, или обо всем, что тут сталось, считай, что ты, Трегубов, покойник! __________________ * Донасье́н Альфо́нс Франсу́а де Са́д, часто именуемый как Марки́з де Са́д — французский аристократ, политик, писатель и философ. Был проповедником абсолютной свободы, которая не была бы ограничена ни нравственностью, ни религией, ни правом.