Don't tread on me

Снег согнул бамбук, Словно мир вокруг него Перевернулся Мацу Басё

      Свет проезжающей машины отразился в окне. Глаза Сони блеснули. Миг, и теннисный мячик с шлепком падает в ее раскрытую ладонь, всего в сантиметре от края дивана. Она замирает, повернувшись к Руслану. – А второй? – полушепотом спрашивает Соня. – Невзоров? – Нет, – он вскидывает голову к потолку, будто бы желая увидеть там звездное небо, – он журналист, медиа-персона, которая будет лошадей латыни учить. Нужен ученый. Марков?       Руслан жмурится и помотал головой. Глаза неприятно щиплет от света ноутбука, хотя яркость на минимуме. Скоро понадобятся очки. Глубокие ночи с серой дымкой облаков, иллюзия интимности. Некомфортно и непонятно. Руслан умеет говорить на важные школьникам темы перед камерой и чатом на твиче, рефлекторно транслировать какого-нибудь Дурова, Руслан не умеет говорить с живой девушкой. Весь вечер убеждает себя, что ему это все не нужно, высокомерно вздергивает нос, не идет на контакт. Агрессивно-нервно кидает мяч в стену. И зачем она нарушает монополизированную порнхабом сферу его личной жизни? – Жак Фреско? Он инженер вроде и умный мужик.       Он вглядывается в ее очертания в свете ночи, пытаясь по лицу понять, что в голове у этой девушки. Когда мяч при ударе отклонялся в сторону, ее губы вздрагивали. Соня любила свет, огромные европейские окна с видом на идеальные городские улицы. В ее жизни сумерки были куда светлее, чем в этой узкой комнатке. Сумерки Богов? наверное, ночь не зря считают спутником философов. Соня ёжилась от холода, физического и эмоционального. На юге жизнь зародилась, а на севере развилась? Господи, какая расистская фраза. Поджимает плечи. На ней растянутая футболке, еле прикрывающая ноги, и шорты. Окно было настежь раскрыто – летняя традиция, но сегодня некстати выдалась холодная ночь. Удары мяча слились с полной тишиной. Закономерные, как течение времени. – Теории заговора какие-то, утопический коммунизм. Он кинул эти слова, как само собой разумеющееся, как школьнику-леваку в комментариях. Соня нахмурилась, удивленная его словами. Что у него вообще в голове? Руслан был столь удивительным для ее обычного окружения, что она не могла составить четкую картину его убеждений. От сломанного шаблона и ступора она подхватила мяч, летевший между ними. Бросила сама. – Ты высокомерный, просто всех хороших людей обесцениваешь.       Ей показалось, что он усмехнулся. Каждый раз, когда она не видела его лица, она слышала смех во вдохах, ощущала презрение во взгляде. Соня конформист, чертов конформист, постоянные уступки и приспособленство. Но в этот раз она раздражена и потеряна, поэтому можно пуститься в полное отрицание его позиций. Плевать, пусть он до конца жизни смеется над ней и вспоминает фанатичную убежденность. Лишь бы высказаться, пойти против врожденной слабости, пока ночь дает скрыть неуверенность и стыд в глазах. Соня избирает путь – войну, дискусс, несогласие. Она натягивает футболку на холодные коленки. – Он написал пару книг, какие-то разработки домов. Сектанство и утопия, типичный коммунизм.       Руслан полностью поворачивается к ней. Они кидают мяч в сторону друг друга, пока без явной злобы – они слишком удивлены своими новыми позициями в диалоге. Соня напряженно поджимает губы, она чувствует, как с каждым не-осмеяным вопросом накапливается ее репутационный капитал. В какой-то момент ей будет нечего ответить, и поражение ударит по ней с особой силой, потому что за время обмена аргументами она успела понадеяться на победу. – А твои идеи не утопичны?       Руслан готов к этому, уже тысячу раз проходили, ответы заучены. Только отточенность ситуации позволяет сохранять видимость легкости. Говорить свое мнение в лицо человеку без возможности в соседних вкладках открыть источники для перепроверки – нечто совершенно иное. К студенческим дебатам он готовился заранее неделю, а оппонентом был такой же задротского вида подросток. Оттого и ценней этот диалог: сейчас он может переубедить девушку, доказать ей свою исключительность. Увлекательный вечер. Соня измотана, со страхом вдыхает воздух носом. Сдаваться и перенимать чужое мнение она не намерена, хотя впервые задумалась о политике в принципе. Только сейчас поняла, что ноги затекли, она вообще не меняла позу за это время. – Слышала про Австрийскую экономическую школу? Они давно доказали, что... – он берет паузу, чтоб вдохнуть воздух, – плановая экономика не работает, – почувствовав, что ответ слишком короткий, он добавляет. – Рынок велик, как говорится, улавливаешь? – Эм, будто у них нет таких же именитых противников... А, подожди, почему крайности? Сравниваешь два несуществующих строя, будто ничего среднего нет. – Ну, при анархо-капитализме будет лучше... – Ты анархист? – среди всех этих школ и оторванных от мира рассуждений она наконец цепляется за знакомое понятие. – У тебя какие-то проблемы с анархизмом? – тут он знает свою слабость; еще ни из одного спора об анкапе он не выходил, чувствуя себя полноправным победителем. Пожалуй, сейчас самое время исправить эту оплошность. – Нет. – Я рад. То ли одобряющая улыбка пораженному, то ли насмешка. Она осмеливается улыбнуться в ответ, больше от возбужденного предвкушения, чем от удовольствия. – Кроме того, что он более утопичен, чем коммунизм. – Да неужели?       Аргумент – контраргумент. Тезис – опровержение. Факт – статистика. Они в гневе. В предрассветном богрянце неба. Выпаливая мысли уже моментально, стремясь перекричать друг друга, смотря прямо в глаза, давя этим неожиданно проснувшимся азартом. Никто не считает себя проигравшим. Но главное – никто не может назвать себя победителем.        Мяч, на котором можно было выражать агрессию, падает на пол. Соня откидывается на пол, распримляет затекшие ноги, чтоб сразу обнять ими Руслана. Мяч катится к Гадсденовскому флагу, но никто не намерен его поднимать. А змейка на черно-желтом фоне не любит, когда на нее наступают.