Не оглядывайся

– Но ты… ты же обещал! – повторяет Эйдзюн. Кажется, сейчас взгляд каждого игрока направлен на него, но сам он видит только Миюки и Фурую. – Успокойся, – понизив голос, говорит Миюки. – Давай позже. Я тебе всё объясню. Он медлит, наверняка ожидая шквала возражений и упрёков. И зря. Эйдзюну больше нечего сказать и нечего предложить. Серьёзно, ну что ещё он может? Схватить Миюки за руку и удержать? Возмущаться, упрашивать, обвинять? – Эйдзюн-кун, – прикосновение к предплечью осторожное и успокаивающее, но Харуичи волнуется напрасно. Эйдзюн не собирается устраивать сцен или выяснять отношения. Всё, что он делает – смотрит вслед Миюки и Фуруе, которые идут вдоль поля, разговаривая друг с другом. Тишину крытого тренировочного зала нарушает глухой стук мячей и шумное дыхание. «Наверное, я всё ещё недостаточно хорош, – думает Эйдзюн, с силой бросая очередной мяч в сетку. – Всё ещё! Всё ещё! Всё…» – Вы можете получить травму, если будете продолжать в том же духе. Эйдзюн стискивает в ладони мяч и оборачивается. Окумура – после недавней ссоры забыть его имя не представляется возможным – стоит возле входа с этим своим абсолютно нечитаемым выражением лица. Эйдзюн понятия не имеет, что творится у него в голове. И по правде, Окумура – последний человек, которого он хотел бы сейчас видеть. – А тебе-то что? Окумура не отвечает, и неуютное гнетущее молчание ширится между ними, заполняет собой весь зал. Напряжение, разлившееся в воздухе, вряд ли может закончиться чем-то хорошим. – Слушай, – начинает Эйдзюн и замолкает. Он бы рад остаться в одиночестве, но препираться с Окумурой, пытаясь выставить его, нет никакого желания. Бросать мяч под таким пристальным вниманием – тоже. Окумура тем временем проходит внутрь, ищет защитную маску и перчатку, а потом останавливается справа от сетки. – Я могу принимать ваши подачи, – говорит он и садится, надевая перчатку. – Если вы хотите, конечно. От такой наглости – или смелости, это как посмотреть – у Эйдзюна отвисает челюсть. Он готов обрушить на Окумуру бурю эмоций и поток слов, но единственное, на что его хватает – короткое, сказанное на выдохе «Ну, ладно!» Первый же мяч идёт слишком высоко, но Окумура умудряется его поймать и возвращает Эйдзюну без комментариев. Вторая подача гораздо точнее, но. – Всё ещё высоко. Давайте пониже? – Я-то кину. А ты поймаешь? – Проверьте, – без вызова отвечает Окумура, и в этот момент раздражение и злость плавятся, превращаются в азарт. Это здорово, так здорово! Слова больше не нужны, Эйдзюн усмехается и бросает мяч. – Ещё пятнадцать подач! – По-моему, хватит. Пять. – Десять? – Семь. – И почему мной командует первогодка, – бубнит Эйдзюн, но на всякий случай быстро соглашается. Семь, так семь, этого достаточно. Когда последний мяч ложится в перчатку, Эйдзюн тут же с восторгом сообщает Окумуре, что тот, оказывается, отличный игрок. И что тренироваться с ним не так страшно, как могло бы показаться. – Рад, что вы оценили, семпай, – всё тем же неизменно ровным голосом говорит Окумура, и Эйдзюн закатывает глаза. – Ты!.. Ты такой со всеми, или именно мне повезло? Окумура наклоняет голову, волосы скрывают лицо, оставляя на виду линию подбородка и изгиб губ. Эйдзюн предпочёл бы смотреть Окумуре в глаза. – Вам повезло. – Ага, ну конечно! Так и думал. Кстати… – Эйдзюн запинается, потому что Окумура смотрит на него в упор. Прочитать его взгляд – всё равно, что пытаться разглядеть дно в речном омуте. Не поймешь, что скрывает под собой прохладная непрозрачная вода. – Ладно-ладно, не буду ничего рассказывать. Вряд ли сдержанности Эйдзюна хватит надолго, но сейчас даже ему проще помолчать: может, новой ссоры с Окумурой и не случится, но рисковать не хочется. Они собирают мячи в полной тишине, но теперь она не давит Эйдзюну на плечи. С Миюки Эйдзюн сталкивается возле автомата с напитками поздно вечером. – Всё нормально, я не злюсь, – сразу же предупреждает он, но заводится, стоит увидеть знакомую усмешку. – Да подожди ты! Дай объяснить. Эйдзюн всё же останавливается и замирает, стоя лицом к лицу с Миюки. Он слушает о том, что с Фуруей, похоже, не всё гладко, о том, что ситуацию с ним нельзя пускать на самотёк, о том, что это затрагивает всю команду. – Я всё понимаю, правда. Сказал же, что в порядке, – говорит Эйдзюн после того, как сказаны последние слова. – Ты что, мне не веришь? – Савамура… Миюки в кои-то веки выглядит растерянным, даже каким-то беззащитным, но Эйдзюн уже не может отмахнуться от неотвязной мысли, засевшей в голове с утра. Он должен отпустить Миюки. Или хотя бы попытаться это сделать. По-весеннему тёплый ветер ерошит волосы и толкает в спину, словно призывая действовать. – Я пойду, – говорит Эйдзюн, а потом оглядывается и широко улыбается. – И чтобы ты не расслаблялся, обещание в силе. Когда найдётся время, будешь принимать мои подачи. Он уходит, не дожидаясь ответа, и надеется, что Миюки не прочтёт его, как открытую книгу. Не догадается, что с каждым шагом Эйдзюн повторяет про себя, будто заклинание: «Не оглядывайся. Не оглядывайся. Не оглядывайся».