Обещания

Ты всегда утверждал, что во мне лени больше, чем костей. Возможно, это правда. Порой мне было лень поднимать свои носки, — ты знаешь это. Порой не мог я и по лестнице сойти, — прошу, прости меня. Порой мне было до невозможности трудно и отмыть свою тарелку, и открыть в дом общий дверь. Но мне никогда не было лень ночью вставать с кровати, идти в твою комнату и слушать, как ты дышишь во сне, чтобы убедиться, что все в порядке. Никогда не было тяжело найти для тебя пластырь, когда я замечал, что ты вновь подвергся травле со стороны своих сверстников, — тем более никогда не было тяжело найти того самого монстра, что посмел обидеть тебя, и сделать так, что тот не смел и слова плохого в твою сторону больше сказать. Порой ты так же спрашивал, изменится ли во мне что-нибудь. Когда-нибудь. При каких-либо обстоятельствах, и я молчал. Ведь кто знает? Может быть… Перед судным днем — когда судить, в целом, и некого, когда все уже решено и объявлено: «виновен», — может быть, я однажды подниму свой злополучный носок? Я не услышу твоего голоса, «ВОТ ЭТО ДА, ТЫ СДЕЛАЛ ЭТО! ВИДИМО, ЧТО-ТО НАКОНЕЦ-ТО МЕНЯЕТСЯ!», я не улыбнусь; я просто закину его в стиральную машину — туда же твой алый шарф, будто ты не исчезал. Будто ты со мной, будто придешь через час, полчаса, встретишь меня и вновь неизменно его наденешь. Это маленькое лицемерство, но оно стоит мне гораздо большего, чем молчать обо всем. Я просто положу его в машинку. Просто поднимусь, и, вздохнув, трясущимися руками закрою твою комнату. Ты никогда ее не закрывал. И развернусь обратно. Ибо мои дела здесь уже закончены, а я не хочу опаздывать. Может быть, все так и будет. И сейчас, когда ребенок вернулся вновь, я очень хочу, чтобы не замолчала большая дверь, я очень хочу, чтобы между соснами не мелькала в ужасающем танце госпожа Тишина; я просто не хочу оставлять тебя. Я вновь вспоминаю, как когда-то давно… Когда-то давно, ты взял мою холодную руку, и, прижав ее к своей теплой щеке, сказал: «Я никогда тебя не покину, мой любимый брат. Пожалуйста, не думай об этом». Ты заставил дать клятву. Но знал, ты ведь точно знал, как я не люблю обещания! И теперь, теперь, когда моя надежда уже пропала, умерла в холодных тисках потаенного страха: за тебя, пожалуй, лишь за тебя… я нарушаю ее. Человек стоит передо мной, будто статуя, неживая и бездушная. Я больше не слышу от него смеха.