✖✖✖
На следующий день Ханбин появляется только к третьему уроку. Все пальцы у него в кроваво-красных бинтах, а на скуле красуется синяк. Об этом Бобби узнает совершенно случайно, когда слышит крики Чжунэ, доносившиеся из спортивного зала. Он прижимает к своей груди папки, которые норовят вот-вот выпасть, останавливается около массивных дверей в зал и слушает, что орет Ку. – Ты ебу дал?! Ты совсем рехнулся к ним лезть? Сколько раз тебе говорили я и Донхек! Хен, почему ты такой идиот?! Посмотри на свои руки, посмотри на себя! Что ты позволил с собой сделать? – Чжунэ не жалеет выражений, он ругается, он матерится, он искренне переживает, а Ханбин молчит. Его не слышно вообще. Складывается ощущение, что парень просто так орет, а не на кого-то. У Чживона рождается иное впечатление об этом надменном парне, но внутри все противно сжимается, когда он слышит последующие слова. – Ханбин, перестань лезть на рожон к тем ублюдкам. Бери Ханбель и беги от них со всех ног в следующий раз, пожалуйста, хен. У Ку такой голос от которого мурашки бегут по спине, а Ханбин по прежнему молчит. Чживон сжимает пластмассовый форзац папки, поджимает губы и старается справиться с желанием подойти к Ханбину, поцеловать его изуродованные костяшки, провести губами по синяку и крепко обнять, уткнувшись в волосы. Он уверен, у Кима они очень мягкие. Бобби вздрагивает, когда слышит шлепок, и подтягивает папки к себе, чтобы те не упали. Он слышит хриплый и надломленный голос одноклассника, и после этого хочется сброситься с крыши к чертовой матери. – Отвали, и без тебя знаю, – Ханбин грубит, превращается в колючего ежика, когда чувствует заботу. Пусть даже от лучшего друга. Он выпускает колючие и ядовитые шипы, стараясь уколоть побольнее. Бобби пропускает мимо ушей ругань Чжунэ и вздрагивает, услышав приближающиеся тяжелые, вялые шаги. Он резко отстраняется от косяка, разворачивается, и папки с громким, пугающим звуком шлёпаются на пол. – Блять, – единственное, что может сказать на это Чживон и наклоняется, чтобы собрать документы учителя Мена. Он присаживается на корточки к бумажкам и умело игнорирует взгляд, направленный ему в спину. Тяжелый, свинцовый и болезненный взгляд. Он вздыхает и собирает оставшиеся документы, но взгляд не исчезает, как и человек за спиной. Бобби встает и оборачивается, улыбаясь своей самой широкой и привлекательной из своего арсенала улыбкой. Главное не выдать себя, что он подслушивал. – Доброе утро, Ханбин-а, – да только улыбка тут же исчезает, когда он видит БиАйя. Он предполагал, что вид не ахти, но не до такой степени. То, что описывал Ку, – мелочи по сравнению с реальной картиной. У того вид хуже ужасного в сто раз: побитый морально и физически, измученный, заплаканный и несчастный. Хотя насчет слез он сомневается. Ханбин смотрит на Чживона, и внутри все клокочет, переворачивается. Только теперь не от ненависти. От жуткой безысходности. Он щурит глаза и хмыкает, кидая привычное матерное «Съеби отсюда», поправляя рюкзак израненными, плохо перебинтованными пальцами. Только сам никуда не уходит, как обычно это бывает при их каждодневных встречах. Ким впервые замечает, что в глазах Чживона нет смешных искорок, нет игривого огонька веселости и задорства. Чживон сегодня вообще не такой, как обычно. Сегодня ему не хочется врезать или обматерить его. Бобби ничего не говорит, прижимает папки к себе одной рукой, а вторую протягивает к Ханбину и хватает его за свободную ладонь. Он смотрит в глаза, смотрит глубоко, смотрит пытливо и слишком больно. Ким Ханбин впервые отводит взгляд и кривит губы. Но руку не выдергивает. – Заебал, ты знаешь? – и это совсем не обидно, совсем не колко и совсем родное.✖✖✖
Сидеть в медпункте, где воняет всевозможными лекарставами не то, чего хочет Ханбин, но Чживон настойчиво тянет его именно туда, и он не вырывается. Ким плюхается на кушетку и сбрасывает рюкзак с плеча на пол, он не отводит взгляд от «бесячего ублюдка», на губах играет едкая и ядовитая улыбка. – Наш умненький Ким Чживон мастер по обработке ссадин? – БиАй не понимает откуда в нем столько желчи, ненависти. Хотя нет. Понимает. Потому что Чживон его главная проблема. – Пиздец я польщен! Мне будет обрабатывать раны самый бесячий ублюдок в этой школе и в моей жизни, – чуть ли не горланит Ким на всю школу, посмеиваясь, но вдруг затихает и понуро опускает голову, покачивая ею. Он чувствует себя настолько херово, что слезы начинают щипать роговицу глаз, а губы вмиг становятся сухими. Ханбин сглатывает мерзкую слюну, сжимая пальцы до боли в ранах. Так можно отвлечься. Бобби пропускает мимо ушей оскорбления и усердно ищет перекись с ватными дисками и бинтами или, на худой конец, йод. Он находит и то и другое, за все оскорбления можно и йод использовать. Но Чживон берет только прозрачную шипучую жидкость и ногой подвигает стульчик, садясь перед Ханбином. Он смотрит на парня, и сердце пропускает глухие, болезненные удары. БиАй сейчас другой – непривычный и маняще-теплый. – Дай руки, – совсем не своим голосом просит Бобби и откашливается, смачивая диск перекисью. – Будет щипать, – он предупреждает, как любящая мама, с заботой, теплотой и искренностью. И от этого Ханбину становится в сто раз хуже. – Ты, блять, мне не мама, – огрызается Ким, шипя сквозь зубы, когда Чживон отрывает бинты от сукровицы и засохшей крови. Это больно, адски больно, но он не кричит, а только шипит и матерится. Бобби проглатывает еще одну колкость и старательно обрабатывает пальцы одноклассника, мысленно обещая себе шлепнуть его по губам, если снова будет оскорблять. У него красивые руки, красивые пальцы даже с такими царапинами. Он делает все аккуратно, нежно, трепетно и боится сделать еще больнее. Ханбин успевает искусать всю внутреннюю сторону щеки и нижнюю губу, когда Чживон справляется с правой рукой. Там больше всего синяков и ссадин. Он не врал, когда говорил, что будет щипать. Он это понимает, когда на ладонь выливается полбутылки перекиси, и он сдавленно мычит. Но почему-то больше материть Бобби не хочется, и слова никак не подбираются, потому что этот бесячий парень дует на раны и поглаживает неповрежденные места, успокаивая. Чживон делает все аккуратно, правильно и нежно. Из-за этого БиАй чувствует некое угрызение совести. Ведь он даже своей маленькой сестренке не может так раны обработать. «Ебанный придурок», – со злостью думает БиАй, жмурясь на мгновение от боли, когда вторая рука подвергается тем же манипуляциям. Только все происходит намного быстрее, ведь взгляд задерживается на сосредоточенном лице Бобби. У него слегка нахмурены брови, а рот чуть приоткрыт от усердия. Чживон некрасивый, но Ханбину до дрожи в коленях нравится. Из-за этого он и ненавидит его. Чживон очаровательный и умилительный. От голоса БиАй вовсе готов улететь далеко отсюда. Потому что ему нравится, черт возьми, он любит. Любит острые, хищные черты лица, узкие до невозможности глаза и бесячую улыбку. – Готово, – удовлетворенно говорит виновник всех внутренних ханбиновых конфликтов и улыбается. Снова широко и так ярко, делая свои глаза еще уже. – Превеликое уебанское спасибо, мудак, – выплевывает БиАй, хотя на деле хотел сказать совсем другое. Правда глаза расширяются до неимоверных размеров, когда чувствует легкий шлепок по своим губам. – Заебал материться, – бросает Чживон, а у Ханбина глаза лезут на лоб. У Бобби сейчас взгляд тяжелый, обжигающий и смотрит он куда-то глубоко. БиАй внутренне дрожит, чувствуя силу, превосходство и тонет. Он глядит в ответ нагло, а руки потеют и пальцы на ногах поджимаются. Но гордость внутри орет, а наглость родилась раньше него. И его поражает тот факт, что сам Ким Чживон матернулся. Послышалось ему или нет? Умница, отличник, прилежный, мать его за ногу, ученик? С губ слетает нервный смешок, а глаза щурятся. Его даже не волнует, что он его ударил. Шок от ругательства больше. – Это ты меня заебал, – БиАй тянет каждую гласную и издевательски смотрит на ненавистного и любимого Чживона. – Еще раз матернешься и я, блять, не знаю, что с тобой сделаю, – угрожающе говорит Бобби и в глазах нет смешинок, только обжигающие искры, готовые в любой миг вспыхнуть пожаром. – Как, блять, страшно-то! Кролик у Чжунэ и то угрожающе фырчит, – Ханбин издевается, язвит и смотрит колко, ядовито. Но каждый позвонок прилип к внутренностям, глотка жжет будто там Сахара, уши немного закладывает, а сердце бьется быстрее. Ему, как ни странно, действительно страшно. – Все, сука, нахуй, напросился, – Чживон рычит и поддается вперед, касаясь губами ханбиновых губ и целует жарко, с остервенением, с горечью, с болью, жгучим недовольством и еле уловимой тоской. Ладони у него горячие, это ощущается даже сквозь бинты, сильные и, до звезд перед глазами, подходящие к рукам БиАйя. Ханбин шокирован до самой высокой степени по шкале Реомюра, ведь он никогда не представлял, что чживоновы губы такие нежные, что он может так целовать, что будет таким беспомощным. Но Ханбину это нравится, потому что это же Бобби, которого он так ненавидит и любит одновременно. Это так глупо и заезжено до тошноты. И он ничего не может с собой поделать. Ведь его главная проблема Ким Чживон. Бобби целуется больно и до крови, так что алые круги пляшут перед глазами незатейливые танцы, а во рту появляется вкус лимонных конфет и нотки крови. Его язык выделывает такие кульбиты от которых Ким теряет все мысли, чувства и отключается от мира сего. Чживон гладит его искалеченные руки, утихомиривается на жалкое мгновение и отстраняется только чтобы самому набрать воздуха в легкие, и через секунду, даже меньше, снова целует. Утягивает в омут наслаждения, который утаскивает раз и навсегда. Он не дает ответить Ханбину или же перехватить лидерство. Нет, не сейчас, не сегодня, не в этот раз. Чживон доказывает, что он не тот «блядский умница и ублюдок», что он никогда не смеялся над БиАйем, что он, блять, тоже человек и тоже чувствует. Ханбин мычит в губы, когда легкие горят от недостатка кислорода, а щеки начинают пылать пунцовым. Он сам разрывает поцелуй, скользя языком по своим опухшим губам, и слизывает тонкую ниточку слюны. Глаза покрылись пеленой и сизой дымкой, а в голове набатом бьется пульс. Сердце сейчас далеко не в груди – в горле – пульсирует. Он смотрит в такие же шальные глаза напротив, дышит учащенно и выдавливает из себя с гаденьким смешком: – Так ты еще и педик, – БиАй замечает ужас, что рождается в глубине глаз, которые так внимательно смотрят на него. Он не сдерживается и ноющими ладонями обхватывая шею Чживона, притягивает к себе, утыкается куда–то в волосы и жмурит глаза. Только сейчас до него доходит, что все было до пиздеца смешно и нелепо. В груди пожар, а вместо крови по телу бежит лава. Он обнимает его так же сильно, как хотел когда-то его ударить. Ханбин шумно втягивает воздух и не позволяет отстранить себя. Он не может дать ему посмотреть на себя. Не сейчас, ведь там нет той привычной ханбиновой маски. Чживон все понимает, что не удивительно, только сильнее прижимает и утыкается лицом в ключицы, скрытые под теплым черным свитером, и закрывает глаза, глупо и ребячески улыбается.✖✖✖
Ханбин шумно шмыгает носом и удобнее садится на своем стуле-вертушке, по-детски поджимая ноги под себя. Он внимательно смотрит на корявые буквы собственного производства и морщится, когда видит ошибки в тексте, а еще в голове нет ни одной адекватной мысли, кроме Бобби. Для него, кстати, было потрясением, когда он оказался старше. Теперь нельзя было так открыто издеваться. Хотя кого это ебет? Теперь Ким Чживон полностью принадлежит Ким Ханбину. – Если продолжишь морщиться, то в тридцать лет будешь выглядеть, как семидесятилетний старик, – томно говорят на ухо, и БиАй, испугавшись, дергается, резко поворачиваясь назад. – Блять, не пугай, мудак, – по привычке матерится Ханбин, за что получает кусачий поцелуй в губы от Чживона и лекцию от него же – «Мат. Что это такое и с чем его едят?». Честно признаться, ему нравятся и такие легкие касания, и лекции, и сам Чживон очень и очень нравится. Бобби обнимает Ханбина со спины за талию, пусть это не очень удобно для его поясницы и рук, да еще и спинка стула мешает. Он утыкается носом в загривок Кима и что-то бубнит, посылая дрожь по всему телу. БиАй только для приличия ведет плечом, хоть ему и нравится, когда Чживон так делает. Он улыбается, слегка смущаясь, и наклоняет голову вперед. – Кстати, почему БиАй? – с детским любопытством спрашивает Бобби и выпускает парня из своих объятий, тут же заваливаясь на кровать, что стоит недалеко от письменного стола. Он снимает свою любимую кепку и бережно кладет на прикроватную тумбочку. Взгляд скользит по знакомой комнате, за те недели, что он тут побывал, это место стало очень родным и теплым. Кто бы мог подумать, что такое будет? Ханбин поджимает губы и снова шмыгает носом. Умудрился простудиться во время прогулки с сестренкой, но это дело поправимое. Он и правда задумывается откуда такой псевдоним, поэтому немного нахмуренно смотрит прямо перед собой и пожимает плечами. – «Be I» переводится, как быть собой, – Ким пропускает мимо ушей причитание о том, что кое-кто жил в Америке и знает английский лучше всех. – Я ненавижу фальшь и притворства. Поэтому это типа протеста получается, – последняя фраза больше похоже на какое-то мямлянье. – Да я, блять, не знаю! – Взрывается он и насупившись смотрит на ржущего Бобби. Он шутливо замахивается на Чживона и сам начинает смеяться, совершенно не замечая этого. Он пропускает тот момент, когда тот самый Чживон оказывается слишком близко и с тупейшей улыбкой целует его. Ханбину нравится целоваться с ним, нравится неловко зарываться в жесткие черные волосы, слегка тянуть их вверх, путаться пальцами и опускать дрожащие ладони на шею, потом ниже на плечи и обнимать полноценно. Ему до пустоты в голове нравится обнимать Бобби, прижиматься к его сильному накаченному телу и чувствовать сильные руки на своей пояснице. Он не замечает, как через какие-то жалкие минуты оказывается на своей кровати, под Чживоном. И глаза у того теперь не озорные, а серьезные, всепоглощающие, черные и глубокие. Ладони у него слегка подрагивают, когда пальцы скользят по бедру, скрытому под серой тканью спортивных штанов. Все его тело выдает напряжение, и Ханбин прекрасно понимает, к чему ведет Бобби. И только от мысли об этом внизу живота сворачивается ком возбуждения. Он не отказывается, не пытается выкрутиться, не убегает и не отталкивает его. Только смотрит в ответ, облизывает губы и шумного сглатывает, а еще сопит, потому что нос заложен. – Ханбин-а, – в излюбленной манере тянет Чживон на ухо, и глаза у БиАйя закатываются, потому что это лучшее, что он может слышать. Он чувствует позорное возбуждение, чувствует огонь по всему телу, чувствует, как ему нужен весь этот человек. – Ханбин-а, – продолжает издеваться Бобби, и Ким готов поклясться, что сейчас кончит, как малолетка. Он закрывает глаза, когда наконец-то ощущает глубокий, мокрый, пошлый поцелуй и пропадает. Но вопреки всем смелым мечтаниям они занимаются скучной совместной дрочкой и не менее скучным подростковым петтингом. Чживон хрипит на ухо, когда скользит пальцами по своей плоти, а затем всей ладонью ведет по члену Ханбина. И БиАй готов поспорить, что это не самое скучное, что может делать старший, но почему-то не делает. Они кончают почти одновременно после нескольких грубых движений ладони по плоти, при этом жарко и с глухими звуками целуясь. Ханбин вполне удовлетворен, подавляет глупую обиду, которая взялась из ниоткуда, потому что обижаться не на что, а еще Бобби выглядит как-то не так. Он слишком тихо лежит, слишком быстро бьется его сердце, а рука на талии чуть дрожит. БиАй сопит ему в шею и обнимает поперек груди, как коала, не собираясь отпускать свое. Он смотрит на острые ключицы, что не скрыты майкой, и еле сдерживает себя от укуса за соблазнительную косточку. В тот же вечер Чживон уходит раньше, чем обычно. Он приседает перед милашкой Ханбель, обнимает ее, и получает милый поцелуйчик в щеку с протяжным, картавым и смущенным «Пока, оппа~». Девочка быстро прячется за ноги брата и украдкой смотрит на довольного парня. – Пока, Ханбин, – чуть-чуть неловко прощается Чживон и уходит, проводя ладонью по своим волосам. БиАй поджимает нижнюю губу и кивает, бросая колкое «Ага». И после того, как дверь закрывается, Ханбин понимает, что Бобби оставил свою любимую кепку. Теперь он ее точно не отдаст обратно.✖✖✖
От Бобби пахнет абстракцией, вечером, пальмами и ананасами. Об этом Ханбин задумывается, когда курит очередную сигарету на ступеньках за школой. С ним по прежнему сидит Чжунэ, который зачастил залипать в своем телефоне. Киму, в принципе, все равно, потом выяснит. – Кстати, ты уже потрахался? – равнодушно и совсем обыденно спрашивает Ку, затягиваясь, и строчит очередное смс. Он спрашивает это так, будто выясняет у продавщицы, какой корм лучше для его кролика. Хотя даже там больше беспокойства и интереса. У БиАйя глаза вылезают из орбит и он давится дымом до слез. – Потрахался, значит, – умозаключает Чжунэ, кивая себе, и хлопает друга по спине. – То-то я вижу, что на Чживона не так уж зло смотришь и не так часто его посылаешь, когда он к тебе подходит. Кто эта цыпочка? Или это ты с Чживоном того? – Да завали ебало, блять, – откашлявшись, хрипит Ханбин и вытирает слезы рукавом красно-черной в клетку рубашки. Он смотрит на друга и ему очень хочется его треснуть. Что, собственно, он и делает. Удар приходится прямо по затылку. Ку орет и возмущается еще больше, чем обычно. Зато квиты, думает Ким, хмыкая. Он выбрасывает почти истлевшую сигарету и разминает шею. – Я, что, на педика похож? Пф, десять раз, блять, – выплевывает он и поднимается со ступенек, закидывая рюкзак на плечо, и уходит, бормоча про придурковатого малолетку. Чжунэ самодовольно улыбается вслед и закуривает новую сигарету. Он попал прямо в цель. Каким бы он самовлюбленным он ни был, но любое изменение в поведении Ханбина не останется незамеченным.***
От Бобби пахнет силой, решительностью и неловкостью. Это Ханбин понимает, когда оказывается прижатым к двери собственной комнаты. От Чживона пахнет все такими же лимонными леденцами, а поцелуй все такой же страстный, горячий, мокрый и пошлый. Бобби вжимает его в гладкую поверхность сильнее и скользит руками по бедрам. Теперь у него ладони не дрожат. БиАй становится податливым, мягким и таким покорным. Они в доме одни, и от этого азарт в крови бушует сильнее, ярче. Он закидывает руки на шею старшего, обнимает и не дает отстраниться, не дает передумать. Он разрывает поцелуй, чтобы вдохнуть кислород и прошептать. – Наконец-то ты додумался, идиот, – в этот раз это не оскорбление, а родное и теплое прозвище. Чживон толкает Ханбина на кровать и с хитрой улыбкой смотрит на него, доставая из кармана джинсов смазку и разляпистую пачку презервативов . Как бы он сейчас не выглядел круто, ему страшно. Потому что первый секс с парнем – это что-то далекое для него и новое. Он старается делать все уверенно, все плавно и четко, потому что боится напугать младшего. Ханбин не идиот и все понимает, поэтому только гладит сильные руки парня, помогает стащить с него кофту и улыбается, говоря всем своим видом, что готов. А еще не отказывает себе в удовольствии полюбоваться накаченным, крепким и любимым телом. БиАй целует пресс, слегка прикусывает и поднимается к губам старшего, шепча заветное для них обоих слово «Готов». На деле – нихуя не готов. Потому что Чживон растягивает очень больно и неумело, и Ханбин материться еще хлеще, чем обычно. Первый палец он стойко терпит, даже пытается не думать о боли, рассматривая любимое лицо, но второй палец – это что-то для него сверхъестественное. Бобби целует везде, стараясь отвлечь и доставить хоть какое-то удовольствие, но выходит херово. Даже очень. Возбуждение, кажется, зашкаливает только у Чживона, так же как и эндорфины вместе с тестостеронами, которые затеяли между собой войну в голове, отчего она болит, и пульс бьется именно в ней, а не в сердце. Чживон правда старается, но подавить крики Ханбина, когда он входит в него во всю длину, не получается. Он целует его отчаянно, не шевелясь почти никак, а когда отрывается от желанных губ шепчет такие нежные слова, что Ханбин всхлипывает и, кажется, слезы снова щиплют глаза. И теперь младшему непонятно: от боли эти слезы или от того, что чертов идиот Чживон слишком нежный и любящий. Первый раз у них ужасный: нелепый, неловкий, липкий. И даже при том раскладе, БиАй счастлив. Задница саднит, шея горит от засосов, живот покрыт собственной белесой спермой, но счастье в глазах разгорается еще больше и становится еще ярче. – Блять, это был пиздец, – неудовлетворенно говорит Чживон, переворачиваясь со спины на живот и подтягивая подушку под подбородок. Его губы искусаны, шея вся в ярких синяках, а татуировка на спине покрыта глубокими царапинами. – Но этот пиздец был лучшим. Я люблю тебя, – вот так и признается в любви Ким Чживон, который Бобби, который американец, который на самом деле кореец. БиАй на самом деле думает, что ему это чудится, он во второй раз в жизни давится сигаретным дымом, и глаза в который раз слезятся. Он ошарашенно и нелепо смотрит на Бобби, но не видит там ни насмешки, ни издевательств, а только безграничную нежность и беспокойство. – Кто ж так в любви признается, ебантяй, – возмущается Ханбин, ударяя Чживона по голове своей подушкой, стараясь скрыть свое красное лицо и, под громкий смех парня, валится на него, дубася несчастной подушкой. Бобби орет во все горло, когда Ким начинает его щекотать, читая нотации и усаживаясь ему на спину своей голой задницей. Они возятся, переворачивют друг друга и смеются, пока Чживон не нависает на Ханбином и не наклоняется к его губам. – Я тоже люблю тебя, идиот, – успевает прошептать БиАй перед тем, как снова утонуть в любимых чживоновых губах.✖✖✖
Бобби обожает скользить пальцами по гладкой спине Ханбина и очерчивать замысловатую татуировку, пока тот пишет свои тексты, а затем бормочет их в слух, проверяя не режут ли фразы. В такие моменты БиАй особенный, какой-то отстраненный и далекий. Чживон боготворит такие часы, потому что он может делать с Кимом, который смирился сидеть с голым торсом в такие моменты, все что ему захочется. Почти все, конечно же. – Я люблю тебя, – хрипит старший одним таким вечером, как-то слишком сильно прижимая Ханбина ближе к себе. Он зарывается носом в жесткие волосы на затылке и вдыхает фруктовый запах то ли шампуня, то ли самого БиАйя. Сегодня Чживон какой-то слишком странный, чем немного пугает. На самом деле очень даже пугает. Бобби ласково целует его в шею совершенно не кусая и не делая чего-то пошлого. Он старается вести себя как обычно непринужденно, весело и через жопу делать все, и именно сейчас так не получается. – Я до сумасшествия тебя люблю. Так люблю, что блять, страшно, Ханбин-а. I’m so fucking crazy about you. I adore you. От Ханбина это не скрывается, он вообще видит старшего насквозь, а слова глубоко врезаются в память, в сердце и в душу, оставляя там глубокие следы. Ким откладывает свою потрепанную тетрадь, вкладывая туда ручку, и оборачивается, укладывая ладони поверх чживоновых рук. Он несколько секунд молчит, потому что правда не знает, что нужно сказать, а потом слова как-то сами по себе находятся. – Что ты говоришь такое, м? – его голос сиплый, в горле опять бушуют пустыня и засуха. Сейчас это даже не мешает, а придает ситуации некий шарм. Ага, шарм дибилизма. – Я тебя тоже люблю, но ненавижу, когда выражаешься на дурацком американском, – он морщит нос и прижимается ближе, а потом и вовсе разворачивается в кольце сильных рук, улыбаясь сладко и тепло. – Чживон-а, просто будь всегда со мной. Ты для меня очень большая заноза в заднице, но удалять я ее не хочу, – БиАй смеется, потому что признания у него идиотские. А во всем виноват Ку Чжунэ. А еще виноват Ким Чживон. А еще сигареты. Бобби, кажется, весь светится изнутри. Он улыбается так, как улыбается только Ханбину, и обнимает настолько сильно и неуклюже, что БиАй начинает задыхаться сквозь собтсвенный смех. Да он и не против умереть так, в объятиях любимого бесячего ублюдка. Чживон прислоняется лбом ко лбу младшего, щурит свои и без того узкие глаза, а затем тянется к любимым губам. Ханбин призывно, дерзко, тепло, горячо отвечает и в душе ощущает себя немного дураком. И это все не важно, потому что Ким Чживон сильно обнимает и совершает такие кульбиты языком, что Ким Ханбин пропадает. У Ким Ханбина две проблемы в жизни – курение и Ким Чживон. От курения он почти избавился. От Ким Чживона он избавляться не собирается, потому что Бобби, который улыбчивый американец, который на самом деле кореец. Пиздюк, иными словами. Самая лучшая, любимая и обожаемая проблема Ким Ханбина.