За народ!

      Изначально погожий летний день кардинально испортился. Начался ливень, но Клода волновало отнюдь не это. Он и еще несколько его однополчан бежали, трусливо бросив свои посты. Бежали от разъяренной толпы, навсегда запятнав честь своих синих мундиров.       Солнце зашло за горизонт, но бунт, вспыхнувший еще днем в саду Тюильри, и не думал угасать. Летели камни, бились стекла, ломались двери, горели заставы. Крики и призывы к оружию были слышны на каждой улице. Что делать в таком случае простому гвардейцу? Правильно, бежать. Удирать, поддавшись первобытному страху, удирать, сломя голову, туда, где безопаснее всего – в бараки.       Дождь лил, не щадя никого, мешая бежать, даже разглядеть что-то на расстоянии десяти шагов было проблематично. Клод услышал шорох, замедлил шаг и обернулся. Трое из его сослуживцев тоже остановились, прижавшись к стене, еще двое стали нервно смотреть по сторонам. Никого. Видимо, почудилось.       Преодолев еще две улицы, гвардейцы, наконец, вышли на площадь. Кое-где виднелось то, что осталось от костров, пылавших еще несколько часов назад, повсюду были навалены кучи хлама: выбитые окна, сломанная мебель. Казарма – финальная точка маршрута, находилась на противоположном конце площади. На расстоянии выстрела от ее входа лежали люди: мертвые и просто раненые, тихо постанывающие под проливным дождем; само же здание выглядело нетронутым, насколько об этом можно было судить с такого расстояния.       Стараясь идти как можно тише и незаметнее, Клод совсем не обратил внимания на движение, возникшее со стороны одной из улиц.       – Там мундиры! – раздался крик, тот час же подхваченный дружным ревом толпы.       – Матерь Божья! – взмолился один из однополчан.       Клод, рванув его за плечо, выхватил саблю и попятился к двери. Доставать пистолет смысла не было – порох намок давным давно.       Про себя парень заметил, что страх, только немного затихший, захватил с новой силой. И плевать, что он был королевским гвардейцем, плевать на гордость и на самоуважение. Перед ликом смертельной опасности не зазорно бояться. В памяти всплыл образ самого близкого человека – матери. Бедная старенькая мать. С трудом справившись со смертью младшего сына, она вряд ли переживет потерю и старшего.       Что делать? Сдаться на милость бунтовщиков? Броситься в драку и героически умереть? Или, может, вновь попытаться сбежать?       Громкий крик привел Клода в чувство. Орава приближалась. Один из гвардейцев – самый младший, не выдержал первым и, подбежав к двери бараков, начал яростно молотить в нее кулаками.       – Откройте! Это свои! Впустите нас!       Люди, увидев это, с криками побежали в атаку, тем самым, заставив оставшихся гвардейцев спешно ретироваться. Вплотную став плечом к плечу, они приготовились обороняться.       – Ну что ж, друзья, – еле слышно промолвил один из них, – похоже, это конец?       Клод, не поворачивая головы, бросил на него нервный взгляд:       – Заткнись.       Он до последнего не хотел верить в то, что его жизнь должна оборваться вот так – под ногами простой черни. Но реальное положение вещей говорило только об этом: толпа пересекла уже почти половину площади, и настрой их был явно не дружелюбным. Клод лишь сильнее сжал рукоять сабли и на мгновенье зажмурился.       Сквозь барабанную дробь дождя из-за двери послышалось шарканье ног, что-то тяжелое отодвинулось в сторону и зазвенела связка ключей. Когда дверь распахнулась, раздался выстрел. Все присутствующие замерли.       Уверенным шагом, с гордой осанкой, не обращая внимания на столпившийся люд, из бараков вышел капитан гвардии. Следом за ним высыпали десятки солдат с ружьями наперевес. Капитан достал второй пистолет и, подняв его в воздух, выстрелил еще раз, чем заставил ошарашенных бунтовщиков остановиться окончательно. Теперь они просто стояли на месте, не решаясь даже пошевелиться. Десятки ружей были направлены в их сторону, но спокойнее от этого не становилось. Клод поймал себя на мысли, что пыл народа нисколько не угас, дай хоть малейший повод – и на площади разразится бойня.       – Граждане Франции! – наконец, громко отчеканил офицер, заложив руки за спину. Никто не посмел его перебить. – Король... и вышестоящие офицеры приказали нам подавить бунт. – Он сделал паузу, все продолжали молчать.– Нам было приказано убивать каждого нарушителя общественного спокойствия, что посмеют восстать против его величества и нашего славного государства!       Толпа недовольно загудела, вновь поднимая сабли, вилы и дубины.       – Но король, – резким криком оборвал весь шум капитан, – и его офицеры, – он сделал шаг вперед, – наверное, забыли о том, что солдаты... созданы для защиты каждого жителя государства, – он сделал еще один шаг и повысил тон, – а не только избранных особ голубых кровей!       И этим, – капитан еще ближе подошел к столпившимся людям, – я хочу сказать одно: французская гвардия выступает за народ!       На площади вновь повисла давящая тишина: как реагировать на речь капитана не знал никто. Из окон домов повысовывались головы зевак, другие выходили из своих жилищ и шли к центру площади, где и происходило все действо. Растерялся, казалось, и сам капитан, своим видом, впрочем, этого почти никак не показав.       – Гвардия за народ! – не сумев придумать ничего лучше, выкрикнул Клод.       – Мы за народ! – поддержали его еще несколько однополчан, подняв сабли к небу.       – Французская гвардия за народ! – опять закричал капитан, и на этот раз толпа ответила радостным возгласом.       Поняв, что к чему, Клод опустил саблю и присел на землю. В то время, как его соратники побежали к новоиспеченным товарищам, единственное, о чем мог думать парень – это то, что он умрет не сегодня. Даже если и сегодня, то точно не сейчас. А сейчас... Ну что же. Для начала хотелось бы немного отдохнуть.