Волна в тумане

Вначале кругом была темнота. Потом вдалеке вдруг вспыхнули искры — и вот я уже летела среди ослепительно ярких лучей. В один момент свет полностью вытеснил темноту, и вокруг начали проступать очертания нового мира — будто сильно разбавленная водой акварель ложилась на альбомный лист. Больше всего происходящее походило на погружение человека в виртуальную реальность. Разумеется, в мое время никто всеми пятью чувствами в компьютерные игры не залипал, зато фантасты расписали процесс чрезвычайно подробно, так что в нужный момент сравнение само приходило в голову. Теоретически, это была третья моя жизнь. На деле же я помнила только первую, и ту — смутно: огромный город, квартирку в неблагополучном районе, гордый титул «лишнего рта в семье» и «бедной сиротинушки», отсутствие каких-либо перспектив на будущее — все образование в Штатах, где я родилась и выросла, было платным. Тогда я умерла в четырнадцать — собутыльник дяди разбил мне о голову бутылку, когда я ночью шла на кухню за водой. Идиотская смерть после идиотской жизни, но я знаю, что бывает и хуже. Воспоминания о второй жизни, все приобретенные навыки и опыт были стерты, когда меня отправили в третье — текущее — перерождение. Что я вообще знала о своих перерождениях и их цели? Откуда-то знала, что они — часть эксперимента: адаптация мозгов к управлению чем-то, чем обычный человек, которым была и я с Земли, с рождения не обладает. Во второй жизни, кажется, была магия, и перерождение было провальным: я так и не смогла освоиться с ней. В этой мне должен был помочь интерфейс Игрока, но важно было помнить, что Система и все её проявления — способность моего разума и тела, а не свойство вселенной. Все люди вокруг будут реальны, как и их боль, чувства, даже смерть. К слову, об авторах эксперимента я ничего не знала: никто не контактировал со мной, все знания загружались в голову напрямую. Немного жутко, но, если честно, такое взаимодействие мне больше по душе, чем часто описываемое в книгах чаепитие с неуравновешенной богиней, которая хочет от бедного попаданца того-не-знаю-чего. Тем временем мир вокруг меня становился четче с каждой секундой, пока в один момент не стал ощущаться совершенно реальным. Что же, здравствуй, новая жизнь! Посмотрим, что ожидает меня в этой вселенной.

***

Началось все с того, что я осознала себя лежащей на полу. Комната, в которой я оказалась, была маленькой и полупустой. Серые неокрашенные стены, протекающая крыша и подгнивающие доски пола являли собой крайне безрадостную картину; мебели в помещении не наблюдалось, только на полу были раскиданы три странных матраса, на одном из которых я и обреталась, да еще в дальнем углу притаился какой-то сундук. Тусклый свет лился в комнату через несколько незастекленных окон под потолком. Дышалось тяжело: воздух был слишком влажным. Сильно пахло дождем, грязью и рыбой. В соседней комнате скрипнула дверь. — Позови свою сестру, — приказал мужской голос. Послышалось спешное шлепанье босых ног по полу, и в мою комнату влетел взвинченный растрепанный мальчишка. Я не слишком разбиралась в возрасте детей, но он выглядел значительно младше шести лет, по достижению которых обычно идут в первый класс. «Мацумура Ясуо, 1 уровень» значилось над его головой; парящие в воздухе буквы, образующие эту надпись, напоминали голограмму.  — Там мамин сокомандник, но мамы нет, — выпалил мальчик, бывший, кажется, моим новым братом. — Он хочет нас видеть. Идем скорее! И ребенок вновь скрылся в дверном проеме, не став дожидаться меня. Его очевидная тревога передалась и мне; я нахмурилась, попыталась подняться — и тут, наконец, обратила внимание на собственное тело. Движения при попытке встать вышли неловкими из-за детского телосложения, присущего мне теперь; взгляд зацепился за болезненно худые ноги и светлую до нездоровой белизны кожу. Времени изучить себя тщательнее не было, так что я, сражаясь с собственной координацией движений и пошатываясь, неуклюже побрела в соседнюю комнату. Обстановка в ней не особенно отличалась от той, где мне довелось проснуться: от сырости пострадали потолок и полы, неокрашенные стены наводили уныние. Деревянные кухонные тумбы теснились у дальней стены, над ними были подвешены несколько шкафчиков, краска на дверцах которых выцвела и облупилась; в центре комнаты громоздились грубо сколоченные стол и четверка стульев. В комнате было три двери: одна вела в спальню, из которой я вышла, другая — на улицу, если судить по виду из окон, а последняя, вероятно, в санузел. Не дворец, но свой угол на старте — всегда лучше, чем только небо над головой. Незнакомец, бывший сокомандником моей вероятной матери, восседал на одном из стульев; голограмма над ним сообщала, что его звали Хара Изаму, и его уровень (уровень, кстати, чего?) был двадцать первым. Ребенок же — брат, брат, мне нужно привыкать называть его так — предпочел забраться с ногами на тумбу, где должно готовиться пище. Оба они были предельно хмуры, а уж напряжение, повисшее в воздухе, можно было вовсе разрезать ножом. Не решаясь разбавлять атмосферу улыбкой или глупыми действиями, я осторожно забралась на один из свободных стульев. Наблюдать за братом теперь было не очень удобно, зато рассматривать незнакомого мужчину — сколько угодно. Он тяжело вздохнул, будто собираясь сказать или сделать что-то крайне неприятное; я же разглядывала странную, но смутно знакомую военную форму, надетую на нем, пока, наконец, не зацепилась взглядом за протектор с символикой деревни на его плече. Ох, ничего себе. Кажется, вселенная, в которой я оказалась, была описана в манге «Наруто». Предвкушение знакомства с миром шиноби вспыхнуло одновременно с ужасом от понимания того, сколько по-настоящему страшных вещей наполняли этот мир, а еще того, что знакомство с ними, пусть даже поверхностное, тоже было неизбежным. Наконец, шиноби разрушил царящее в комнате мрачное молчание. — Ваша мать погибла на нашем последнем задании, — сказал он, и голос его был холоден и сух. Брат застыл каменным изваянием, стиснул зубы и уставился перед собой невменяемым взглядом. Я тоже замерла, не решаясь поддержать его и не зная, как реагировать на новость; в душе туманом заклубилось разочарование: и здесь мне быть сиротой. Шиноби, пытаясь скрыть явное нежелание находиться здесь и сейчас, потянулся к сумке, пристегнутой к бедру, и извлек оттуда затянутый тесьмой тряпичный мешочек. Мешочек звякнул, когда его швырнули в центр стола; мы с… братом синхронно вздрогнули, а мужчина стал выглядеть злым и смущенным. — Это её доля от обещанного нам вознаграждения. Если не хотите терять фамилию, помогать деньгами деревня вам не будет до тех пор, пока Шинджу не поступит в академию. Его глаза остановились на мне. Ощущать на себе взгляд бывалого убийцы — то ещё удовольствие: глаза рефлекторно потупились, а плечи ссутулились. Но, хотя мне и было здорово не по себе, мозги успели выцепить, что меня, возможно, звали Шинджу. — Вместе с фамилией вы потеряете любую иллюзию свободы, так что постарайтесь справиться эти полгода. Шиноби в последний раз обвел меня и брата тяжелым взглядом, уверенно поднялся и вышел широким шагом — ни стулья, ни дверь даже не скрипнули. Не имея понятия, что делать теперь, я неуверенно обернулась к брату. Ясуо выглядел больным и отчаявшимся. Казалось естественным хотя бы попытаться поддержать его, дотронуться рукой до плеча, но стоило мне сделать это, как мальчик отшатнулся, ожег меня диким взглядом, слетел с тумбы и стремглав бросился на улицу, больно задев меня плечом, пробегая мимо. Отреагировать вовремя я не успела. Выбежала следом на крыльцо, попыталась докричаться, позвать его обратно, но незнакомая улица была залита туманом, мальчишки не было нигде видно, а я, претендент на титул самой никчемной попаданки века, даже не была уверена, что смогу отличить свое жилище среди остальных и вернуться обратно, если сейчас побегу его искать. Пришлось признать поражение и отступить. Захлопывая дверь, я ощущала тревогу: хотя Ясуо и демонстрировал довольно взрослые реакции, едва ли ему было больше пяти лет. На улице стояла опасная погода: в таком холоде и при такой сырости серьезно заболеть — особенно для ребенка — было ерундовым делом. В отсутствие разной степени дальности планов на будущее я решила начать с полного осмотра жилья и, по возможности, себя. Заглянула в санузел, наткнулась на поросшую плесенью душевую, относительно целый туалет и треснутое зеркало, стоящее на сложенных в стопку сырых полотенцах. Обнюхала местное мыло (отвратный запах), лизнула местный аналог зубной пасты (он оказался похожим на жвачку из смолы хвойных деревьев, разжиженную до геля), едва не порезалась о бритву, нашла коробку с бинтами и мазями, повертелась перед зеркалом. В целом, с братом мы были очень похожи: тощие, нескладные дети, бледнокожие и сероглазые, с белыми прямыми волосами, тонкими резкими чертами лица и дивными треугольными зубами. В спальне обшарила примеченный раньше сундук. Обнаружила пару комплектов формы шиноби Киригакуре, видавшее виды женское кимоно и несколько детских вещей — одинаковые рубашки и брюки, сшитые из простой грубой ткани, да еще колючие свитера. На самом дне сундука нашлись свитки, выглядящие жутко древними и интересными, но все они были запечатаны, и развернуть ни один из них я не смогла. Последней осмотру подверглась кухня. Ящики для хранения продуктов оказались полупусты: отыскать удалось только рис и незнакомые специи. На одной деревянной дверце стояла незнакомая мне печать; она выглядела замысловатой, как все печати в манге, но не казалась особенно сложной или громоздкой. В ящике за дверцей оказался толстый слой намороженного льда, сковывающий все стенки; ни рыбы, ни мяса внутри не оказалось, но, очевидно, сам ящик предполагалось использовать, как морозильную камеру. Я была уверена, что потратила на все исследования несколько часов, но Ясуо так и не вернулся домой. К беспокойству за него добавилась ощутимая головная боль и странное жжение ниже солнечного сплетения; потратив несколько минут на высматривание ребенка на крыльце, я вновь вернулась в дом, поставила на огонь странной формы чайник и, усевшись за стол и сложив голову на руки, принялась ждать, пока закипит вода. В голову лезли мысли о событиях последних часов и о своем дальнейшем пути. Единственным условием моего пребывания в этом мире следовало считать взаимодействие с чакрой, регулярное и успешное — а, значит, прямая дорога мне в академию малолетних убийц, хотя убийцей мне становиться совсем не хочется. Ещё здорово было бы наладить отношения с братом, узнать его получше и обрести, наконец, нормальную семью, какой у меня не было никогда. Академия шиноби маячила где-то в далеком будущем, и полгода до неё стоило как-то прожить. Меня тревожило и смущало, что деревня не собирается поддерживать семью куноичи, погибшей на задании: либо мать была предателем, либо здесь какие-то совсем уж чудные законы. Упомянутая сокомандником матери возможность «потерять с фамилией любую иллюзию свободы» тоже не на шутку пугала. Во всем надо будет разобраться, когда наберусь смелости выйти из дома. Дождаться бы, пока туман сойдет, и повесить на окошки какие-нибудь приметные занавески… Выключив газ после закипания воды, я вновь вернулась за стол, бдеть и дожидаться Ясуо, чтобы отпоить горячей водой, раз уж чая в доме не обретается. Но все кончилось тем, что я провалилась в сон, хотя и не сразу — стоило закрыть глаза дольше, чем на минуту, как темнота под веками стала абсолютной, а вокруг вспыхнуло множество голограмм — как трехмерных, так и плоских изображений. Больше всего это было похоже на окно персонажа в среднестатистической РПГ-игре. Моя трехмерная копия — к слову, смотреть на неё было куда более жутко, чем в зеркало — таращилась в темноту пустыми глазами, расставив руки и ноги широко в стороны, будто пугало. Над её головой светилось развернутое окно статуса: в поле имени значилось «Мацумура Шинджу», в поле уровня — заключенная в круг единица и шкала процентов правее, внизу же окна расположились полоски хитпоинтов и единиц чакры с прискорбно малыми максимальными цифрами. Под окном статуса традиционно размещались бафы и дебафы. Правда, в данный момент на меня был навешан только один эффект: он был подписан благословением и имел медленно тикающий к нулю таймер. При попытке рассмотреть иконку бафа всплыла голограмма-табличка, сообщающая, что во время действия эффекта мой мозг будет постепенно адаптироваться к ощущению чакры как в собственном теле, так и в окружающем мире, включающим в себя других шиноби. Окна инвентаря не было, зато были полупрозрачные слоты-ячейки, висящие в воздухе напротив разных частей тела моей проекции. Текущая экипировка, будучи обычной одеждой, не давала никаких бонусов. Окна характеристик и навыков выглядели по-настоящему впечатляющими: от обилия параметров в первые секунды кружилась голова. Всплывшая голограмма-справка любезно подсказала, что за каждый поднятый уровень дается три очка характеристик, и распределить их можно между несколькими параметрами: выносливостью (влияющей на количество хитпоинтов), силой (влияющей как на силу тайдзюцу, так и — в определенном проценте — на ниндзюцу), ловкостью (регулирующей меткость, уклонение и скорость) и интеллектом (влияющем на контроль чакры, скорость мышления в бою, доступные ниндзюцу и гендзюцу, эффекты и урон от них, а также уровень владения фуиндзюцу). Увеличивать параметр защиты предполагалось либо подбором экипировки, либо бонусами от изученных навыков; величина резерва чакры увеличивалась с каждым поднятым уровнем и редкими пассивными навыками, но бонус начислялся в процентах к стартовой, «врожденной» характеристике. Окно характеристик содержало также все дочерние параметры, ранее мной уже упомянутые — например, ловкость и защиту. Последняя, к слову, имела подраздел «Сопротивлений», напрямую связанный с доступными мне стихиями: водой, ветром и льдом. Разве стихия льда не была Кеккей Генкаем клана Юки? У меня значилась другая фамилия. Жаль, что некоторые детали канона я помнила плохо. Стоило непременно вспомнить и разобраться в истории своей семьи, чтоб избежать каких угодно неприятных сюрпризов в будущем, одновременно с этим не проворонив возможные плюшки. Окно навыков выглядело довольно необычно: что-то подобное мне доводилось встречать прежде в играх, но не слишком часто. Теоретически, экипироваться можно было на любом уровне любым оружием, но уровни владения разными его видами прокачивались поодиночке. С ниндзюцу была похожая ситуация: ветки техник, требующих разных свойств или преобразований чакры, нужно было развивать отдельно. Наложение гендзюцу любых видов было единым навыком. Особняком от всего были выделены навыки Игрока, и их изучению я посвятила довольно много времени. «Разум Игрока» предполагал способность видеть интерфейс и взаимодействовать с ним, а также сохранять спокойствие и умение логически мыслить во время сражения; последнее, признаться, вряд ли когда-нибудь далось бы мне без этого навыка, ведь в детстве меня воспитывали не как будущего шиноби. «Тело Игрока» влияло на получаемые раны и их восприятие мной. Несмотря на степень тяжести ран и их расположение, я не потеряю способности двигаться и сражаться до тех пор, пока количество моих хитпоинтов не упадет до нуля и я не умру. Умение также корректировало болевой порог и уровень регенерации, влияло на потребность организма во сне и еде. Теоретически, тело могло обходиться и без этих вещей, но справка подсказывала, что регулярное питание дает неплохой бонус к выносливости, а сон необходим человеческому мозгу, чтобы его обладатель не превратился в чокнутого психа. В умениях Игрока также было несколько тусклых темных иконок, которые только предстояло разблокировать. Вне окон с данными персонажа светились ещё две иконки-голограммы: «возврат» и «переход в сон». Покопавшись в таблицах с данными вволю, я, подумав немного, решила совершить «переход в сон», напрочь забыв, что тело скорчилось на кухне за столом. Усилие мысли — и все померкло, а я моментально провалилась в сон. Как, однако, удобно было быть Игроком!